Леднёв, Павел Серафимович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Леднев, Павел Серафимович»)
Перейти к: навигация, поиск
Эта статья должна быть полностью переписана.
На странице обсуждения могут быть пояснения.
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Леднев.
Павел Леднёв
Личная информация
Пол

мужской

Полное имя

Павел Серафимович Леднёв

Гражданство

СССР СССР → Россия Россия

Клуб

Буревестник, Вооруженные Силы (Львов)

Дата рождения

23 марта 1943(1943-03-23)

Место рождения

Горький, СССР СССР

Дата смерти

23 ноября 2010(2010-11-23) (67 лет)

Место смерти

Москва, Россия Россия

Тренеры

Ференц Кота, А. Чикаев

Рост

184 см

Вес

80 кг

Награды и медали
Олимпийские награды
Современное пятиборье (мужчины)
Золото Мюнхен 1972 Командное первенство
Золото Москва 1980 Командное первенство
Серебро Мехико 1968 Командное первенство
Серебро Монреаль 1976 Личное первенство
Бронза Мехико 1968 Личное первенство
Бронза Мюнхен 1972 Личное первенство
Бронза Москва 1980 Личное первенство
Чемпионаты мира
Серебро Лейпциг 1965 Командное первенство
Серебро Мельбурн 1966 Командное первенство
Золото Лондон 1973 Личное первенство
Золото Лондон 1973 Командное первенство
Золото Москва 1974 Личное первенство
Золото Москва 1974 Командное первенство
Золото Мехико-Сити 1975 Личное первенство
Бронза Мехико-Сити 1975 Командное первенство
Серебро Сент-Антони 1977 Личное первенство
Серебро Сент-Антони 1977 Командное первенство
Золото Йёнчёпинг 1978 Личное первенство
Бронза Йёнчёпинг 1978 Командное первенство
Кубок Европы
Золото Варендорф 1975 Личное первенство
Золото Варендорф 1975 Командное первенство
Золото Львов 1977 Командное первенство
XVI Чемпионат Швеции
Золото Стокгольм 1978 Личное первенство
Кубок ФРГ
Золото Варендорф 1979 Личное первенство
Спартакиада народов СССР
Серебро Москва 1967 Личное первенство
Бронза Ереван 1975 Личное первенство
Чемпионаты СССР
Серебро Москва 1966 Личное первенство
Серебро Москва 1967 Личное первенство
Золото Москва 1968 Личное первенство
Золото Москва 1973 Личное первенство
Бронза Москва 1975 Личное первенство
Серебро Ереман 1976 Личное первенство
Кубок СССР
Золото Львов 1977 Командное первенство
Серебро Львов 1977 Личное первенство
Первенство СССР среди юношей
Золото Москва 1962 Личное первенство
Серебро Москва 1962 Командное первенство
Государственные и ведомственные награды

Мастер спорта СССР

Мастер спорта СССР международного класса

Заслуженный мастер спорта СССР

Па́вел Серафи́мович Леднёв (23 марта 1943, Горький, СССР — 23 ноября 2010, Москва, Россия[1]) — знаменитый советский пятиборец, двукратный олимпийский чемпион, шестикратный чемпион мира, двукратный чемпион СССР. 3-х кратный победитель Кубка Европы по современному пятиборью в личном и командном первенстве (1975, 1977). Заслуженный мастер спорта СССР (1972). Выступал за "Буревестник", Вооруженные Силы (Львов).

Выпускник Львовского государственного института физической культуры (1960-1965).

Обладатель самого большого числа олимпийских наград в истории современного пятиборья (2 золота, 2 серебра и 3 бронзы). Самый возрастной чемпион и призёр Олимпийских игр среди пятиборцев (37 лет и 4 месяца во время Олимпиады-1980 в Москве).

Двадцатилетняя спортивная карьера Павла Леднева прошла во Львове. Чтобы только перечислить многочисленные спортивные награды Леднева, назвать титулы, вспомнить победы, — потребуется немало строк. Леднев — представитель одного из самых сложных видов спорта, где проходят не одно испытание, а пять: в фехтовании, стрельбе, плавании, беге и верховой езде. Полным испытаний, драматичным был и жизненный и спортивный путь Павела Леднева.

23 ноября 2010 года Павел Леднев скончался в возрасте 67 лет в госпитале имени Бурденко после продолжительной болезни. Похоронен на 20-м участке Троекуровского кладбища в Москве.





Содержание

Биография.

Павел Серафимович Леднев родился в городе Горьком 23 марта 1943 года. Потомок дворянского рода (бабушка по маминой линии всю жизнь тщательно скрывала, что происходит из старинного дворянского рода Корецких, владевший поместьями на территории современных Беларусии и Литвы) не знал своего отца, погибшего на войне. Мама, Анна Павловна Леднева, врач-уролог, много работала, а воспитанием малого Павлика занималась бабушка Вера Ивановна, всю жизнь скрывавшая своё дворянское происхождение. Корицкие — княжеский род, когда-то владевший тремя имениями — в белорусских Сувалках, под Кенигсбергом и в Казани. Когда в одно из имений нагрянули революционные матросы, Вера Корицкая отдала им драгоценности — лишь бы оставили в живых. Из её 12 детей десять умерли ещё до революции. Отрадой стал внук Павлик. Страшась обучать мальчика иностранным языкам (а вдруг подумают, что шпионы), Вера Ивановна по возможности старалась прививать ему аристократические манеры, чем непроизвольно подвигла в большую спортивную жизнь. Дело в том, что у мальчишек в послевоенном Днепропетровске, где семья наконец-то осела в 44-м году, воспитанность и скромность Павлика Леднева, а заодно его малый рост и худоба вызывали исключительно хохот и издевательства, до 4 лет Павлуша не произнес ни слова. "Зато до сих пор я говорю исключительно скороговоркой, чтобы наверстать упущенное", — шутит Павел Серафимович.

Спортивная карьера.

В Днепропетровске Павел мог плавать в Днепре, занимался баскетболом и водным поло. Когда настала пора выбрать направление обучения, у Павла сомнений не было — институт физкультуры, хотя семья предпочитала видеть его среди будущих медиков. Но на экзаменах во Львовском институте физической культуры Павла напугали большим конкурсом среди пловцов. И вдобавок — его знакомые преподаватели именно тогда уехали на чемпионат СССР по плаванию. Вот Ледневу и посоветовали избрать другую специализацию — пятиборье. Такая была хитрость, своего рода — манёвр. Так молодой Леднев стал студентом Львовского инфиза, хотя ещё не представлял, в каком виде спорта будет совершенствоваться. Школьная подготовка по различным видам позволила начать тренировки в сложном, но очень интересном виде — пятиборье. Тогда во Львове уже была своя школа по пятиборью, свои чемпионы: Валерий Пичужкин — чемпион мира 1962 года в команде, Сергей Войцеховский (потом — известный тренер сборной СССР по плаванию), Матюшенко, Горожанский, Софиенко, Мезенцев, чемпион мира Леонид Иванов. Тут проводила подготовку и сборная СССР, поэтому юноше было с кого брать пример. Он попал в хорошие руки тренера Федора Кота, который слепил из способного юноши настоящего мужчину, который хотел побеждать и знал, как за победу бороться. Просто Москва не всегда «давала красный свет» спортсменам с периферии. Для того, чтобы попасть в сборную Союза, нужно было быть на две головы лучше столичных ребят. Один штрих в подтверждение этих слов: когда однажды Павел повредил палец правой руки и не мог держать шпагу, он просто перевел оружие в левую руку и продолжал сражаться не хуже, чем раньше.

В 1965 году Леднева приняли в сборную СССР и повезли на его первый чемпионат мира в немецкий Лейпциг. Там Леднев в первом виде — конкуре, не нашёл общего языка с лошадью и «заработал» ноль очков. Иного спортсмена уже выкинули бы из сборной, где была большая конкуренция, но Леднев был настолько сильным, что его оставили. Павел продолжал тренироваться, выступать на соревнованиях и доказал, что сильнее его пятиборца в стране нет.

Но не всегда путь спортсмена идет только вверх. Так случилось, что в карьере Павла Леднева были взлеты и стремительные падения.

1968 год. Дело было в Швеции. Пятиборцы находились там вместе со сборной СССР по хоккею. А хоккеисты уже хорошо знали, где можно было найти в то время самый большой в Союзе дефицит — болоньевые плащи. Типичная ситуация для советского спортсмена, которому за границей выдавали мизерные суточные. Поэтому, чтобы хоть что-то отложить на сувениры и подарки родным, везли домой заграничное тряпье. Вот и Леднев с Александром Рагулиним и набрали их побольше… и едва не залетели на несколько лет в тюрьму. Рагулин к тому времени уже был звездой, поэтому его не тронули. Председатель спорткомитета СССР Павлов едва упросил компетентные органы, чтобы Павла выпустили, ибо в Мехико на Олимпийских играх некому было выступать. Но сорок суток он отсидел под следствием. Сидели вместе с известным киевским боксером Мусалимовым (во время драки, в которой он оказался участником, его противник ударился головой о бордюр и умер). Подготовка к Олимпиаде была сорвана. Мехико Ледневу запомнилось дракой в американской баскетбольной команде, рекордом Бимона, первой победой Санеева и одиночеством. Все думали: раз простили, значит, согласился быть стукачом. Не пошло и любимое фехтование. В итоге вся команда завоевала серебро, а первой олимпийской медалью Леднева стала бронза.

Олимпийские игры 1968 года.

Место Спортсмен Возраст
Конкур
Фехтование
Стрельба
Плавание
Бег 		Сумма
3  Павел Леднев (URS) 25 лет 1070 839 934/191 1060/3.44,4 892/14.51,0 4792

Это случилось во Львовском аэропорту перед вылетом на соревнования. Как раз в тот день львовские “Карпаты” играли в финале Кубка СССР. Полет задерживался, Павел сдал вещи в камеру хранения и зашёл перекусить. За столик подсело двое молодых парней, как потом оказалось — карманников. Было малолюдно, все смотрели футбол по телевизору, а воришки посчитали, что с этим худощавым парнем у них проблем не должно возникнуть. Тем не менее, ошиблись. Завязалась драка. Однако прибежавшие на шум милиционеры сразу обвинили меня чуть ли не в вооруженном нападении — я же был при пистолете (спортивное оружие пятиборцы сами возили на соревнования). Доказать, что я не преступник, а пострадавший, не удалось. Руководство национальной федерации предлагало дисквалифицировать меня на год, да и то условно, однако тогдашний председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов, не дожидаясь окончания следствия, настоял на самой жесткой мере — пожизненной дисквалификации с запретом работать в спорте, поскольку незадолго до этого я попался на фарцовке, дескать — не исправился Леднев, снова опозорил имя советского спортсмена. В итоге — трехлетняя дисквалификация и запрет вообще когда-нибудь работать тренером. Как вспоминает сам Леднев: -Первой моей реакцией была самая традиционная для русского человека. Я прилично запил. Но потом я понял, что мир не без добрых людей. Сначала мне помог генерал-полковник Средин, а потом и командующий Прикарпатским военным округом генерал Абатуров, который на свой страх и риск дал опальному пятиборцу работу в Львовском СКА (Спортивный клуб армии). Благодаря ему я стал вести занятия с офицерами в СКА, потихоньку выезжал на товарищеские встречи. У меня появились ученики в пятиборье, а значит, был стимул для самостоятельных тренировок. А самое главное — я стал читать. За три года своей дисквалификации я прочитал намного больше, чем за предыдущие 27 лет, и мое образование перестало быть "коридорно-заушным".

Злость — именно это чувство помогло Павлу Ледневу возвратиться в большой спорт! Не в смысле отомстить, а спортивная злость. Ибо все считали: Ледневу уже конец. А ведь ему ещё не было и тридцати. Но надо было жить дальше и поэтому Леднев начал потихоньку тренироваться. Потом стал выступать на неофициальных турнирах, в различных матчевых встречах. Скоро успехи были замечены руководством федерации, и оно, видя, что Павел ведет себя хорошо, решило ходатайствовать о реабилитации. Заслуженный тренер СССР Лев Матюшенко свидетельствует: в те годы Леднев тренировался более пяти раз в день. Отработав у себя в СКА пять видов, он поздним вечером приезжал на "Динамо", где сражался с асами фехтования и плавал в бассейне. Однажды, увидев Леднева на тренировке, начальство сказало: "Готовьте письмо". Снял дисквалификацию все тот же Павлов. И, в конце концов, победы пришли.

Когда Павла восстановили в команде, он был обязан выиграть все предварительные соревнования, иначе в Мюнхен его не взяли бы. Однако эта цель была достигнута слишком дорогой ценой — Леднев выложился полностью. На Олимпиаде в последнем виде, в беге, он проиграл и Онищенко, и гениальному пятиборцу венгру Бальцо. Но команда СССР тогда стала золотой, и это было ни с чем не сравнимое счастье, а в личном зачете завоевана бронзовая медаль. После победы на Олимпиаде в Мюнхене председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов признался: "Я рад, что тогда ошибся."

Олимпийские игры 1972 года.

Место Спортсмен Возраст
Конкур
Фехтование
Стрельба
Плавание
Бег 		Сумма
3  Павел Леднев (URS) 29 лет 1060 1019 1022/195 1092/3.42,8 1135/13.30,7 5328

*Олимпийские игры 1976 года. Монреаль. Канада.

Три победы подряд на чемпионатах мира в личном первенстве (Лондон 1973, Москва 1974 и Мехико-Сити 1975) сделали Павла Леднева безоговорочным лидером мирового пятиборья. Но произошло трагическое происшествие.

Во время второго вида, фехтования, Борис Онищенко (сборная выступала в составе: Онищенко, Мосолов и Леднев) побеждал всех соперников. Во время боя с лидером сборной Великобритании Джереми Фоксом тот неожиданно отклонился назад, и шпага Онищенко его не задела, остановившись почти в 15 см от груди Фокса; однако лампочка за спиной Фокса, сигнализирующая о нанесённом уколе, всё равно загорелась. Фокс потребовал экспертизы оружия Онищенко. Впрочем, первоначально речь о мошенничестве не шла — предполагался технический сбой, самопроизвольное короткое замыкание цепи электрической фиксации укола.[2] Экспертиза шпаги Онищенко выявила следующее: в рукоятку шпаги была вмонтирована «кнопка», замаскированная замшей; нажатием этой кнопки Онищенко мог в любой момент замкнуть электрическую цепь, которая включала судейскую лампочку, и фиксировалось нанесение укола.[2][3]

Онищенко был дисквалифицирован, и сборная СССР — фаворит соревнований в командном зачёте — лишилась возможности бороться за медали. В такой ситуации за нашими спортсменами теперь смотрели в оба, — следили за каждым шагом. Попробуйте в таких условиях сохранять спокойствие. В итоге Леднев в упорной борьбе уступил золото поляку Печаку, завоевав серебряную медаль.

Олимпийские игры 1976 года.

Место Спортсмен Возраст
Конкур
Фехтование
Стрельба
Плавание
Бег 		Сумма
2  Павел Леднев (URS) 33 лет 1032 1096 1022/195 1092/3.42,99 1243/12.54,7 5485

В 1976 году ему уже было 33. Позади три Олимпиады, каждая по-своему историческая и на каждой не достигнута цель. А дома рос сын, который с трудом узнавал папу. После Монреаля у Леднева, взрослого здорового мужика, началась "крапивница". Чашу терпения переполнил невыигранный в родных львовских стенах Кубок Европы.

"Все, ухожу! Мне надоели "неудачные лошади", пять тренировок в день, переезды с клинками, седлами и патронами в баулах. Я хотел ходить в театр и жить как человек" — говорил Леднев тренерам.

Оказалось, что спокойная жизнь ещё далеко. На первом после Олимпиаде в Монреале чемпионате страны, куда Леднев отправился уже туристом, ему сказали: "Соберись. Потерпи до московской Олимпиады".

Павел продолжил тренироваться, выступать на соревнованиях и доказал, что сильнее его пятиборца в стране нет. В 1978 году Леднев в последний раз выиграл чемпионат мира в шведском Иончеппинге. Такой ценой, что ему пришлось вводить препарат, чтобы избавить от судорог. Весь предолимпийский период он мучился с болями в ноге. Его оперировал финский профессор Петикаллио, ставивший на ноги Борзова и Санеева. На московской Олимпиаде Павел Леднев был самым старшим из пятиборцев. Несмотря на бойкот, на Олимпийские игры приехали сильнейшие пятиборцы всего мира.

Бег — последний вид, и состояние от предыдущих видов накладывает отпечаток. В Монреале — эмоциональный провал. В Москве и Мехико — эмоциональный подъём. Теперь Павел знал: от этого зависит способность терпеть. В Москве была высокая влажность, жара, но Леднев, прощаясь с пятиборьем, пробежал здорово. Что поделаешь, бег он любил всегда, и в своем последнем старте Московской Олимпиады Леднев сделал невозможное. Этот бег позволил ему оторваться от позорного седьмого места и выйти на третье. Этого никто не ожидал.

Все газеты писали о том забеге восторженно, как о символической передаче эстафеты. Говорили, что бежал Павел Леднев неплохо, как локомотив, которому не положено опаздывать на конечную станцию. Да, он показал свой самый высокий результат за всю жизнь в пятиборье. Пробежал лучше Старостина, который стал олимпийским чемпионом, пробежал лучше Сомбатеи, который получил серебряную медаль. Но, самое главное, были отыграны секунды, позволяющие мне занять третье место.

В 37 лет он добавил к своим наградам ещё две медали — золото в команде и бронзу в личном зачете! Такого успеха никто никогда из пятиборцев не достигал. Выдающееся достижение Павла Леднева занесено в Книгу рекордов Гиннесса.

Как однажды сказал Павел Леднев: "Я знал, что это мой последний старт и Московскую Олимпиаду мне было уже не выиграть, все-таки 37 лет, а вот предыдущие три... Хотя могло случиться и так, что Игры в Мехико стали бы для меня первыми и единственными."

Павел Леднев участвовал в четырёх Олимпиадах начиная с 1968 года. Дважды — в Мюнхене и Москве — становился обладателем золота в командном зачете, но высшую олимпийскую награду в личном первенстве не выиграл ни разу.

Олимпийские игры 1980 года.

Место Спортсмен Возраст
Конкур
Фехтование
Стрельба
Плавание
Бег 		Сумма
3  Павел Леднев (URS) 37 лет 1026 1026 1022/195 1104/3.41,94 1204/13.07,7 5382

Тренерская работа.

После Игр 1980 года Леднева назначили главным тренером сборной СССР, и он переехал в Москву, где жил следующие тридцать лет. Сам он говорил, что до сих пор остался в «белокаменной» чужаком. Но радостно приезжал во Львов и Киев на встречи ветеранов украинского спорта, сам Павел Серафимович много лет работал в Федерации современного пятиборья России. Леднев много лет дружил с известным актёром театра и кино Богданом Ступкой. Они часто приходили друг к другу в гости: на тренировку или на репетиции и спектакли. Когда Богдан Ступка готовился к сценам в фильмах, где нужно было демонстрировать искусство фехтования или владения конём, тренером у него был именно Павел Леднев.

Чаще это происходит так, что, пока спортсмен становился великим, кто-то упорно учился, чтобы стать хорошим тренером. И когда чемпионы спускаются с олимпа, места уже заняты. Тем не менее, тренерская карьера сложилась удачно. С 1981 по 1987 год Леднев возглавлял молодежную сборную страны, и она не проиграла ни одного старта. Среди его воспитанников — бронзовый призёр Сеула-88 Вахтанг Ягорашвили, который теперь живёт в Америке, где нашёл своё личное счастье.

На вопрос, чем пятиборцы его поколения отличались от современных атлетов, Павел Леднев дал достаточно строгую оценку: «Не хочу обижать молодых, но они очень часто не имеют внутренней культуры и интеллекта. Отсюда у них слабая психологическая устойчивость. Большинство из них не способны самостоятельно принимать решения в критических моментах, не знают, что такое самоанализ. Все-таки лучший тренер для спортсмена - это он сам».

Любовь к спорту, несгибаемый характер и трудолюбие сделали Павела Леднева легендой пятиборью. К сожалению, люди уходят в мир иной, — но легенды остаются...

Семейное положение.

Первая жена — Леднева Татьяна Викторовна, работала учительницей в школе №4 в Львове на ул. Ломоносова. После Олимпиады 1980 года вся семья Ледневых переехала в Москву. Сын Виктор стал дипломатом.

Вторая жена Айгюль Газизовна родом из Казахстана.

Достижения.

Чемпион СССР среди юношей в личном первенстве и серебряный призёр в командном зачете (1962).

Чемпион СССР (1968, 1973) в личном первенстве.

Олимпийский чемпион (1972, 1980) в командном зачете, 2-й призёр Олимпийских игр (1968 — в командном зачете; 1976 — в личном зачете), 3-й призёр Олимпийских игр (1968, 1972, 1980) в личном зачете.

Выступал на 7 Чемпионатах мира, завоевал 6 золотых, 4 серебряных и 2 бронзовых медалей в личном и командном первенствах.

Награждён орденом Дружбы народов.

В 1973 и 1975 годах Леднев входил в список 10 лучших спортсменов года Советского Союза по версии Федерации спортивных журналистов СССР.

Окончил Львовский государственный институт физической культуры (1965).

В 1981—1987 годах возглавлял сборную СССР (юниоры) по современному пятиборью. Среди воспитанников Леднёва — бронзовый призёр сеульской Олимпиады-1988 Вахтанг Ягорашвили.

Последние годы являлся вице-президентом Федерации современного пятиборья России.

Скончался 23 ноября 2010 года в Москве. Похоронен на 20-м участке Троекуровского кладбища в Москве.

В те годы мы смотрели любой спорт, не только любимый футбол или хоккей.

Всех было интересно увидеть хотя бы по телевизору. И наших героев мы легко запоминали в лицо.

Павел Леднев был одним из таких героев.

Он был из тех, кто выходил на бой за победу, и мы с детства знали, что именно так надо делать, что именно в этом и состоит жизнь.

Тяжелый труд, долг, бой — для победы во имя Родины. Зачем же ещё?

Мы, конечно, не формулировали тогда столь пафосно, но, по сути, мы старались жить именно так.

Так нас учило предыдущее поколение, и мы старались, мы верили.

Не у всех вышло.

И вот теперь, вдруг, совсем для меня неожиданно — отсыл в те самые годы.

Оказалось, что Павел Леднев не просто олимпиец, пятиборец, чемпион. Он и книжку успел написать.

Книжка эта — отличная. Честная и трудная, как дистанции, которые он пробегал.

И он опять справился сам, без всякой помощи со стороны, без литзаписчиков, без журналистов.

Публикуя отрывочек из неё, я ощутил те же волнения, что переживал в детстве, когда болел за Леднева и многих, очень многих других.

Тогда все мы хотели быть чемпионами и смотрели любой спорт. Ну, хотя бы по телевизору.

Напишите отзыв о статье "Леднёв, Павел Серафимович"

Примечания

  1. ↑ [www.championat.ru/other/news-662552.html Умер двукратный олимпийский чемпион по пятиборью Павел Леднёв]. Чемпионат.ру (23 ноября 2010). Проверено 24 ноября 2010. [www.webcitation.org/66Wsnk9aT Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].
  2. ↑ 1 2 [web.archive.org/web/20021107040333/www.times-olympics.co.uk/historyheroes/stgbo04.html Jim Fox] / Great British Olympians // The Sunday Times  (англ.)
  3. ↑ [www.versii.com/telegraf/print.php?id=2662 О, спорт, ты — миф!] // «Киевский ТелеграфЪ». — 23—29 июля 2004

Ссылки

Отрывок, характеризующий Леднёв, Павел Серафимович

Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.