Лемки

Лемки

Численность и ареал
Всего: ок. 6000 чел. Украина Украина: 672 чел. (перепись 2001 г.) Польша Польша: 5863 чел. (перепись 2002 г.) Словакия Словакия Россия Россия: 6 чел. (перепись 2002 г.)
Язык	украинский, польский, словацкий, лемковский диалект
Религия	православие, грекокатолицизм

Ле́мки — восточнославянское население Лемковщины (в горных районах на границе Украины, Польши и Словакии). Историческое самоназвание — руснаки, русины. В большинстве этнографических публикаций рассматриваются как субэтническая (этнографическая) группа украинцев. Региональной группой украинцев считает себя большинство лемков на территории Украины. В Польше лемки условно делятся на две группы: первые относят себя к части украинского народа, говорящей на лемковском диалекте украинского языка, вторые считают себя отдельной нацией (или частью русинского народа), а свой идиом — самостоятельным лемковским языком. В Словакии, как и в Польше, среди лемков проявляется дуализм самоидентификации, в частности, во время переписей населения часть лемков относит себя к украинцам, часть — к русинам, соответственно с родными украинским или русинским языками.

По данным первой Всеукраинской переписи населения 2001 года, численность лемков на территории Украины составляла 672 человека, в Польше во время переписи 2002 года к лемкам отнесли себя 5863 человека, во время переписи 2011 года — 10 тыс. человек, в Словакии переписью 2001 года зафиксированы 24 201 человек, относящих себя к русинам.

Происхождение и история

Согласно одной из версий, лемки являются потомками белых хорватов, которые уже в VI—VII веках проживали по обоим склонам Карпат, но в результате колонизации данной территории поляками восточнославянское население сохранилось впоследствии лишь в горной местности. В конце X века западные Карпаты соединились с Древнерусским государством, потом принадлежали Галицкому и Галицко-Волынскому княжествам. По другой версии, восточные славяне пришли на земли с уже имевшимся здесь с XIII века польским населением, которое предками лемков было частично ассимилировано.
Теории автохтонного происхождения лемков придерживаются в основном восточнославянские исследователи, версия образования восточнославянского клина на Карпатах в результате пастушеских миграций чаще встречается в работах польских и словацких авторов. В пользу последней версии говорит языковая близость говоров восточнословацкого и малопольского диалектов, которая даёт основание предполагать, что изначально территории с польским и словацким населением граничили друг с другом, и только с XIV—XVI веков были разделены ареалом восточнославянского населения.

В 1340 году северную часть Прикарпатья захватила Польша, а южную часть — Венгрия.

Восточнославянское население в это время достигало окраин Люблина, Ряшева, Кракова и Горлиц. Города оказались под воздействием польско-немецко-еврейской колонизации, а сёла переводились с русского на волошское право, в них вводилась барщина.

В 1772 году Галиция и территория Лемковщины была присоединена Австрией.

В XIX веке на Лемковщине, наряду с историческим названием «русины», начали употреблять этноним «лемки». В литературе впервые это название употребил Иосиф Левицкий в предисловии к «Грамматике» (1831) от использования в их языке частицы «лем» — «только», в отличие от бойков, говоривших «бо є» («только») и «лишаков», говоривших «лише», «лишень». В дальнейшем это название распространили А. Торонский, В. Хиляк и другие, этнографическую территорию начали называть Лемковиной, или Лемковщиной.

В середине — второй половине XIX века в среде лемков развернулось национальное движение. Лемковская интеллигенция (в большей части — священники) осознали себя частью единого русского народа, простирающегося от реки Попрад (западная граница Лемковщины) до Камчатки. Лучшим писателем-лемком второй половины XIX века стал Владимир Хиляк, писавший зачастую под многочисленными псевдонимами, наиболее известный из которых — Иероним Аноним.

Первая мировая война принесла много страданий лемкам. Были полностью разорены отдельные села, много крестьян погибло на войне. За симпатии лемков к великорусскому народу австрийские власти в самом начале войны вывезли из Лемковщины свыше трех тысяч интеллигенции и крестьян в Талергофский концентрационный лагерь, где несколько сотен лемков погибло. Многие лемки были убиты в своих деревнях, как опасные «руссофилы». Эту кровавую расправу на время прекратила Русская армия, захватившая в конце 1914 года почти всю Лемковщину. Однако в мае 1915 г., после Горлицкого прорыва австро-германских войск, Русская армия была вынуждена отступить. С ней отступило вглубь России несколько десятков тысяч лемков, а многих оставшихся настигла по возвращении австрийской армии та же страшная участь. Всё это привело к тому, что к концу Первой мировой войны Лемковщина заметно обезлюдела.

Распад Австро-Венгерской монархии в 1918 г. оказал содействие борьбе порабощенных народов за самоопределение. Такая борьба развернулась и на Лемковщине. В с. Команча под городом Санок было провозглашено создание Западнолемковской республики, которая провозгласила своё объединение с Западно-Украинской Народной Республикой (ЗУНР). В с. Флоринка возле города Новый Санч была провозглашена Восточнолемковская русская республика, которая выступала за солидарность с Россией. Обе эти республики были ликвидированы польскими войсками, и вся северная часть Лемковщины вошла в состав Польши.

В межвоенный период обострились противоречия в лемковской среде по национальному вопросу. Хотя часть лемков по-прежнему называла себя «русинами» и относился себя к «единому русскому народу», заметную популярность приобрело и другое национальное течение, проповедывавшее единство между лемками, галичанами и коренным населением Советской Украины, то есть украинское течение, проникшее на Лемковщину ещё перед Первой мировой войной, но не нашедшее в то время для себя много союзников. Среди лемков «русского» направления можно выделить учёного и богослова, декана Греко-католической семинарии во Львове Т. И. Мышковского, историка и священника И. Ф. Полянского; среди лемков «украинского» течения — поэта Б.-И. Антоныча, географа В. Кубиёвича. Оба движения имели свои организации и печатные органы: русское направление — газету «Лемко», украинское — газету «Наш лемко» и находились в заметной конфронтации друг с другом. Следует отметить, что оба направления также сильно притеснялись польским правительством.

В сравнительно лучших условиях проживали лемки в Чехословакии (включая современную Закарпатскую область, которая в составе Чехословакии называлась «Подкарпатская Русь»). Здесь существовали «русинские» школы, общества (наиболее известное — Русское культурно-просветительное общество имени А. В. Духновича), литературные объединения, образовательные и культурные центры.

Очередной удар лемкам нанесла Вторая мировая война. Нападение Германии на Польшу в сентябре 1939 года привело к оккупации всей Лемковщины. Были закрыты все русские культурные общества, тогда как украинское направление, поддерживающее Германию, напротив, несколько оживилось. В отличие от Восточной Галичины, в Лемковщине (как Северной, так и Южной) сформировалось мощное партизанское антигитлеровское движение. Многие лемковские герои-патриоты были заключены немцами в «лагеря смерти», иных просто казнили.

В отличие от Восточной Галичины, где заметная часть населения была настроена против Советского Союза, лемки с радостью восприняли освобождение Лемковщины Советской армией в конце 1944 года. Однако их надежды о выходе из состава Польши не оправдались: СССР признал территорию Лемковщины за Польшей. Более того, уже осенью 1944 г. временное правительство Польши заключило соглашение с правительством Советской Украины об обмене населением. По тому соглашению украинское население, которое проживало в границах послевоенной Польши, подлежало выселению на Украину в обмен на польское население, которое выселялось с Украины в Польшу. Невыносимую ситуацию создало националистическое польское подполье — постоянные запугивания, убийства, грабежи. Отказ от «добровольного» переселения привёл к фактически насильственному выселению, то есть к депортации в УССР.

Тем не менее, после переселения лемков на Украину их в Польше оставалось ещё около 140 тыс. Однако и эти лемки были насильно выдворены из Карпат в 1947 г. в соответствии с операцией «Висла» и рассеяны на землях, отошедших к Польше от Германии после Второй мировой войны (северо-запад Польши). Одной из причин операции «Висла» была деятельность в Лемковщине Украинской повстанческой армии, боровшейся с польскими вооружёнными силами.

Эти события значительно ослабили лемковское движение. Лемки, переселённые на северо-запад Польши, во многом ассимилировались поляками. Кроме того, Украина и Народная Польша считали всех лемков украинцами и не признавали для них иного национального самоопределения. Однако довоенные противоречия между «русским» и «украинским» движением, ещё более обострившиеся в период Второй мировой войны, не способствовали самоопределению значительной части лемков украинцами. Это привело к тому, что в конце 1980-х гг., при некоторой либерализации национального вопроса, часть лемков в Польше объявила себя особым народом лемков. Впоследствии это направление приобрело много сторонников. В настоящее время такую национальную самоидентификацию поддерживает организация «Стоваришення Лемков». Кодифицирован лемковский язык, открыты лемковские гимназии. К заметным деятелям данного направления можно отнести поэта П. Трохановского, исследовательницу Е. Дуц-Файфер. Вместе с тем часть лемков Польши считает себя украинцами и группируется вокруг организации «Объеднання лемков». Другая часть лемков считает себя русинами в новом понимании этого этнонима.

На Украине часть лемков стали обычными украинцами, а часть — сохранила свою лемковскую идентификацию, но, вместе с тем, считает себя частью украинского народа. Преимущественно эти лемки проживают в Галичине (куда они и были переслены в 1940-х годах). Их поддерживает Всеукраинское товарищество «Лемковщина» во Львове.

См. также

• Русины
• Бойки
• Гуцулы

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Drozd R., Halczak B. Dzieje Ukraińców w Polsce w latach 1921—1989 / Roman Drozd, Bohdan Halczak. — wyd. II, poprawione. — Warszawa : TYRSA, 2010. — 237 s.
• Halczak B. Publicystyka narodowo — demokratyczna wobec problemów narodowościowych i etnicznych II Rzeczypospolitej / Bohdan Halczak. — Zielona Góra : Wydaw. WSP im. Tadeusza Kotarbińskiego, 2000. — 222 s.
• Halczak B. Problemy tożsamości narodowej Łemków / Bohdan Halczak // W: Łemkowie, Bojkowie, Rusini: historia, współczesność, kultura materialna i duchowa / red. nauk. Stefan Dudra, Bohdan Halczak, Andrzej Ksenicz, Jerzy Starzyński . — Legnica — Zielona Góra : Łemkowski Zespół Pieśni i Tańca «Kyczera», 2007 — s. 41-55 .
• Halczak B. Łemkowskie miejsce we wszechświecie. Refleksje o położeniu Łemków na przełomie XX i XXI wieku / Bohdan Halczak // W: Łemkowie, Bojkowie, Rusini — historia, współczesność, kultura materialna i duchowa / red. nauk. Stefan Dudra, Bohdan Halczak, Roman Drozd, Iryna Betko, Michal Šmigeľ . Tom IV, cz. 1 . — Słupsk — Zielona Góra : [b. w.], 2012 — s. 119—133 .
• Дрозд Р., Гальчак Б. Історія українців у Польщі в 1921—1989 роках / Роман Дрозд, Богдан Гальчак, Ірина Мусієнко; пер. з пол. І. Мусієнко. 3-тє вид., випр., допов. — Харків : Золоті сторінки, 2013. — 272 с.
• Половинкин И. Н. Лемки // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.lemky.com/ Лемки.com] — Портал, освещающий историю, духовную и материальную культуру этнических групп на Украине и за пределами Украины — лемков, русинов, бойков, гуцулов и других.
• [www.lemky.lviv.ua/ Lemky.lviv.ua] — Офиційний сайт Львівської обласної організації Всеукраїнського товариства «Лемківщина».
• [mnib.malorus.org/kniga/107/ Маковський В. Талергоф, спогади і документи, Львів: 1934.]
• [www.lemkounion.republika.pl/ Об'єднання лемків — Zjednoczenie Łemków] — Сайт польской организации Zjednoczenia Łemków.
• [www.lemkounion.com/kwartalnik.html Лемковская газета «Ватра»]
• [www.duet.org.ua/ Червоне та Чорне] — Сайт творческого коллектива — фолк-дуэта «Червоне та Чорне» («Красное и Чёрное»), исполняющего лемковскую народную песню.

Отрывок, характеризующий Лемки

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему: