Лемерр, Роже

Роже Лемерр
Общая информация
Родился	18 июня 1941(1941-06-18) (82 года) Брикебек, Франция
Гражданство	Франция
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	вакантно
Должность	тренер
Карьера
Клубная карьера*
1961—1969	Седан	213 (24)
1969—1971	Нант	69 (1)
1971—1973	Нанси	75 (0)
1973—1975	Ланс	57 (0)
1961—1975	Итого за карьеру	414 (25)
Национальная сборная**
1968—1971	Франция	6 (0)
Тренерская карьера
1975—1978	Ред Стар
1978—1979	Ланс
1979—1981	Париж
1981—1983	Страсбур
1983—1984	Эсперанс
1985—1986	Ред Стар
1986—1996	Сборная ВС Франции
1997	Ланс
1998—2002	Франция
2002—2008	Тунис
2008—2009	Марокко
2009—2010	Анкарагюджю
2012—2013	Константина
2013—2014	Этуаль дю Сахель
2016	Седан
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Роже́ Леме́рр (фр. Roger Lemerre, род. 18 июня 1941, Брикебек, департамент Манш) — французский футболист и тренер. В 1968—1971 годах игрок сборной Франции. Под его руководством сборная Франции выиграла золотые медали на чемпионате Европы 2000 года и на Кубке конфедераций 2001 года. Дважды возглавлял футбольные сборные на чемпионатах мира: в 2002 году сборную Франции, в 2006 сборную Туниса. Во главе сборной Туниса победитель Кубка африканских наций 2004 года.

Карьера игрока

Как игрок, Роже сыграл 15 сезонов, с 1961 по 1975-е годы. С 1961 по 1969-е годы играл за «Седан», став в 1965 году финалистом Кубка Франции. В 1969 году Лемерр перешел в «Нант» (1968—1971), затем в «Нанси» (1971—1973) и «Ланс» (1973—1975).

Достижения

Как игрок

• «Золотая Звезда France Football»: 1966, 1968, 1969

Как тренер

Сборная ВС Франции

• Чемпион мира среди ВС по футболу: 1995

Сборная Франции

• Чемпион Европы: 2000
• Чемпион кубка конфедераций: 2001

Сборная Туниса

• Чемпион кубка африканских наций: 2004

Ссылки

• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=19630 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

Отрывок, характеризующий Лемерр, Роже

Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.