Ленизо

Ленизо — кооперативное товарищество ленинградских художников.

История

Товарищество художников Ленизо существовало в Ленинграде с 1929 по 1954 год. После образования в 1932 году единого ЛССХ представляло собой многопрофильное производственное подразделение творческого Ленинградского Союза художников. С 1931 года находилось в подчинении Горкома ИЗО. Входила во ВСЕРАБИС (Всероссийский союз работников искусств). Подчинялось Всекохудожнику. Распределяла заказы, вела продажу работ через сеть своих магазинов. В структуре имело различные мастерские и производства, разбросанные по разным адресам и районам города, в том числе копийные, архитектурно-художественные, мозаичные, оформительские мастерские, эмальерно-филигранную фабрику, типографию, сеть художественных салонов, другие подразделения. Ленизо осуществляло контрактацию между организациями-заказчиками художественно-оформительских работ и художественной продукции и художниками разных специальностей: оформителями, живописцами, скульпторами, графиками, мастерами декоративно-прикладного искусства. В 1930-е годы, а также в первое послевоенное десятилетие Ленизо обеспечивало работой не только «несоюзных» художников, но и большую часть художников — членов творческого Союза. Членами художественного совета Ленизо были известные мастера изобразительного искусства Ленинграда.

Значительная часть договоров, выполнявшихся художниками-членами Ленизо была связана с оформлением ленинградских улиц и площадей к праздникам, с изготовлением наружной рекламы, оформлением витрин магазинов, написанием портретов политических и государственных деятелей по заказам организаций и учреждений. В 1949—1950 годах копийные мастерские постепенно были ликвидированы, а работавших в них художников перевели на творческую работу по написанию «живописи малых форм» — так называемой массовой картины. Эти вещи продавались через магазины, подчинённые Ленизо. Один из них был в Гостином Дворе, другой под кинотеатром «Титан». По содержанию это были пейзажи, натюрморты, изредка жанровые сцены. Они оценивались сравнительно недорого, с тем, чтобы их приобретало население. В 1950 году эмальерно-филигранная фабрика Ленизо перешла к Ленинградской межобластной конторе «Главювелирторга».

Товарищество художников Ленизо поддерживало и творческую деятельность художников, являвшихся его членами, регулярно устраивая городские, а также передвижные выставки их произведений. Их участниками были крупнейшие мастера изобразительного искусства Ленинграда, в том числе Михаил Авилов, Евгения Байкова, Пётр Белоусов, Пётр Бучкин, Пётр Ивановский, Ярослав Николаев, Генрих Павловский, Пен Варлен, Степан Привиденцев, Николай Рутковский, Глеб Савинов, Александр Самохвалов, Иосиф Серебряный, Владимир Серов, Николай Тимков, Рудольф Френц и другие. В 1953 году Ленизо было ликвидировано, его мастерские и подразделения вошли в состав Ленинградского отделения Художественного фонда РСФСР.

Литература

• Выставка кружков повышения квалификации художников Ленизо. — Л., 1938.
• Выставка работ ленинградских художников в промышленности и декоративно-прикладном искусстве. 1950. Каталог. — М-Л: ЛССХ, Ленизо. 1951.
• Выставки советского изобразительного искусства. Справочник. Том 3. 1941—1947 годы. — М.: Советский художник, 1973. — С.340.
• Рудольф Френц. — Санкт-Петербург: Государственный Русский музей, 2005. ISBN 5-93332-186-9.
• Живопись первой половины ХХ века (К) / Альманах. Вып.226. — СПб.: Palace Edition, 2008. — С.130.

Ссылки

• [www.citywalls.ru/house131.html Доходный дом и мозаичная мастерская Фроловых]

См. также

• Ленинградский Союз художников

Отрывок, характеризующий Ленизо

– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.