Кирасирский Его Величества лейб-гвардии полк
Поделись знанием:
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
(перенаправлено с «Лейб-кирасирский Его Величества полк»)
| лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк | |
 Полковой нагрудный знак | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение |
командиру полка |
| Входит в |
1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию (Гвардейский корпус, Петербургский ВО) |
| Тип | |
| Включает в себя | |
| Функция |
защита |
| Численность | |
| Дислокация | |
| Знаки отличия |
см. текст |
Лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк (Жёлтые или Царскосельские кирасиры) — отборный лейб-гвардейский полк тяжёлой кавалерии (воинская часть) Русской императорской армии.
Старшинство: 21.06.1702 года, по Молодой Гвардии с 1813 года, по Старой Гвардии с 1831 года.
Полковой праздник — 21 июня, в день Святого Иулиана.
Содержание
История
В императорской армии
- 1706 год — князь Г. И. Волконский сформировал драгунский полк своего имени[2].
- 10 марта 1708 — полк получил наименование Ярославский драгунский полк.
- 23 января 1709 — Гренадерская рота отчислена на сформирование конногренадерского полка («от кавалерии гренадерского Андрея Кропотова полка»[3]).
- 10 мая 1725 — Гренадерская рота возвращена в полк, взамен выслана драгунская.
- 16 февраля 1727 — Новгородский драгунский полк.
- 6 ноября 1727 — Ярославский драгунский полк (комплектовался дворянами Ярославской губернии).
- 8 февраля 1728 — Переформирован в 9 драгунских и 1 гренадерскую роту.
- 29 октября 1731 — Гренадерская рота упразднена, взамен сформирована драгунская, а гренадеры распределены по 10 человек на роту.
- 1 ноября 1732 — 3-й кирасирский полк.
- 21 июня 1733 — Бевернский кирасирский полк (в честь назначенного шефа Принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Бевернского).
- 15 июня 1738 — Брауншвейгский кирасирский полк.
- 31 января 1742 — Кирасирский Его Королевского Высочества Герцога Гольштейн-Готторпского полк.
- 4 декабря 1742 — Кирасирский Е. И. В. Государя Великого Князя Петра Фёдоровича полк.
- 30 марта 1756 — Переформирован в 5 эскадронов (по 2 роты в каждом).
- 27 декабря 1761 — Лейб-Кирасирский Его Величества полк.
- 4 июля 1762 — Лейб-Кирасирский Его Высочества Наследника Цесаревича и Великого Князя Павла Петровича полк.
- 24 октября 1775 — Добавлен шестой эскадрон расформированного Киевского кирасирского полка.
- 1787 — Отчислено 150 кирасир на формирование Жандармского и Кирасирского полков Гатчинских войск.
- 17 ноября 1796 — Лейб-Кирасирский Его Величества полк.
- 13 июня 1806 — Один эскадрон выделен на формирование Финляндского драгунского полка.
- 12 октября 1811 — Выделена часть на формирование Астраханского кирасирского полка.
- 1812 — Участвовал в Отечественной войне, в сражениях под Витебском, Смоленском, Вязьмой, Красным, Оршей и Борисовом. На Бородинском поле несколько раз контратаковал неприятеля в районе Семёновских высот, а шеф полка полковник Будберг был ранен ядром в правую ногу.
|
- 27 декабря 1812 — Переформирован в 6 действующих и 1 резервный эскадрон.
- 1813 — Участвовал в заграничных походах, в сражениях под Люценом, Бауценом, Кенигштейном, Кульмом, Лейпцигом, Бриенном, Арси-сюр-Об, Фер-Шампенуаз. Закончил войну в Париже.
- 13 апреля 1813 — За мужество и храбрость, оказанные в войну 1812 года причислен к Молодой Гвардии и переименован в лейб-гвардии Кирасирский полк.
- 7 декабря 1817 — Уроженцы западных губерний отчислены на формирование лейб-гвардии Подольского кирасирского полка на правах и преимуществах Старой Гвардии.
- 21 марта 1823 — В полку установлена рыжая масть лошадей.
- 25 июня 1831 — По принятии шефства Императором Николаем I полку пожалованы права Старой Гвардии.
- 22 августа 1831 — Соединён с лейб-гвардии Подольским кирасирским полком (за исключением 7 офицеров и 114 кирасир Подольского полка, поступивших в лейб-гвардии Уланский Е. И. В. Великого Князя Михаила Павловича полк). Новообразованный полк приведён в шестиэскадронный состав и наименован лейб-гвардии Кирасирским Его Величества полком.
|
- 10 апреля 1857 — В полку установлена караковая масть, для чего полк поменялся лошадьми с лейб-гвардии Кирасирским Ея Величества полком.
|
- 30 июля 1904 — В списки полка зачислен Е. И. В. Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич.
- 1905 — Сводный дивизион полка участвовал в усмирении беспорядков в Прибалтийском крае.
- 1910 — Сформирована дивизионная конно-пулемётная команда.
- 18 июля 1914 — Полк выступил для присоединения к 1-й армии.
- 28 июля 1914 — Первое боевое столкновение с германскими войсками во время разведки силами 3-го и 4-го эскадронов (ранен унтер-офицер Гровбля, убит кирасир Ударов).
- 3 августа — 8 сентября 1914 — Участвовал в Восточно-Прусской операции.
- 30 августа 1914 — Прикрывая отход IV АК, гвардейская кирасирская бригада задержала наступление германского I АК, выходившего в тыл русских войск.
- 4 марта 1917 — 1-й гвардейский кирасирский полк.
- 8 июня 1917 — Гвардии Подольский кирасирский полк.
- 22 июля 1917 — Охраняя ж/д станцию Киев, вступил в столкновение с взбунтовавшим, при попытке отправить на фронт, со станции Пост-Волынский, для защиты Родины от агрессора, украинским полком имени Богдана Хмельницкого.
- Участвовал в подавлении бунта 2-го Украинского полка имени гетмана Полуботько, захватившего центр Киева.
- 10 декабря 1917 — Полк распущен в с. Святошине под Киевом по причине нежелания украинизироваться.
В Белом движении
- 30 декабря 1918 — Кирасиры Его Величества сведены в 3-й эскадрон Сводного полка Кирасирской дивизии (лейб-эскадрон лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка) в Крымско-Азовской армии под командованием штабс-ротмистра фон Вика.
- 19 января 1919 — Первая боевая задача восстановленного эскадрона.
- 7 марта 1919 — Командование эскадроном принимает штабс-ротмистр князь Черкасский.
- 25 марта — 9 апреля 1919 — Ведёт арьергардные бои, прикрывая части, отходящие от Сиваша.
- 14 апреля 1919 — Участвовал в конной атаке близ ст. Владиславовка.
- 12 мая 1919 — 3-й эскадрон Сводного полка Гвардейской Кирасирской дивизии.
- 5-17 июня 1919 — Участвовал в освобождении Крыма.
- 4 июля 1919 — К полку присоединяется 2-й эскадрон лейб-кирасир Его Величества под командованием штабс-ротмистра Сафонова[4].
- 25 июля 1919 — Сводный полк Гвардейской кирасирской дивизии переименован в 1-й Гвардейский Сводно-Кирасирский, полуэскадроны кирасир Его Величества выделены в дивизион во главе с полковником Н. А. Петровским.
- 24 сентября 1919 — В дивизион включён 3-й добровольческий эскадрон во главе с штабс-ротмистром Г. А. Доленга-Ковалевским. Лейб-эскадрон отведён в тыл на отдых.
- 10 февраля 1920 — Расформирован 3-й эскадрон.
- 17 февраля 1920 — Сводный эскадрон дивизиона понёс большие потери в бою с конницей Будённого у ст. Егорлыкская.
- 14 марта 1920 — В составе дивизии Барбовича эвакуирован из Новороссийска на транспорте «Аю-Даг».
- Апрель 1920 — Эскадроны полка вошли в состав Гвардейского кавалерийского полка 1-й кавалерийской дивизии Вооружённых Сил Юга России (3-й Кирасирский Его Величества эскадрон).
- Май 1920 — Охранная служба на Сиваше.
- Середина июня 1920 — Охранение р. Днепр в районе Каховки.
- 29 октября 1920 — Последний арьергардный бой в районе хутора Уржин. Оторвавшись от противника, полк уходит на Симферополь, Алушту и Ялту.
- 2 ноября 1920 — В составе полка эвакуирован из Ялты на транспорте «Крым».
Шефы полка
Шефы или почётные командиры:
- 15.04.1738—25.11.1741 — Принц Антон-Ульрих Брауншвейг-Бевернский
- 31.01.1742—04.12.1742 — Герцог Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский
- 04.12.1742—27.12.1761 — Великий Князь Пётр Фёдорович
- 27.12.1761—28.06.1762 — Император Пётр III
- 04.07.1762—06.11.1796 — Наследник Цесаревич Павел Петрович
- 06.11.1796—11.03.1801 — Император Павел I
- 12.03.1801—19.11.1825 — Император Александр I
- 25.06.1831—18.02.1855 — Император Николай I
- 19.02.1855—01.03.1881 — Император Александр II
- 28.10.1866—01.03.1881 — Наследник Цесаревич Александр Александрович (вторым шефом)
- 02.03.1881—21.10.1894 — Император Александр III
- 02.11.1894—04.03.1917 — Император Николай II
Вторые шефы
- 17.11.1796—01.12.1797 — генерал от кавалерии (с 15.12.1796 генерал-фельдмаршал) граф Салтыков, Иван Петрович
- 01.12.1797—11.03.1800 — генерал-майор герцог де Ришелье, Эммануил Осипович
- 11.03.1800—14.03.1800 — генерал-майор граф фон дер Пален, Павел Петрович
- 14.03.1800—21.08.1800 — генерал-лейтенант герцог де Ришелье, Эммануил Осипович
- 21.08.1800—23.11.1800 — генерал-майор (с 27.10.1800 генерал-лейтенант) Миллер, Пётр Борисович
- 23.11.1800—06.12.1800 — генерал от кавалерии граф Зубов, Валериан Александрович
- 06.12.1800—08.12.1800 — генерал-лейтенант Тормасов, Александр Петрович
- 08.12.1800—29.05.1807 — генерал-майор Кожин, Сергей Алексеевич
- 27.06.1807—12.10.1811 — генерал-майор Кнорринг, Отто Фёдорович
- 03.11.1811—12.12.1816 — полковник (с 30.08.1813 генерал-майор) барон Будберг, Карл Васильевич
Командиры полка
- 30.12.1796—21.10.1797 — полковник князь Мещерский, Прокофий Васильевич
- 17.09.1797—01.12.1797 — генерал-майор герцог де Ришелье, Эммануил Осипович
- 23.11.1800—06.12.1800 — подполковник Сухарников, Михаил Иванович
- 13.12.1800—24.12.1802 — подполковник Рожнов, Илларион Маркович
- 23.02.1803—07.02.1806 — полковник Чириков, Иван Егорович
- 28.11.1807—31.01.1811 — майор (с 12.12.1807 подполковник) Слепченков, Пётр Иванович
- 31.01.1811—03.11.1811 — полковник барон Будберг, Карл Васильевич
- 10.01.1812—15.03.1813 — подполковник Слепченков, Пётр Иванович
- 01.09.1814—17.07.1821(?) — генерал-майор барон Будберг, Карл Васильевич
- 15.11.1819—22.08.1831 — полковник (с 06.01.1826 флигель-адъютант, с 21.05.1826 генерал-майор) Кошкуль, Пётр Иванович
- 12.02.1834—11.04.1843 — генерал-майор Клюпфель, Владислав Филиппович
- 11.04.1843—03.04.1849 — генерал-майор Арапов, Александр Николаевич
- 20.01.1850—28.10.1856 — Свиты Его Величества генерал-майор фон Герздорф, Арист Фёдорович
- 28.10.1856—02.04.1861 — Свиты Его Величества генерал-майор граф Нирод, Александр Евстафьевич
- 02.04.1861—01.01.1864 — генерал-майор фон Вендрих, Георгий Августинович
- 03.01.1864—12.12.1868 — Свиты Его Величества генерал-майор Швебс, Константин Александрович
- 12.12.1868—27.07.1875 — Свиты Его Величества генерал-майор Дризен, Александр Фёдорович
- 27.07.1875—14.07.1883 — Свиты Его Величества генерал-майор граф Нирод, Николай Евстафьевич
- 14.07.1883—23.11.1887 — генерал-майор Ребиндер, Александр Васильевич
- 09.12.1887—21.05.1892 — генерал-майор Таль, Александр Яковлевич
- 21.05.1892—07.02.1898 — генерал-майор Шмит, Евгений Оттович
- 07.02.1898—25.05.1903 — Свиты Его Величества генерал-майор Преженцов, Яков Богданович
- 25.05.1903—26.10.1905 — Генерального Штаба полковник (с 17.04.1905 Свиты Его Величества генерал-майор) Раух, Георгий Оттонович
- 26.10.1905—29.03.1908 — Свиты Его Величества генерал-майор Комстадиус, Николай Николаевич
- 29.03.1908—08.06.1912 — генерал-майор (с 1911 в Свите Его Величества) фон Вольф, Константин Маврикиевич
- 08.06.1912—25.03.1914 — Свиты Его Величества генерал-майор фон Гилленшмидт, Яков Фёдорович
- 25.03.1914—29.07.1915 — Свиты Его Величества генерал-майор Верман, Фёдор Фёдорович
- 29.07.1915—14.05.1917 — Свиты Его Величества генерал-майор (с 11.1915 генерал-лейтенант) князь Кантакузин — граф Сперанский, Михаил Михайлович
- 14.05.1917—21.10.1917 — полковник князь Бекович-Черкасский, Фёдор Николаевич
- 21.10.1917—10.12.1917 — полковник Сахновский, Леонид Николаевич
Боевые отличия
- Георгиевский штандарт с надписями: «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России 1812 г.» и даты: «1702—1902», с Андреевской юбилейной лентой. Пожалован 13 апреля 1813 года; Высочайшая грамота 7 декабря 1867 года; Высочайший приказ 21 июня 1902 года.
- 22 Георгиевские трубы, с надписью: «Л.-Гв. Кирасирскому полку за отличные подвиги, оказанные в достопамятную кампанию, благополучно оконченную в 1814 г.» Пожалованы 30 августа 1814 года.
- 22 серебряные сигнальные трубы, с надписью: «Л.-Гв. Подольскому Кирасирскому полку». Пожалованы лейб-гвардии Подольскому кирасирскому полку 24 июля 1830 года; переданы при объединении с лейб-гвардии Кирасирским Его Величества полком 22 августа 1831 года.
- Серебряные литавры с вензелями польского короля Станислава Августа и изображением государственного герба. Литавры эти отбиты у поляков в 1784 году, были выданы лейб-гвардии Подольскому кирасирскому полку в 1829 году из Санкт-Петербургского Арсенала. В 1833 году сданы в арсенал Санкт-Петербургской крепости, а 27 июня 1860 года выданы лейб-гвардии Кирасирскому Его Величества полку, взамен литавр, принадлежавших лейб-гвардии Кирасирскому полку и сданных на хранение в Санкт-Петербургский окружной артиллерийский склад.
Отличительные особенности
- Подбор рекрутов: высокие, рыжие, длинноносые.
- Масть лошадей (определена при Николае I): караковые (трубачи) и тёмно-гнедые. 1-й эскадрон — чисто караковые, 2-й эскадрон — вороные, 3-й эскадрон — караковые лысые и белоногие, 4-й эскадрон — караковые, гнедые и бурые
- Флюгер на пиках: белый с синим и жёлтым.
- Приборный цвет (воротники, обшлага, погоны, выпушки, околыши фуражек и конские чепраки): жёлтый
- Пуговица на воротнике: у офицеров на воротнике колетов была сохранена отменённая в других кирасирских полках пуговица. Она «на колете Л.Гв. Подольского Кирасирского полка… спасла жизнь Великому Князю Константину Павловичу — Наместнику в Царстве Польском и Шефу полка: пуля поляка, стрелявшего в Великого Князя, изменила направление, ударившись о пуговицу на воротнике колета».
Известные люди, служившие в полку
- Александров, Павел Константинович — генерал-адъютант, сын Великого Князя Константина Павловича
- Баторский, Михаил Александрович — советский военный деятель, комкор.
- Волынский, Николай Павлович — внебрачный сын Великого Князя Николая Константиновича
- Гечевич, Лев Викентьевич — генерал-лейтенант, участник Крымской войны, теоретик военно-кавалерийского дела.
- Готце, Иоганн Фридрих фон — австрийский военачальник, участник Наполеоновских войн
- Глуховский, Александр Иванович — генерал-лейтенант, член Военно-учёного комитета Главного штаба
- Мюнхгаузен, Иероним Карл Фридрих фон
- Сухомлинов Владимир Александрович — генерал от кавалерии, военный министр
Полковой храм
Иулиановская церковь в Царском Селе.
Напишите отзыв о статье "Кирасирский Его Величества лейб-гвардии полк"
Примечания
- ↑ Илл. 24. Обер-офицеры Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества и Лейб-Кирасирского Её Величества полков. (В парадной форме.) 15 марта 1855. // Перемены в обмундировании и вооружении войск Российской Императорской армии с восшествия на престол Государя Императора Александра Николаевича (с дополнениями) : Составлено по Высочайшему повелению / Сост. Александр II (император российский), илл. Балашов Петр Иванович и Пиратский Карл Карлович. — СПб.: Военная типография, 1857—1881. — До 500 экз. — Тетради 1—111 : (С рисунками № 1—661). — 47×35 см.
- ↑ Н. П. Волынский в своём труде «Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Великого Петра» (СПб., 1912.) исправил некоторые ошибки, допущенные им же в ранее изданной «Истории Его Императорского Величества Кирасирского полка» (СПб., 1902.). В Армии Петра I было три драгунских полка Волконских, причём полку Г. И. Волконского, от которого берёт своё начало Кирасирский Его Величества лейб-гвардии полк, ошибочно приписаны сражения раннего периода Северной войны, в которых участвовал полк Г. С. Волконского.
- ↑ В других источниках полк именуется по второму командиру полком Хлопова.
- ↑ Поскольку Сводному полку был утвержден штат в 4 эскадрона, 2-й эскадрон вошёл в состав единственного официального эскадрона Кирасир Его Величества (3-го эскадрона Сводного полка) под общим командованием ротмистра князя Н. М. Девлет-Кильдеева, причём оба эскадрона входили в него как полуэскадроны под командованием своих настоящих командиров, а штабс-ротмистр Вик был назначен помощником командира сводного эскадрона. Фактически оба эскадрона сохранили самостоятельность.
Источники
- [runivers.ru/lib/book6032/103637/ История Лейб-гвардии Кирасирского Его Императорского Величества полка. — СПб., 1833.] на сайте Руниверс
- [runivers.ru/lib/book4704/ Волынский Н. П. История лейб-гвардии кирасирского Его величества полка. 1701—1901 гu. — СПб., 1902.] на сайте Руниверс
- Волынский Н. П. История лейб-гвардии Кирасирского полка. Рисунки обмундирования к истории л.-гв. Кирасирского её величества полка. — СПб., 1872. — 25 л. цв. ил.
- Гоштовт Г. А. [www.grwar.ru/library/Goshtovt-Kirasiry/index.html Кирасиры Его Величества в Великую войну.] — Париж, 1938.
- Гоштовт Г. А. [www.grwar.ru/library/Goshtovt-Kirasiry_II/index.html Кирасиры Его Величества в Великую войну. 1915 г.] — Париж, 1942.
- Гоштовт Г. А. [www.grwar.ru/library/Goshtovt-Kirasiry_III/index.html Кирасиры Его Величества в Великую войну. 1916, 1917 гг.] — Париж, 1944.
- Кирасиры Его Величества. 1902—1914. Последние годы мирного времени. Б. м. Б. г. С
- Розеншильд-Паулин В. Кирасиры Его Величества: Участие в Белом движении. Жизнь за рубежом. — Париж, 1944.
- Российская Гвардия. 1700—1918. Справочник. Отв. сост. А. М. Валькович, А. П. Капитонов. — М.: Новый хронограф, 2005. — 448 с. — ISBN 5-94881-035-6
Ссылки
- [www.regiment.ru/regiment/1/B/8/1.htm Русская императорская армия]
- Александр Подмазо. [www.museum.ru/museum/1812/Library/Podmazo/shefcom_k.html Шефы и командиры регулярных полков русской армии (1796—1855)]
- [www.museum.ru/museum/1812/Army/Viskowatov/t11/index.html Форма 1802—1811]
- [bibliotekar.ru/rusForma/4.htm Форма (1910)]
- [books.interros.ru/?book=flag&flag=29&mode=print Знамя полка (1730)]
- [www.anband.pl.ru/music/guarg-2/ram/Admiralty_Navy_Band-06-March_of_the_Life-Guard_Cuirassiers_His_Majestys_Regiment.mp3 Полковой марш]
- [pushkin-history.info/index2.php?option=com_datsogallery&func=wmark&mid=654 Знак для нижних чинов Лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка]
- [pics.livejournal.com/dyh_vetra/pic/00004qy2 Группа солдат Лейб-гвардии Кирасирского его величества полка у Манежа. 1902 г. Царское Село (Фото)]
- [www.ljplus.ru/img3/d/y/dyh_vetra/1.jpg Группа солдат Лейб-гвардии Кирасирского его величества полка в исторических формах полка (1702—1902 гг.). 1902 г. Царское Село (Фото)]
- [www.ljplus.ru/img3/d/y/dyh_vetra/4.jpg Парад Лейб-гвардии Кирасирского его величества полка в день 200-летнего юбилея полка. 1902 г. Царское Село (Фото)]
- [www.ljplus.ru/img3/d/y/dyh_vetra/3.jpg Конные кирасиры Лейб-гвардии Кирасирского его величества полка в формах разных времен проезжают по аллее Царскосельского парка в день 200-летнего юбилея полка. 18 июня 1902 г. Царское Село (Фото)]
- [www.ljplus.ru/img3/d/y/dyh_vetra/5.jpg Оркестр и спешенный эскадрон Лейб-гвардии Кирасирского его величества полка проходят по Дворцовой площади. 27 апреля 1906 г. Санкт-Петербург (Фото)]
Отрывок, характеризующий Кирасирский Его Величества лейб-гвардии полк
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
