Лемстер, Моисей Шаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Моисей Шаевич Лемстер

Мо́йше Ле́мстер (Мойсе́й Ша́евич Ле́мстер, идишמשה לעמסטער‎‏‎; род. 5 декабря 1946, Стольничены Молдавской ССР) — еврейский поэт, литературовед, библиограф. Пишет на идише.





Биография

Мойше Лемстер родился в молдавском селе Стольничены (ныне Единецкий район Молдовы) в 1946 году. В трёхлетнем возрасте оставшись без отца, вместе с матерью Осной Моисеевной Лемстер (1915—1993) переехал в Костешты и через несколько лет в Единцы (теперь райцентр Единецкого района Молдовы), где вырос и учился в русской школе (1953—1963).[1]

Окончил физико-математический факультет Тираспольского педагогического института (1968), преподавал физику и математику в средней школе села Шофрынканы (Единецкого района), затем в Единцах, и с 1981 года в Кишинёве; работал инженером по научной организации труда быткомбината, заведующим отделом проектного института, впоследствии занялся литературоведением. Учился в еврейской (идиш) группе Высших литературных курсов при Литературном институте им. Горького (1989—1991). Публиковаться начал в 1982 году в московском журнале «Советиш Геймланд» (Советская Родина, № 8), с поощрения своего кишинёвского ментора Ихила Шрайбмана.[2]

В 1999 году защитил диссертацию на учёную степень доктора филологических наук (doctor habilitat) по анализу стихотворных произведений Элиэйзера Штейнбарга. Расширенный вариант автореферата этой диссертации в том же году был опубликован в виде монографии «Еврейский баснописец и мудрец Элиэзер Штейнбарг» и в авторском переводе на румынский язык в 2015 году[3]. Вместе с Рудольфом Ольшевским был составителем ежегодного альманаха «Ветка Иерусалима». Подготовил подстрочники для книги выполненных Р. Ольшевским переводов из еврейской поэзии Бессарабии «Летящие тени» (2000).

М. Лемстер был редактором и ведущим телепередачи на идише и русском языке «На еврейской улице» (Аф дэр идишер гос). Преподавал еврейский язык и литературу на филологическом отделении Молдавского государственного университета; сотрудник еврейского сектора Академии наук Молдовы. Опубликовал работу по отражению темы Кишинёвского погрома 1903 года в произведениях еврейских писателей. Участвовал в проекте «Краткой Еврейской Энциклопедии», редактор проекта индексикализации оцифрованного архива довоенной еврейской (идиш) периодики, участник диалектологических экспедиций в Молдове и на Украине под эгидой Индианского университета в Блумингтоне (руководитель проекта — Дов-Бер Керлер)[4].

С марта 2000 года — в Израиле (Бат-Ям), сотрудник Еврейского университета в Иерусалиме, где занимается библиографической работой (аннотацией всего корпуса изданной на идише литературы и прессы); член правления израильского союза писателей и журналистов, пишущих на идише. С 2006 года возглавляет тель-авивское издательство Х. Лейвик-Фарлаг. Выполненный М. Лемстером перевод с идиша воспоминаний Осипа Дымова вошёл в вышедший на русском языке в Еврейском университете двухтомник мемуарного и эпистолярного наследия писателя (2011).[5]

Стихотворения Лемстера публиковались в различных современных периодических изданиях на идише, включая альманах «Найе Вэйгн» (Новые пути, Тель-Авив), газеты «Форвертс» (Вперёд, Нью-Йорк) и «Ундзэр кол» (Наш голос, Кишинёв). В 1996 году вышел в свет сборник избранных стихотворений Лемстера «А йидишэр рэйгн» (Еврейский дождь), впоследствии переведённый на русский язык Рудольфом Ольшевским (1997). Второй сборник «Амол брэйшэс» (Когда-то в самом начале) был выпущен в 2008 году. Сборник избранных стихотворений в переводе на румынский язык Бориса Друцэ был издан в 2015 году[6]. Песни на стихи Лемстера написали кишинёвские композиторы Злата Ткач, Олег Мильштейн, Владимир Биткин, Олег Негруце. Колумнист газеты «Форвертс». Лауреат израильских литературных премий Шварцмана (2004), Рубинлихт, Сегала, Гропера (2007) и Фихмана (2007).

Семья

  • Жена (с 1979 года) — Лариса Лемстер, две дочери — Жанна и Алина (1984).
  • Кузина — Паулина Анчел (Паулина Анчеловна Борочина, род. 1949) — молдавский психолог, телеведущая, литератор, пишет на русском языке; автор повести «Асенька» (легшей в основу монооперы Златы Ткач «Поговори со мною, мама»), романа «Возлюбленные не принадлежат никому», пьесы «Чад», рассказов, стихотворений.

Книги

  • אַ ייִדישער רעגן (а йидишэр рэйгн — еврейский дождь). Тель-Авив: И. Л. Перец-Фарлаг, 1996. — 110 с.
  • Имя доброе твоё. Песни Златы Ткач на стихи Овсея Дриза, Любы Вассерман и Моисея Лемстера. Кишинёв: Лига, 1996. — 139 с.
  • Еврейский дождь (стихотворения, перевод с идиша Р. Ольшевского). Кишинёв: Лира, 1997. — 143 с.
  • Еврейский баснописец и мудрец Элиэзер Штейнбарг. Кишинёв: Ruxandra, 1999. — 244 с.
  • אַמאָל בראשית: געקליבענע לידער און פּאָעמעס 1982—2007 (амол брейшес — когда-то в самом начале: избранные стихотворения и поэмы 1982—2007). Тель-Авив: Х. Лейвик-Фарлаг, 2008.
  • Трагедия и фарс: материалы о кишинёвских процессах 1949 и 1971 годов. Тель-Авив: Бейт-Бессарабия, 2011.
  • Осип Дымов. Вспомнилось, захотелось рассказать: В дружеском и творческом кругу Дымова. Из мемуарного и эпистолярного наследия, том второй. Составитель — Владимир Хазан. Перевод с идиша М. Лемстера. Еврейский университет в Иерусалиме, Центр славянских языков и литератур, 2011.
  • בימי הסער והבניין (в дни борьбы и созидания — главы из истории бессарабского еврейства в Израиле и диаспоре, на иврите). Тель-Авив: Бейт-Бессарабия, 2012.[7]
  • Разрешить нельзя отказать! (книга об отказниках 1980-х годов). Тель-Авив: Бейт-Бессарабия, 2013.[8]
  • Moisei Lemster. Eliezer Șteinbarg. Fabulist și cuget rafinat al spiritualității evreieștii. На румынском языке. Перевод с идиша автора. Кишинёв, 2015.[9]
  • Moisei Lemster. Un cîntec evreiesc. La umbra nucului bătrîn: стихи. На румынском языке. Перевод с идиша Б. Друцэ. Кишинёв, 2015.

Напишите отзыв о статье "Лемстер, Моисей Шаевич"

Ссылки

  • [moshelemster.blogspot.com/ Страничка Мойше Лемстера: стихотворения и фото]
  • [www.pkblogs.com/moshelemster/ Стихи Лемстера]

Примечания

  1. [newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=3558 Моисей Лемстер «Автобиография»]
  2. [dorledor.info/article/«молдаванин»-еврейской-поэзии М. Юшковский «Молдаванин еврейской поэзии»]
  3. [catalog.bnrm.md/opac/bibliographic_view/428781;jsessionid=8C0B0880DE0087A247E7BC36308EF8CE Lemster Moisei]: Opera fabulistului Eliezer Şteinbarg în contextul literaturii evreieşti din Basarabia în anii 20—30 ai secolului al XX-lea: Autoreferat ai tezei de doctor. Academia de Ştiinţe a Moldovei. Institutul de Literatura şi Folclor. Chişinău, 1999.
  4. [www.iub.edu/~aheym/staff.php The Archives of Historical and Ethnographic Yiddish Memories (AHEYM): Project Staff]
  5. [www.lechaim.ru/ARHIV/229/dimov.htm Современные марраны: о крещении евреев в Петербурге]
  6. [literaturasiarta.md/printpress.php?l=ro&idc=196&idc1=417&id=2450 Traduceri din poeţi de limba idiş din Moldova]
  7. [yiddish.forward.com/articles/172533/the-fate-of-bessarabian-jews/ Рецензия Михаила Крутикова в «Форвертс»]
  8. [newswe.com/index.php?go=Pages&in=print&id=3512 Володя Цукерман, «отказник в авторитете»]
  9. [www.dorledor.info/node/20007 Теперь и на румынском]

Отрывок, характеризующий Лемстер, Моисей Шаевич

– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!