Ледницкий, Александр Робертович

Александр Робертович Ледницкий
Aleksander Lednicki
Член Первой Государственной Думы, 1906
Дата рождения:	14 июля 1866(1866-07-14)
Место рождения:	Минская губерния
Дата смерти:	11 августа 1934(1934-08-11) (68 лет)
Место смерти:	Варшава
Гражданство:	Российская империя Российская империя Польша Польша
Партия:	Польская национально-демократическая
Род деятельности:	депутат Государственной думы Российской империи I созыва
Награды:
Автограф

Александр Робертович Ледницкий (польск. Aleksander Lednicki; 14 июля 1866, Минская губерния — 11 августа 1934, Варшава) — российский и польский общественный и политический деятель, адвокат и филантроп, журналист и финансист, депутат Государственной думы Российской империи I созыва, член ВВНР.

Биография

Родился в польской дворянской семье Роберта и Розалии (урожденной Завадской (Zawadzka)) Ледницких. в имении под Минском. В 1878—1886 годах учился в русской гимназии в Минске. Несколько раз был там наказан за употребление польского языка.

Поступил на естественное отделение Московского университета, затем перешёл на юридический факультет того же университета. Ещё в университете начал участвовать в деятельности нелегальных организаций польских студентов. Постепенно Ледницкий всё больше и больше вовлекался в политическую и общественную жизнь польской общины в Москве, а затем и в политическую жизнь всей России. Он был знаком со многими известными представителями русской интеллигенции и оппозиционных кругов. В 1887 году Ледницкий был выслан из Москвы за участие в демонстрации. К тому же тот год Московский университет был закрыт на целый семестр. Ледницкий переехал в Ярославль, где окончил курс в Демидовском юридическом лицее со степенью кандидата. В 1889 году он вернулся в Москву и женился на Марии Одляницкой-Почобут-Кривоносовой. В том же 1889 году начал юридическую практику, открыл собственную адвокатскую контору в Москве. В 1900—1906 читал лекции на юридическом факультете Московского университета. С 1904 член совета присяжных поверенных, в 1903 избран в Московский совет адвокатов.

В эти годы дом Ледницкого становится центром польской культурной жизни. С 1893 он секретарь Римско-католического благотворительного общества в Москве, в 1896—1897 становится его президентом, оказывал помощь политзаключенным, создал библиотеку, амбулаторию для приходящих больных, приют для девочек. Поддерживал, в том числе и финансово, создание польских организаций в Москве: клуба «Лютня», Союза польских соколов, Союза польских женщин Польского дома. Участвовал в организации польских национальных праздников.

Известный журналист. Сотрудничал в варшавских газетах «Правда», «Нова газета», петербургской «Край» («Страна»), московской «Echo Polsko» («Польское эхо»), а также в российских изданиях: «Русские ведомости», «Речь», «Русская Мысль» и других.

Член «Союза освобождения». Участник ноябрьского (1904 года) земского съезда. Гласный Смоленского земства, блестящий оратор. Горячий защитник польской автономии и идеи польско-русского сближения..

В 1905 стал одним из основателей Партии народной свободы, особенно много сделал для этой партии в Минской губернии. С 1905 по 1916 годы член ЦК кадетской партии. В 1906 г. избран членом первой Государственной думы от Минской губернии. В Думе выступал в прениях об адресе, по поводу декларации совета министров, по поводу нарушения прав Государственной думы, о смертной казни, по аграрному вопросу, по вопросу об обращении к народу от имени Государственной думы. Он принадлежал к левому флангу конституционно-демократической партии; настаивал на более решительной форме обращения к народу. Ледницкий выступал в защиту всех национальных меньшинств России, но и подвергался критике со стороны польских национал-демократов, которые обвиняли его в отсутствии приверженности польскому делу. Вошёл в группу автономистов. После роспуска Думы, 10 июля 1906 года в г. Выборге подписал «Выборгское воззвание». Был приговорен к трехмесячному тюремному заключению по ст. 129, ч. 1, п. п. 51 и 3 Уголовного Уложения, которое отбывал в Таганской тюрьме. Был там избран старостой группы выборжцев.

Председатель польского благотворительного общества в Москве и "деятель по вопросу о польской автономии".

В 1910—1917 годах — председатель совета Соединенного банка в Москве. Председатель Московского отделения Петроградского общества страхования. Председатель Благотворительного общества вспомоществования бедным римско-католического вероисповедания. Член Общества славянской культуры.

Во время Первой мировой войны стал главой польского комитета по поддержке жертв войны. 24 марта 1915 на заседании ЦК партии только Ледницкий и А. А. Корнилов требовали для Польши независимости, а не автономии.

В 1916 вышел из Партии народной свободы. Осенью 1916 стал членом нелегального патриотического объединения поляков, финансировал издание в Лондоне на английском языке газеты «Польское обозрение». После Февральской революции назначен 15 марта 1917 руководителем (на правах министра) Ликвидационной комиссии по делам Царства Польского, представляющей польские интересы во Временном правительстве князя Львова, а позднее Керенского. Ледницкий отказался признать Польский национальный комитет в Париже под руководством Романа Дмовского. В 1917 один из организаторов и руководителей польских демократических комитетов в России, в январе 1918 назначен представителем Гражданского комитета Регентского совета в России. Юзеф Пилсудский высоко оценил результаты деятельности Ледницкого на этом посту (письмо от 18 апреля 1919 г.).

В начале 1918 года он был выслан из России большевиками. С конца 1918 жил в Варшаве. В независимой Польше Ледницкий не смог вернуться в политику, в основном, из-за восприятия его как слишком «русского». В 1919—1923 годах его статьи регулярно появлялись в варшавской «Польская неделя» (Tydzień Polski), в них он отстаивал идеи панъевропеизма и активно поддерживал независимость Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии и Грузии.

В 1934 он оказался причастен к крупному финансовому скандалу в связи с польско-французским спором об инвестициях в Жирардуве (pl:Afera żyrardowska). В обстановке общественного недоверия покончил жизнь самоубийством.

Семья

• Сын - Вацлав Ледницкий (1891, Москва - 1967, Нью-Йорк)

Награды

Орден Возрождения Польши

Орден Орлиного креста II степени (1931).

Орден Святого Олафа (Норвегия)

Орден Белой розы Финляндии

Отрывок, характеризующий Ледницкий, Александр Робертович

Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.