Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лейб-гвардии Гусарский полк»)
Перейти к: навигация, поиск
Лейб-гвардии Гусарский Величества полк

Полковой нагрудный знак в виде ташки.
Годы существования

7 ноября (18 ноября1796 года (1775 год) — 1918 год

Страна

Российская империя Российская империя

Входит в

2 гв.кд (Гвардейский корпус, Петербургский ВО)

Тип

гусарский полк

Дислокация

Павловск (Санкт-Петербург), Красное Село Царское Село (с 1815 года)

Участие в

Русско-французские войны, в том числе Отечественная война 1812 года,
Крымская война,
Русско-турецкая война 1877—1878
Первая мировая война

Ле́йб-гва́рдии Гуса́рский Его́ Вели́чества по́лк (до 1855 года — лейб-гвардии Гусарский полк) — гвардейский гусарский полк армии Российской империи.





Организационные этапы существования полка

В конце 1774 года императрица Екатерина II повелела князю Г. А. Потёмкину сформировать для службы при Её Величестве гусарский эскадрон в составе 130 человек и две казачьи конвойные команды; эскадрон поименован Лейб-Гусарским, а казачьи команды: одна — Донской, другая — Чугуевской, и повелено состоять им при высочайшем дворе. В апреле 1775 года эскадрон был составлен из Чёрного (64 человека), Жёлтого (25 человек), Сербского (20 человек), Молдавского (25 человек), Валашского (11 человек) и Венгерского (два человека) гусарских полков и пополнялся вольноопределяющимися из дворян, лучшими людьми армейских полков и иностранцами красивой наружности и высокого роста. В течение всего царствования Екатерины II эскадрон и конвойные команды несли охрану Её Величества.

18 ноября 1796 года из Лейб-Гусарского эскадрона, казачьих конвойных команд и находившихся в составе гатчинских войск гусарского полка и казачьего эскадрона сформирован сводный Лейб-Гусарский казачий полк с правами и преимуществами старой гвардии. В полку было 2 гусарских и 2 казачьих эскадрона. 15 апреля 1797 года был сформирован 3 гусарский эскадрон. 24 января 1798 года Лейб-Гусарский казачий полк был разделён на 2 полка: гусарские эскадроны составили лейб-гвардии Гусарский полк, а казачьи — лейб-гвардии Казачий полк. 9 сентября 1798 года лейб-гвардии Гусарский полк был переформирован в 2 батальона 5-эскадронного состава.

По вступлении на престол императора Александра I полк был переформирован 29 декабря 1802 года в 5 эскадронов и занял казармы в Красном Селе и Павловске. 6 января 1813 года полк был переформирован в 6 действующих и 1 запасный эскадроны. По возвращении в Россию из заграничного похода в 1814 году лейб-гусары расположились в Царском Селе, и запасный эскадрон был упразднён. 22 апреля 1818 года великий князь Александр Николаевич (впоследствии император Александр II) был назначен шефом лейб-гвардии Гусарского полка.

6 апреля 1836 года из бессрочно отпускных нижних чинов был сформирован 7-й запасный эскадрон, а 25 января 1842 года приказано иметь кадр для 8-го запасного эскадрона. В 1848 году 7-й запасный эскадрон был назван резервным и сформирован 8-й запасный эскадрон.

19 февраля 1855 года, по случаю восшествия на престол императора Александра II, бывшего с 1818 года шефом полка, полку повелено было именоваться лейб-гвардии Гусарским Его Величества полком. В 1856 году лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк был приведён в состав 4 действующих и 1 резервного эскадронов. 27 июля 1875 года резервный эскадрон был переименован в запасный.

В царствование императора Александра III 6 августа 1883 года полк был переведён в 6-эскадронный состав, а запасный эскадрон переформирован в отделение кадра гвардейского кавалерийского запаса.

4 марта 1917 года полк был переименован в лейб-гвардии Гусарский полк, а 8 мая 1918 года расформирован.

Во время Гражданской войны полк был возрожден в Вооруженных силах Юга России. Первоначально эскадрон полка входил в Сводно-горскую дивизию. С 30 декабря 1919 года взвод и эскадрон полка входил в Сводную кавалерийскую бригаду, с начала января 1920 года — в Сводно-гвардейский кавалерийский полк 1-й кавалерийской дивизии, а по прибытии в Крым с 16 апреля 1920 года лейб-гусары составили взвод Гвардейского кавалерийского полка. В Белом движении полк потерял 10 офицеров (двое расстреляны, 7 убиты и один умер от болезней).[2]

В эмиграции, во Франции, было создано полковое объединение, входившее в РОВС не напрямую, а только как член Гвардейского объединения. На 1949—1951 год объединение насчитывало 26 человек (в том числе 18 в Париже и двое — в США), на 1958 год — 21 человек (в том числе 13 в Париже), к 1962 году — менее 10 человек. Председателями объединения лейб-гвардии Гусарского полка состояли генерал-майор Д. Ф. Левшин и генерал-майор Г. И. Шевич.[2]

Участие в боевых действиях

Наполеоновские войны

2 июня 1807 года полк отличился под Фридландом, где российская армия, тем не менее, потерпела одно из самых сокрушительных поражений.

В истории конницы фридландская баталия интересна тем, что здесь на широком и ровном пространстве перед городом Фридландом, между Сортлакским и Домераусским лесом, произошла рукопашная схватка значительных отрядов русской и французской кавалерии (в общей сложности на поле действовало 85 эскадронов). Причем французскую армию представляли кирасиры и драгуны, то есть тяжелая конница, а русскую — гусары, уланы и казаки, то есть легкая конница. В ходе длительного боя, в котором пехота не участвовала, верх одержали русские всадники, показавшие отличную выучку, смелость и стойкость.


В этой кавалерийской схватке участвовали эскадроны лейб-гвардии Гусарского полка: лейб-эскадрон под командованием полковника Загряжского, эскадрон полковника Мандрыки (им командовал ротмистр Трощинский) и эскадрон полковника Тутолмина (им командовал ротмистр Селифонтов). Особенно отличился при этом лейб-эскадрон: четыре раза атаковал он и опрокидывал неприятеля. При встречной атаке дивизии генерала Латур-Мобура командующий эскадроном полковник Загряжский получил несколько ран и без чувств упал с лошади, затем был захвачен в плен окружившими его французскими драгунами. В это время ротмистр князь Абамелек немедленно принял командование над оставшимися без начальника гусарами, личной неустрашимостью ободрил подчиненных и бросился с ними вперед, остановил неприятеля и вместе с штабс-ротмистрами Бороздиным и Забелиным увез три пушки, которые французы захватили ранее у Воронежского мушкетерского полка.

Под Фридландом было ранено четыре лейб-гусарских офицера: полковник Загряжский, ротмистр Трощинский (пулей в ногу), поручик Коровкин (пулей в левую ногу и палашом в правую руку) и поручик Деханов, которому ядро оторвало ногу. Полк потерял убитыми 52 нижних чина и 88 строевых лошадей. За смелость, проявленную в бою, орден Святого Георгия 4-й степени получили: полковники Тутолмин и Загряжский, ротмистры Трощинский и князь Абамелек, штабс-ротмистры князь Багратион и граф Салтыков[3]

26 августа 1812 года полк в составе 1-го кавалерийского корпуса генерала Ф. П. Уварова отличился в Бородинском сражении.

Около двенадцати часов дня Кутузов приказывает кавкорпусу Уварова (28 эскадронов, 12 конных орудий) атаковать левый фланг французов. В первой линии шли два полка: Елисаветградский гусарский и лейб-гвардии Казачий, во второй линии: лейб-гвардии Гусарский, лейб-гвардии Драгунский, лейб-гвардии Уланский и Нежинский драгунский полки. Кавкорпус перешел вброд реку Колочу при селе Малом, атаковал кавалерийскую дивизию генерала Орнано, опрокинул ее и стремительно прошел за ручей Войну почти до села Бородино. Здесь кавалеристы увидели дивизию генерала Дельзона (четыре пехотных полка), которая быстро построилась в полковые каре.

Все четыре эскадрона лейб-гвардии Гусарского полка несколько раз бросались в атаку против пехоты, но прорваться в каре им не удалось. В дело вступила конная артиллерия, и под ее огнём 84-й линейный французский полк отошел за реку, оставив гусарам одну пушку. Дальше села Беззубова наши конники пройти не смогли и там оставались до самого вечера.

В этом боевом эпизоде особенно отличились офицеры лейб-гвардии Гусарского полка: полковник Трощинский (ранен пулею в грудь), ротмистр Андреевский (ранен картечью), ротмистр Бороздин (тяжело ранен пулями, впоследствии от ран умер), поручик Юшков (ранен пулею в грудь), штабс-ротмистр Дьяков 1-й (контужен ядром). Кроме того, было убито 2 унтер-офицера, 1 трубач и 21 рядовой, 43 строевые лошади[4]

Русско-турецкие войны

  • 11—29 сентября 1828 года участвовал во осаде Варны;
  • 12—16 октября 1877 года — сражение у деревни Телиш;
  • 2—5 января 1878 года — бои под Филиппополем.

Первые успехи Русской Армии, переправа через Дунай, взятие городов Никополя и Тырнова, но на нашем правом фланге произошли поражения, когда Осман-Паша перешел из города Виддина в Плевну и обрушился на русские войска. До прибытия подкреплений Русская Армия перешла к обороне, а 22 июля была 1877, объявлена мобилизация части Гвардии и в том числе 2-ом Гвардейской Кавалерийской дивизии, в которой состоял Лейб-Гвардии Гусарский Его Величества полк.

Войска были отправлены эшелонами по железной дороге до станции Жмеринка, где находился сборный пункт для прибывающего подкрепления. Прибыв 20 августа на границу Румынии, в местечко Скуляны, вся дивизия выстроилась для смотра, произведенного Начальником дивизии генерал-майором Гурко.

24 августа генерал Гурко во главе своей дивизии перешел через реку Прут на территорию, подвластную Турции, и следовал форсированными маршами до реки Дуная.

Минуя Рымник и Фокшаны, вспоминая славные походы времен Суворова и Дибича, пройдя через Бухарест, полк прибыл в Яимницу на берегу Дуная 11 сентября.

Перейдя через Дунай наши войска направились через Болгарию) и 17 сентября Дивизия остановилась в Горном-Студне, где была главная квартира Государя Императора, который и произвел смотр прибывшим войскам.

Действующая Русская Армия под Верховным командованием Великого Князя НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА Старшего, разделилась на три отряда : восточный был под командованием Наследника Цесаревича, южный — под начальством генерала Радецкого , западным командовал князь Карл Румынский, имея помощником генерал адъютанта Тотлебена.

Турецкая армия имела разделение на три группы : на юге на Балканах находился Сулейман-Паша, на своем восточном — Рущукском направлении находился Абдул-керим-Паша, а на западе — Осман-Паша. Приходилось воевать осенью и зимой при затрудненном подвозе. Для прекращения снабжения турецкой армии, следовало перерезать Софийское шоссе и обложить город Плевну. В Плевне находился с войсками своими Осман-Паша.

Дивизия шла по указанному направлению по-бригадно, за Лейб-Гвардии Гусарским полком шла славная 5-я батарея, затем следовали лейб-драгуны. Дойдя до Долыен Липнице, все остановились там до 6 октября. В то время генерал Гурко назначен был начальником всей кавалерии, контролируя доступы к Плевне.

Продвигаясь к Плевне, движение замедлилось. Полк встретил 3-ю Гвардейскую Пехотную дивизию. Узкие тропы, овраги и леса задерживали продвижение. На подходах, ближе к Плевне, полк вновь поступили под начальство генерал-адъютанта Гурко. В этом районе, кроме осаждаемой Плевны, находились укрепленные места: Горный Дубняк, Дольний Дубняк и Телиш, окруженные редутами и укреплениями. Таковые необходимо было взять для дальнейшего продвижения.

В этом районе находились крупные турецкие силы, и Осман-Паша с 35-ю тысячами войск. Против них находились войска под начальством генерала Гурко — кавалерия, и под начальством генерала Скобелева — русская пехота. 10 октября была произведена большая рекогносцировка между Телишем и Дольным Дубняком. 12 октября был дан приказ войскам перейти на Плевно-Софийское шоссе, занять позиции и Горного Дубняка и сомкнуть блокаду неприятеля в Плевне. 2-й бригаде, 2-й Гвардейской Кавалерийской дивизии, Лейб Гвардии Егерскому полку, нашим батареям и сотне казаков — выступить и атаковать позицию у села Телиша.

В то время, Лейб-Гвардии Гусарским Его Величества полком командовал непосредственно флигель-адъютант Барон Мейендорф. Начальник дивизии приказал нашей бригаде и 5-й Конной Гвардейской батарее следовать под общей командой флигель-адъютанта Барона Мейендорфа до сборного пункта и, соединившись с егерями поступить под общую команду их командира флигель адъютанта полковника Челищева.

В полночь река Вид была перейдена в брод и в три часа утра полк подошли к Телишу. Согласно приказу генерала Гурко, лейб-егерям было приказано атаковать Телиш в лоб, лейб-гусарам с 4-мя конными орудиями — раскрыть силы неприятеля и действовать на его правый фланг, прикрывая и поддерживая левый фланг Егерей, Лейб-драгунам с 2-мя орудиями занять высоту Ракитную и охранять тыл и фланг всего отряда в случае обхода.

Гусары с 4-мя орудиями под командой Барона Мейендорфа пошли на полных рысях к Телишу. В трех верстах были огромные кукурузные поля, турки стреляли усиленно, Егеря продвигались вперед, 5-ая батарея открыла огонь.

Лейб-драгуны направились к Ракитной высоте. Егеря интенсивно продвигались вперед, лейб-гусары прорвали первую цепь и преследовали турок, но потом, под сильным оружейным огнем вернулись обратно. В восьмом часу егеря вышли в кукурзное поле, но несмотря на чудеса храбрости, потерпели большие потери.

5-я батарея и Лейб-гусары атаковали турок и обратили таковых в бегство, но в 2 часа дня, согласно приказу, произведен был общий отход. Егеря со знаменами возвращались обратно, но 12 октября Телиш взять не удалось.

Горный Дубняк был взят 13 октября Павловцами, и турецкая линия Плевна-София была перерезана. Взято было много пленных, турецкие обозы стали отступать, а орудия 5-ой батареи и лейб-гусары своими стремительными атаками прикрывали отступление егерей. Драгуны же сбивали и принуждали к отступлению турок при Ракитской высоте. Знамена Егерей были встречены трубачами лейб-дра- гун и лейб-гусар, а командир бригады Барон Мейендорф скомандовал «Смирно, сабли вон, гг. Офицеры».

С 13 по 15 октября турки усиленно укрепляли Телиш. Лейб-егеря залечивали раны, но уже 16 октября начался второй бой за Телиш. Фронтом к Телишу слева стали Лейб Уланы, а справа Конно-Гренадеры. Уланы карьером атаковали, но, осыпаемые пулями, спокойно и стройно отступили. Русская артиллерия все время стреляла по противнику, башибузуки Шейкета шли на выручку Телиша, но после произведенной атаки стали быстро отступать. Вскоре над Телишем поднялся белый флаг На убегающих тогда пустились лейб-гусары и все части, окончив удачно 16-го эту операцию, соединились на бивуак в деревне Свинар. За эти дни боя, Осман Паша потерял более 5000 человек, и подвоз его армии был перерезан и прекращен.

После падения указанного укрепленного участка, командование решило осаждать Плевну, а другие части направить через Балканы .

24 октября Государь объехал Гвардейские полки под Пленной и благодарил за славное дело под Телишем. Лейб Гвардии Гусарский Его Величества полк, получил Знаки на головные уборы с надписью: «За Телиш — 12-го октября 1877 года».

26 октября получено было известие, что часть войска, а в том числе и 2-я Гвардейская Кавалерийская дивизия, идут на Балканы. Конно-гренадеры заняли город Врац, 3 ноября лейб-гусары и 5-я батарея праздновали праздник в деревне Яблоница, откуда было послано поздравление и лейб-егерям.

Полк начал вступать в предгорья высот и твердынь, покрытых снегом и льдом. Из Яблониц лейб-уланы и лейб-гусары с 5-й Гвардейской Конной батареей, в составе главных сил под командой Графа Шувалова совершили 1-ый переход к городу Этрополгс. 19 ноября стояли в Орхание, где начинались крутые подъемы, 29 ноября все мы узнали о падении Плевны, и для всех начался Забалканский Поход.

Подъем от города Врачеш был весьма тяжелым, был сильный мороз, начались метели и вьюги, кругом горы и леса. По узким занесенным тропам лошади скользили, многие падали в ущелья, людям часто приходилось греться у костров.

Пройдя Араб-Конакскую позицию турок, город Умургач, после которого начался крутой спуск иногда еще более трудный чей прошедшие подъемы. Прийдя в Желяву, дивизия оказалась в богатой Софийской долине и атаковала укрепленную деревню Ташкисен. 20 декабря Кавалерия была послана из Комарцово на Петричево, а турки отступили на деревню Смольское. Рождество было встречено в деревне Раковица.

Начался переход через малые Балканы : тремя колоннами из Софии на Филиппопольское шоссе, на Бутово и Мечку, в долину реки Марицы. Впереди каждой колонны находилась I бригада Гвардейской Кавалерии, 2-ая находилась в средней колонне вместе с артиллерией. Лейб-Гвардии Гусарский Его Величества полк проходил через Приобрен.

1 января 1878 года — долина реки Марицы. Деревня Курукней была Гусарами очищена от турок и вскоре мы увидели в трех верстах город Филиппополь. 2-й эскадрон полна захватил обоз неприятеля в деревне Строево, а потом, выйдя на Карловское шоссе, 3 января двинулись на Филиппополь и ночью же заняли часть города.

9 января кавалерия стала обгонять пехоту Генерала Скобелева и 11-го подошла к Адрианополю. Генерал Дохтуров, начальник кавалерийского авангарда, встретил нашу дивизию при въезде в этот город. 14 января лейб-гусары остановились в городе Родосто, на Мраморном море.

22 января было получено известие о перемирии, но большей части войск пришлось оставаться почти семь месяцев на берегу Мраморного моря, и только больных разрешено было отправлять, обратно в Россию. Происходили обучения, смотры, и только 2 августа части стали грузиться на пароходы для отъезда на Родину.

Польская кампания

  • 5 мая 1831 года — бой у деревни Соколово;
  • 25—26 августа 1831 года — штурм Варшавы.

Японская война 1905 года

1905 год. В ходе войны на Дальнем востоке, туда отправлялись отдельные корпуса и дивизии для пополнения Манжурских армий. Гвардия, как и большинство армейских корпусов в Европейской России, оставались на мирном положении. Многие Господа Офицеры Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества Полка перевелись в Действующую Армию по собственному желанию :

  1. Полковник Плаутин — командиром Терского Кубанского Коннного Полка.
  2. Штабе Ротмистр Наркозов — во 2-ой Верхнеудинский Полк;.
  3. Поручик Граф Зелепольский — в Сибирское Казачье Войско.
  4. Поручик Фридерице — в 1-й Нерчинскин Казачий Полк.
  5. Корнет Нарышкин — в Нерчинскин Казачий Полк.
  6. Корнет Граф Стенбок-Фермор — в Приморский Драгунский Полк.
  7. Корнет Гревс — в Терско-Кубанский Конный Полк.
  8. Корнет Рооп — в 1-й Нерчинский Казачий Полк.
  9. Корнет Граф Толстой — в Терско-Кубанский Конный Полк.
  10. Корнет Князь Масальский — в Терско-Кубанский Конный Полк.
  11. Корнет Раевский — в Черниговский Драгунский Полк.
  12. Корнет Греве — в Терско-Кубанский Конный Полк.
  13. Корнет Граф Бенигсен — во флот.
  14. Корнет Смецкой — отправился с пулеметной командой.
  15. Корнет Скалой — из запаса в Восточно-Сибирский Стрелковый Полк

(Получивший орден Св. Георгия 4-й ст. за то, что, когда все офицеры были перебиты, продолжал руководить успешно стрельбой батареи.)


Первая мировая война

Полк в составе 2-й гвардейской кавалерийской дивизии отправлен на Северо-Западный фронт. Участвовал в Восточно-Прусской, Лодзинской и Сейнской операциях.

Изменения в форме и вооружении

Знаки отличия

  1. Георгиевский штандарт с надписью «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России 1812 г.»;
  2. 23 георгиевские трубы с надписью «За Варшаву 25 и 26 августа 1831 года»;
  3. Знаки на головные уборы с надписью «За Телиш 12 октября 1877 года»;
  4. Знаки на головных уборах, с надписью «За Ташкисен 19 декабря 1877 г.»

Шефы полка

  • 7.11.1796-13.09.1802 гг. — подполковник (с 8.11.1796 г. — полковник, с 12.11.1796 г. — бригадир, с 28.12.1798 г. — генерал-майор, с 6.04.1798 г. — генерал-лейтенант) Кологривов, Андрей Семёнович
  • 13.09.1802-24.04.1807 гг. — генерал от кавалерии Людвиг, герцог Вюртембергский
  • 24.04.-24.10.1807 гг. — генерал-лейтенант Кологривов Андрей Семенович
  • 29.10.1807-22.04.1818 гг. — генерал-майор (с 12.12.1807 г. — генерал-лейтенант, с 22.10.1812 г. — генерал от кавалерии) граф Витгенштейн, Пётр Христианович
  • 22.04.1818-1.03.1881 гг. — великий князь цесаревич Александр Николаевич (с 19.02.1855 г. — император Александр II)
  • 2.03.1881-21.10.1894 гг. — император Александр III (с 28.10.1866 — 2-й шеф)
  • 2.11.1894-4.03.1917 гг. — император Николай II

Командиры

Породы лошадей в полку

До 1823 года Полк был на лошадях разных мастей, но с 26 октября 1815 года, велено было распределить лошадей в эскадронах по шерсти: в Лейб эскадроне — серые, в эскадроне полковника Коровкина (2) — вороные, в эскадроне полковника Альбрехта (3) — рыжие, в эскадроне полковника Андреевского (4-) — серые, в эскадроне полковника Князя Абамелика (5) — гнедые, в эскадроне генерал-майора Левашова (6) — гнедые. Трубачи — буланые и соловые. В 1823 году повелено в Гвардейской Кавалерии, полкам иметь лошадей по шерстям. Лейб Гвардии Гусарскому — иметь лошадей гнедых.

В 1827 году, Лейб-Гвардии Гусарскому полку, иметь лошадей — серых.

Известные лейб-гусары

См. Категория:Лейб-гусары

Полковой храм

Софийский собор в Царском Селе

Традиции

Полковой праздник: 6 ноября — день святого Павла Исповедника.

С царствования Александра I, лейб-гвардии Гусарский полк традиционно участвовал в следующих парадах:

— ежегодно в день Богоявления 6 января

— в день Святой Пасхи

— ежегодно в начале лета и осени, на общих парадах и высочайших смотрах для всех полков гвардии

Памятный знак

В июне 2003 года на территории Софийского собора в Царском Селе был установлен памятный знак полку.

Руководитель проекта скульптор В. Н. Филиппов, главный архитектор В. В. Смолин, архитектор В. Н. Головкин. Военную составляющую творческой группы представлял начальник кафедры Санкт-Петербургского военного инженерно-технического университета, кандидат архитектуры полковник Е. Е. Лаврушин и профессор кафедры архитектуры, доктор архитектуры В. И. Мухин.

Памятник установлен в соответствии с программой Министерства обороны РФ «Санкт-Петербург — военно-научный и военно-промышленный центр страны» при поддержке администрации Санкт-Петербурга.

Напишите отзыв о статье "Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк"

Примечания

  1. Илл. 306. Штаб-офицер лейб-гвардии Гусарского и обер-офицер лейб-гвардии Гродненского гусарского полков. 18 декабря 1858 года // Перемены в обмундировании и вооружении войск Российской Императорской армии с восшествия на престол Государя Императора Александра Николаевича (с дополнениями) : Составлено по Высочайшему повелению / Сост. Александр II (император российский), илл. Балашов Петр Иванович и Пиратский Карл Карлович. — СПб.: Военная типография, 1857—1881. — До 500 экз. — Тетради 1—111 : (С рисунками № 1—661). — 47×35 см.
  2. 1 2 Волков С. В. [swolkov.org/bdorg/bdorg16.htm#1112 Белое движение в России: организационная структура.] — М., 2000.
  3. [gusary.kulichki.net/gusary/istoriya/taktika/battles/friedland/ А. Бегунова "Повседневная жизнь русского гусара в царствование Александра I"]
  4. [www.kulichki.com/gusary/istoriya/vojny/bitvy/borodino/ А. Бегунова "Повседневная жизнь русского гусара в царствование Александра I"]

Ссылки

  • Гусарский лейб-гвардии полк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Манзей К. Н. История Лейб-гвардии Гусарского полка, 1775—1857: В 4 ч. — СПб., 1859.
  • [new.runivers.ru/lib/book4636/ Столетняя служба Л.-гв. Гусарского Его Величества полка]. — СПб.: Тип. Товарищества «Общественная Польза», 1875. — 41 с.
  • [history.scps.ru/table/Viewer.asp?table=Rus_Army_1812_2&id=16 16. РЯДОВОЙ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ГУСАРСКОГО ПОЛКА]
  • [www.museum.ru/museum/1812/Library/Podmazo/shefcom_g.html#Leib-Gusarski_p Командиры и шефы в 1798—1824]
  • [www.regiment.ru/reg/I/B/11/1.htm лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк]. Русская императорская армия. Проверено 18 августа 2013. [www.webcitation.org/6IyP5VCS7 Архивировано из первоисточника 19 августа 2013].
  • [www.marsches.ru/ru/russia/article-Marsch_LG_Husar_Rgt.html Полковой марш] (недоступная ссылка) Проверено 18 августа 2013.
  • [leib-gusar.livejournal.com/ Блог «Лейб-гусар»]

Отрывок, характеризующий Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк

Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.