Леди Бабушка

Леди Бабушка (англ. Babushka Lady) — неустановленная женщина, которая, возможно, сняла на камеру процесс убийства Джона Кеннеди. Такое прозвище она получила из-за того, что была завёрнута в платок, напоминающий головные уборы русских женщин пожилого возраста. Производились неоднократные попытки идентифицировать Леди Бабушку, но они так и не увенчались успехом. По самой распространённой версии, Леди Бабушкой была американка Беверли Оливер, которая сама сделала подобное заявление в 1970 году, однако многие исследователи посчитали её слова ложью.

Наблюдения во время убийства

22 ноября 1963 года в Далласе в 12:30 раздались выстрелы. Большинство людей, снимавших на камеру кортеж президента, бросились бежать. Однако одна из женщин, чьё лицо было скрыто под платком, продолжала снимать и еще некоторое время после выстрелов. Затем она пересекла Элм-Стрит и слилась с толпой. После убийства правоохранительные органы обратились к населению с просьбой предоставить им все любительские видеозаписи, сделанные в тот день. Но видео, снятое Леди Бабушкой, обнаружено не было. Среди всех записей, которыми располагало ФБР, не было ни одной снятой с того места, где находилась Леди Бабушка.

Попытки идентификации

В 1970 году американка по имени Беверли Оливер обратилась к исследователю Дж. Гэри Шоу и объявила, что именно она была той женщиной. В 1963 году 17-летняя Оливер работала танцовщицей и певицей в стриптиз-клубе Colony Club, находящемся по соседству с ночным клубом Carousel Club, которым владел Джек Руби. По её словам, она проводила немало времени в заведении Руби и хорошо его знала. В дальнейшем её история обросла многочисленными подробностями, которые, если бы они соответствовали действительности, могли подтвердить предположения о заговоре с целью убийства Кеннеди. Она рассказала, что за две недели до убийства разговаривала с Руби, и он представил ей Ли Освальда, назвал его своим другом и сотрудником ЦРУ. Одно из показаний Оливер, записанное Оливером Стоуном:

О да. Однажды, когда я пришла, Джек представил меня двум этим парням. Он сказал: «Беверли, это мой друг Ли…», и я не расслышала имя другого парня. Он [Дэвид Ферри] выглядел странно с этими своими забавными маленькими бровями. Другой парень, Ли, не произвёл на меня особого впечатления. Он не был хорош собой или что-то в этом роде, не было похоже, что у него есть деньги, и он был в плохом настроении, так что я не особо обращала на него внимание. Ну, я могу не помнить имя, но лицо я всегда помню. Когда спустя две недели я увидела его по телевизору, я закричала: «О Господи - это он! Это друг Джека!» Прямо тогда я поняла, что это имеет какое-то отношение к мафии.

В дальнейшем Стоун признался, что отбирал записи Оливер, и не упомянул тогда о том, что Руби представил Освальда как сотрудника ЦРУ. Слова Оливер легли в основу нескольких сцен фильма «Джон Ф. Кеннеди. Выстрелы в Далласе», снятого Стоуном. Роль Оливер исполнила актриса Лолита Давидович.

Также Оливер объяснила, как якобы исчезла произведённая ею видеозапись. Спустя трое суток после убийства к ней обратилось двое мужчин, которые представились как сотрудники ЦРУ, и конфисковали фильм. Однако впоследствии Оливер отказалась от своих заявлений и сказала, что лишь предположила, что они относятся к ЦРУ.

Ни один свидетель убийства в Далласе не смог подтвердить слова Оливер. Отмечалось, что Леди Бабушка на фотографиях выглядит старше 17 лет, а её комплекция не соответствует типажу танцовщицы ночного клуба. Многие показания Оливер расходились с действительностью и были признаны несостоятельными. В частности, она упомянула, что снимала на 8-мм кинокамеру марки Yashica, тогда как они были выпущены лишь в 1967 году. Оливер утверждала, что видела, как голова Кеннеди взорвалась, и было похоже, что из лимузина вылили ведро с кровью. Данная информация противоречит кадрам из оставшихся видеозаписей и показаниям всех других свидетелей. Также, по словам Оливер, в ночь перед убийством Кеннеди Руби ужинал с ней. Однако друзья Руби сказали, что он провел вечер с ними, а Оливер в компании не было.

В целом, не существует никаких данных, что Оливер была Леди Бабушкой, за исключением её собственных слов. В 1994 году Оливер опубликовала автобиографию Nightmare in Dallas (рус. Кошмар в Далласе). В том же году Гэри Марк, исследовать убийства Кеннеди, сообщил о своём разговоре с сотрудником фирмы Kodak, работающим в Далласе. По словам Марка, тот сотрудник рассказал, что некая брюнетка примерно 30-летнего возраста обратилась к ним после убийства со своими записями, но специалисты сочли их слишком размытыми и «практически бесполезными», после чего женщина ушла. Марк посчитал, что, возможно, эта женщина и была Леди Бабушкой. В заключение он сказал: «Я не верю, что Беверли Оливер - это Леди Бабушка, или, позвольте перефразировать, она, конечно, может ей быть, но вся остальная часть истории была сфабрикована».

Литература

• Oliver B., Buchanan C. Nightmare in Dallas. — Starburst Pub, 1994. — 300 p. — ISBN 0914984608.

Отрывок, характеризующий Леди Бабушка

– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.