Ленинградско-Новгородская операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вторая мировая война
Основной конфликт: Великая Отечественная война

Советские солдаты поднимают красный флаг над освобожденной Гатчиной, 26 января 1944 года.
Дата

14 января — 1 марта 1944 года

Место

Ленинградская и Калининская области[~ 1] РСФСР, восточная часть Эстонии.

Итог

победа Красной Армии

Противники
СССР СССР Третий рейх Третий рейх
Командующие
Л. А. Говоров
К. А. Мерецков
М. М. Попов
В. Ф. Трибуц
Георг фон Кюхлер
Вальтер Модель
Силы сторон
Ленинградский, Волховский, 2-й Прибалтийский фронты и Краснознамённый Балтийский флот — всего 1 252 000 человек (по другим данным около 900 000 солдат и офицеров). 16-я и 18-я армии группы армий «Север» — всего около 500 000 человек.
Потери
76 686 убито и пропало без вести
237.267 ранено
Всего: 313 953 солдат[1]
c 1.01.44 по 28.02.44 группа армий «Север»

убито 13 410 , ранено: 52 237 , без вести 11 329 , всего 76 976 [2]
По советским данным только за месяц боев более 90 000 убитых, 7200 пленных и 464 танка[3]

  1. По состоянию на начало 1944 года Новгородской и Псковской областей не существовало. Большая часть их современных территорий входило в состав Ленинградской области, а значительная часть - в состав Калининской области. Кроме того, несколько районов современной Псковской области в 1944 году входили в состав Эстонской ССР и Латвийской ССР. Указами Президиума Верховного Совета СССР от 5 июля 1944 года и от 23 августа 1944 года были образованы Новгородская и Псковская области соответственно.
 
Битва за Ленинград
Сольцы Ленинград (1941) Лужский оборонительный рубеж Старая Русса (1941) Блокада Ленинграда Петергоф-Стрельна Синявино 1 Синявино 2 Тихвин 1 Тихвин 2 Демянский котёл Любань «Айсштосс» • Усть-Тосно Синявино 3 «Искра» • «Полярная Звезда» • Демянск (1943) Старая Русса (1943) Красный Бор Мга Ленинград-Новгород «Январский гром» • Новгород - Луга
 
Ленинградско-Новгородская операция
Красное Село-Ропша Новгород-Луга Мерикюлаский десант Кингисепп-Гдов Старая Русса-Новоржев
 
«Десять сталинских ударов» (1944)
1. Ленинград-Новгород 2. Днепр-Карпаты 3. Крым 4. Выборг-Петрозаводск 5. Белоруссия 6. Львов-Сандомир 7. Яссы-Кишинёв 8. Прибалтика 9. Восточные Карпаты 10. Петсамо-Киркенес

Ленинградско-Новгородская операция (14 января — 1 марта 1944) — стратегическая наступательная операция советских войск Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов, осуществленная во взаимодействии с Балтийским флотом и авиацией дальнего действия, с целью разгрома немецкой группы армий «Север», полного снятия блокады Ленинграда и освобождения Ленинградской области.

В результате операции советские войска нанесли тяжелое поражение 16-й и 18-й немецким армиям, отбросили противника от Ленинграда на 220—280 километров, а южнее озера Ильмень — на 180 километров, практически полностью освободили Ленинградскую область, западную часть Калининской области и вступили на территорию Эстонии.





Содержание

Силы сторон

СССР[~ 1]

Ленинградский фронт — командующий: генерал армии Л. А. Говоров, начальник штаба генерал-лейтенант Д. Н. Гусев:

Волховский фронт15.02.1944 — расформирован) — командующий: генерал армии К. А. Мерецков, начальника штаба генерал-лейтенант Ф. П. Озеров:

2-й Прибалтийский фронт — командующий: генерал армии М. М. Попов, начальник штаба генерал-лейтенант Л. М. Сандалов.

Балтийский флот — командующий: адмирал В. Ф. Трибуц.

Авиация дальнего действия — командующий: маршал авиации А. Е. Голованов.

Германия

группа армий «Север» — командующий: генерал-фельдмаршал Георг фон Кюхлер, с 1 февраля генерал-полковника Вальтер Модель, с конца марта — генерал кавалерии Георг Линдеман.

Фронтовые операции в рамках стратегической операции

В немецкой историографии боевые действия группы армий «Север» в период с 2 февраля по 10 августа 1944 года обозначаются как «битва за нарвский плацдарм» (нем. Schlacht um den Brückenkopf von Narva).

Обстановка перед началом операции

В 1943 году в результате ряда операций советские войска, прорвав блокаду, захватили инициативу на северо-западном направлении, но не сумели полностью освободить Ленинград от вражеской осады.

Осенью 1943 года, после победы в Курской битве, Ставка ВГК наметила ряд крупных стратегических наступательных операций с целью полного освобождения советской территории. В том числе планировалось предпринять крупномасштабное наступление на Северо-Западном направлении. Целями этой операции, в которой предполагалось задействовать войска Ленинградского, Волховского, Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов были разгром немецкой Группы армий «Север» и освобождение Прибалтики. Наступление Ленинградского и Волховского фронтов, перед которыми стояла задача полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады, должно было стать частью этого стратегического замысла.

Понимая, что общая обстановка на Восточном фронте складывается не в пользу немецких войск и отразить очередное наступление советских войск будет крайне сложно, командование группы армий «Север» осенью 1943 года приступило к разработке плана отступления на новые оборонительные позиции. На рубеже река Нарва — Чудское озеро — Псков — Остров — Идрица была построена мощная линия обороны, получившая наименование «Пантера». Командование группы армий «Север» планировало осуществить отступление из-под Ленинграда в несколько этапов с середины января по весну 1944 года. Для этого в глубине обороны 18-й армии был подготовлен ряд промежуточных рубежей обороны (линии «Автострада», «Оредежская», «Ингерманландская», «Лужская» и др.).

Однако продолжение блокады имело большое значение для Германии, поскольку позволяло по-прежнему сковывать значительные силы советских войск и Балтийский флот, прочно прикрывать подступы к Прибалтике и её военно-морским базам, сохранять свободу действий немецкого флота на Балтийском море и обеспечивать морские коммуникации со Швецией и Финляндией.

По этой причине в конце 1943 года Группе армий «Север» было приказано продолжить блокаду Ленинграда. Кроме того, А. Гитлер считал, что у советских войск не было достаточно сил для крупномасштабной операции под Ленинградом, а командующий 18-й армии Г. Линдеман заверил его, что войска смогут отразить новое советское наступление.

Наступательные планы советских войск на Северо-Западном направлении

План наступления под Ленинградом

В начале сентября Военные советы Ленинградского и Волховского фронтов начали разработку планов крупномасштабного совместного наступления, которые были представлены на совещаниях в Ставке ВГК 9 и 14 сентября[4].

Планировалось провести две операции с целями разгрома фланговых группировок 18-й немецкой армии, окружения основных сил противника и предотвращения их отхода на новые оборонительные рубежи.

Согласно предложениям Военного совета Ленинградского фронта, главный удар должен был быть нанесен 42-й армией из района Пулково и Приморской оперативной группы с Ораниенбаумского плацдарма в общем направлении на Красное Село, где предполагалось соединиться и образовать общий фронт. В дальнейшем, после перехода в наступление 67-й армии, планировалось освободить Красногвардейск и продолжить наступление в направлениях на Лугу и Кингисепп.

Военный совет Волховского фронта планировал нанести главный удар из района Новгорода в направлении Луги, где планировалось соединиться с войсками Ленинградского фронта и, таким образом, окружить основные силы 18-й армии. В дальнейшем планировалось развивать наступление на Псков и Остров.

Учитывая, что согласно разведывательной информации осенью 1943 года немецкие войска 18-й армии готовились к отступлению на новые оборонительные рубежи, Ленинградскому, Волховскому и Северо-Западному фронтам были приказано быть готовыми в случае необходимости немедленно перейти в наступление с целью преследования противника и предотвращения его организованного отхода[5]. В дальнейшем советское командование, учитывая возможность подобного развития событий, разработало два варианта плана наступления. Согласно первому варианту под условным наименованием «Нева-1» советские войска под Ленинградом должны были постоянно прощупывать оборону противника, активно вести разведку и немедленно начать преследование противника в случае его отхода. Второй вариант плана, получивший наименование «Нева-2» был разработан с учётом того, что немецкие войска продолжат удерживать свои позиции[6].

План окружения Группы армий «Север»

Подготовка наступления войск Ленинградского и Волховского фронтов началась в самом начале сентября 1943 года. Одновременно Ставка ВГК и Генеральный штаб готовили план более масштабной операции с нанесением главного удара на южных и юго-восточных подступах к Прибалтике с целью окружения всей Группы армий «Север». Реализация этого плана значительно бы облегчила задачу советских войск в боях по освобождению Ленинграда от вражеской блокады.

Учитывая возможность отступления 18-й немецкой армии к линии «Пантера», в октябре 1943 года было принято решение провести операцию на стыке немецких Групп армий «Север» и «Центр» с целью отсечь немецкие войска на Северо-Западном направлении от остальных сил противника на суше и от территории Восточной Пруссии[7]. Недавно образованному Прибалтийскому фронту была поставлена задача наступать на идрицком направлении[8], а войскам Калининского фронта — на Витебск. В директиве Ставки ВГК № 30218 от 8 октября 1943 года в частности говорилось:

Задача войск Калининского фронта — после овладения районом Витебска продолжать наступление, нанося главный удар в направлении Полоцк, Двинск, Рига, по обоим берегам р. Зап[адная] Двина, прочно обеспечивая действия главных сил с вильненского направления. Ближайшая задача выйти на рубеж Освея, Дрисса, Диена, Плиса. В дальнейшем наступать в общем направлении на Двинск, имея конечной целью овладеть столицей Латвии Ригой[9].

Одновременно были отданы приказы готовиться к наступлению войскам Северо-Западного фронта в направлении Дно — Псков, а Волховскому фронту предстояло нанести удар на Новгород, а затем на Лугу[10]. В конечном итоге предполагалось общими усилиями нескольких фронтов уничтожить по частям всю группу армий «Север», освободить Ленинградскую область, Эстонию и Латвию.

Однако наступление Калининского (Невельская операция) и Прибалтийского фронтов достигло только локальных успехов и дальнейшего развития не получило. С 20 октября 1943 года Калининский и Прибалтийский фронты были переименованы в 1-й и 2-й Прибалтийские фронты (Северо-Западный фронт был расформирован), которые до конца 1943 года вели боевые действия на витебском и идрицком направлениях. Советское командование надеялось, что после перегруппировок и значительного усиления войска двух фронтов все-таки сумеют овладеть Городком и Витебском, а затем устремятся на Полоцк, Двинск, Ригу[7]. Несмотря на некоторые успехи (Городокская операция), реализовать план Ставки ВГК и Генштаба так и не удалось. Советские войска так и не смогли разгромить противника на этом направлении и создать выгодное оперативное положения для последующих наступательных действий[11].

Окончательный замысел Ленинградско-Новгородской операции

В конце 1943 года, когда стало окончательно ясно, что реализовать масштабный план окружения Группы армий «Север» не получилось, советское командование приняло решение нанести главный удар на Северо-Западном направлении под Ленинградом, тем более что план наступления Ленинградского и Волховского фронтов был давно разработан и войска планомерно готовились к его осуществлению. Советское командование рассчитывало, что ликвидация блокады Ленинграда окончательно изменит положение на прибалтийском направлении в пользу советских войск.

Ставка ВГК приняла решение наряду с Ленинградским и Волховским фронтами задействовать в предстоящей операции и 2-й Прибалтийский фронт. Войскам этого фронта была поставлена задача разгромить противника в районе Невеля, а затем, развивая наступление на Идрицу и севернее Новосокольников, перерезать основные коммуникации противника, сковать основные силы 16-й армии и не допустить их переброску для усиления 18-й армии. В последующем предполагалось развернуть наступление в направлении Опочки и Себежа. В случае успеха наступления на идрицком направлении против 16-й немецкой армии возникала возможность все-таки окружить всю группу армии «Север» и закончить операцию освобождением Латвии и Эстонии.

Таким образом, согласно окончательному замыслу советского командования войска Волховского и Ленинградского фронтов на первом этапе операции должны были разгромить 18-ю армию противника, а 2-й Прибалтийский фронт активными действиями должен был сковать силы 16-й армии и оперативные резервы группы армий «Север». В последующем войска трех фронтов, наступая на нарвском, псковском и идрицком направлениях, должны были разгромить 16-ю немецкую армию, завершить освобождение Ленинградской области и создать условия для дальнейшего наступления в Прибалтику.

Соотношение сил

СССР

В начале 1944 года немецкие войска, так и не начав отступление к линии «Пантера», продолжали прочно удерживать оборону под Ленинградом, опираясь на мощную оборонительную систему, которая совершенствовалась более двух лет. В этих условиях советские войска могли достигнуть успеха только за счет концентрации сил и средств на узких участках прорыва обороны противника и тщательного планирования операции. Поскольку на подготовку операции войска Ленинградского и Волховского имели более чем четыре месяца, к началу 1944 года удалось создать значительное превосходство над противником в живой силе и технике.

Войска Ленинградского фронта занимали оборону вокруг Ленинграда от Финского залива до Невы, а также на Ораниенбаумском плацдарме (куда осенью 1943 года началась переброска 2-й ударной армии) и вдоль южного побережья Ладожского озера от Московской Дубровки до Гонтовой Липки. Перед началом операции в составе 2-й ударной, 42-й, 67-й армий было 30 стрелковых дивизий, 3 стрелковые бригады, 4 танковые бригады и 3 укрепрайона, а также большое количество артиллерийских и инженерных частей общей численностью 417600 солдат и офицеров. Кроме того, в составе частей и подразделений Балтийского флота, которому была поставлена задача поддерживать наступление войск фронта, насчитывалось 89600 человек[1].

Войска Волховского фронта занимали рубеж от Гонтовой Липки до Лезно, а далее по реке Волхов до озера Ильмень. К моменту начала операции в составе 59-й, 8-й и 54-й армий насчитывалось 22 стрелковые дивизии, 6 стрелковых бригад, 4 танковых бригады, 14 танковых и самоходно-артиллерийских полков и батальонов, 2 укрепрайона, а также большое количество артиллерийских и минометных соединений — всего около 260000 солдат и офицеров[1] (по другим данным 297860 человек[12]).

К началу 1944 года войска 2-го Прибалтийского фронта занимали рубеж от озера Ильмень до озера Нещерда. В составе 6-й, 10-й гвардейских, 1-й, 3-й ударных и 22-й армий насчитывалось 45 стрелковых дивизий, 3 стрелковые бригады, 4 танковые бригады, 1 укрепрайон, а также артиллерийские и инженерные части[13]. Только 1-я ударная армия насчитывала 54900 солдат и офицеров[1][~ 2].

Всего советские войска перед началом операции насчитывали 1252000 человек (по другим данным около 900000 солдат и офицеров), 20183 орудия и миномета, 1580 танков и САУ. Поддержку с воздуха предстоящего наступления должны были осуществлять 13-я (включая авиацию Балтийского флота и Ленинградской армии ПВО), 14-я и 15-я воздушные армии — всего 1386 самолетов, включая 330 самолетов авиации дальнего действия[14].

Впервые активно содействовать наступлению регулярных частей на северо-западном направлении должны были многочисленные партизанские соединения. Только в Ленинградской области действовало 13 партизанских бригад общей численностью около 35000 бойцов и командиров[15], которым были поставлены задачи «расширять очаги народных восстаний», «уничтожить местные органы управления оккупационных властей», «спасать население от уничтожения и вывоза в Германию», усилить боевые операции на шоссейных и железнодорожных коммуникациях противника.

Германия

Войскам Ленинградского и Волховского фронтов противостояла 18-я немецкая армия, войскам 2-го Прибалтийского фронта — 16-я армия.

18-я армия, которая занимала оборону под Ленинградом от Финского залива до озера Ильмень, насчитывала 19 дивизий и 3 бригады в составе 6 армейских корпусов. Занимавшая рубежи от озера Ильмень до Невеля, 16-я немецкая армия насчитывала 21 дивизию и 1 бригаду в составе 5 армейских корпусов.

Согласно советским данным вся Группа армий «Север» насчитывала 741000 солдат и офицеров, 10070 орудий и минометов, 385 танков и САУ, а также 370 самолетов 1-го Воздушного флота.

Согласно немецким источникам на 14 октября 1943 года Группа армии «Север» насчитывала 601000 человек, 146 танков, 2389 полевых орудий (не считая противотанковых и минометов) .

Ход боевых действий, январь 1944 года

Наступление Ленинградского фронта

14 января первыми атаковали противника с Ораниенбаумского плацдарма части 2-й ударной армии, а через день к наступлению присоединились войска 42-й армии, наносившие удар из района Пулково. Обе советские армии наступали в общем направлении на Красное Село и Ропшу.

В первые дни наступления советские войска добились лишь незначительных успехов, встретив упорное сопротивление немецких войск 3-го танкового корпуса СС и 50-го армейского корпуса. Несмотря на это, соединения двух армий, постепенно вводя в бой дополнительные силы, упорно продвигались навстречу друг другу и к 20 января соединились в районе Ропши. Не успевшие отступить немецкие части были уничтожены или пленены.

21 января немецкие части 26-го армейского корпуса в районе Мги, опасаясь окружения, начали отход на промежуточный оборонительный рубеж на линии железной дороги и шоссе Ленинград — Москва (линия «Автострада»). Обнаружив отход противника, 67-я армия Ленинградского фронта и 8-я армия Волховского фронта начали наступление и уже к вечеру 21 января взяли Мгу, а вскоре полностью взяли под свой контроль Кировскую железную дорогу. Однако развить наступление в этом районе сразу не получилось. Немецкие войска закрепились на временном рубеже и оказывали ожесточенное сопротивление.

Отступление немецких войск из района Мги заставило командование Ленинградского фронта несколько изменить план дальнейшего наступления и отказаться от операции по окружению мгинской группировки противника. Главной задачей фронта, согласно скорректированному плану, стало взятие Красногвардейска. Затем предполагалось силами 2-й ударной и 42-й армии нанести главный удар в направлении Кингисеппа и Нарвы. Одновременно 67-я армия во взаимодействии с войсками Волховского фронта должна была взять под контроль Октябрьскую железную дорогу, а затем содействовать наступлению на Красногвардейск[16].

Продолжив наступление, войска 42-й армии, после нескольких дней ожесточенных боев, 26 января освободили Красногвардейск и, развивая наступление, к 30 января продвинулись вперед на 50 километров, вышли к реке Луге и заняли плацдарм на её западном берегу в районе Ивановское — Большой Сабск.

Чуть раньше, 24 января, части 42-й армии при содействии 67-й армии освободили города Пушкин и Слуцк (Павловск). Преследуя отступающего противника, части 67-й армии продвигались по линии Тосно — Вырица — Сиверский, но только 29 января овладели Вырицей, а 30 января — Сиверским.

2-я ударная армия, обойдя Красногвардейск, с 21 января начала продвижение в направлении Нарвы. Преследуя отступающего противника, соединения армии вышли к 30 января к реке Луге в районах Кингисеппа и Котлов и захватили ряд плацдармов на её левом берегу.

Наступление Волховского фронта

14 января в наступление перешли части 59-й армии Волховского фронта, нанося главный удар с плацдарма на реке Волхов в 30 километрах севернее Новгорода, а вспомогательный — южнее Новгорода, форсировав по льду озеро Ильмень. После нескольких дней ожесточенных боев советские войска к 17 января взломали главную линию обороны противника и продолжили развивать наступление. 20 января части 59-й армии освободили Новгород и в тот же день замкнули кольцо окружения вокруг немецких частей, не успевших отступить на запад в направление Батецкого.

16 января в районе Чудово — Любань в наступление перешли части 54-й армии. Несмотря на то, что к 20 января части армии сумели продвинуться вперед всего на 5 километров, своими активными действиями они сковали значительные силы немецких войск и вынудили 26-й немецкий армейский корпус под угрозой окружения начать отход из района Мги.

22 января Военный совет Волховского фронта представил Ставке ВГК «план развития Новгородско-Лужской операции». Главными целями войск фронта были обозначены освобождение Луги силами 59-й армии, а также Октябрьской железной дороги совместными действиями 8-й и 54-й армии.

Одобрив предложенный план, Ставка ВГК предписала войскам фронта овладеть Лугой не позднее 29—30 января, а Любанью — 23—24 января. Для более эффективных действий командующему фронтом было разрешено передать части 8-й армии в состав 54-й армии, а штаб перевести на левый фланг фронта в район озера Ильмень[17].

Стремительное наступление на Лугу давало шанс советским войскам окружить значительную часть 18-й армии, отступавшей из районов Чудово, Любани, Тосно. По этой причине 59-я армия сразу после освобождения Новгорода незамедлительно продолжила наступление, нанося главный удар вдоль железной дороги Новгород — Луга через станцию Батецкая, а вспомогательные в направлениях Финева Луга (на правом фланге) и Шимска (на левом фланге).

Немецкое командование, понимая всю серьёзность ситуации, сумело оперативно усилить свою группировку в районе Луги. Встретив упорное сопротивление, основные силы 59-й армии не сумели к концу января освободить Лугу, как это было предписано Ставкой ВГК. Значительно большего успеха добились левофланговые части армии (с 25 января под командованием штаба 8-й армии), которые за несколько дней ожесточенных боев значительно продвинулись вперед в западном и юго-западном направлениях, перерезали железную дорогу Ленинград — Дно в районе станции Передольская и шоссе Луга — Шимск в районе поселка Медведь, а также очистили от противника северное побережье озера Ильмень и вышли к окраинам Шимска.

Одновременно продолжались бои на линии Октябрьской железной дороги, где после объединения всех войск, действовавших в этом районе, под командованием штаба 54-й армии советские войска освободили Тосно, Любань, Чудово и к 29 января полностью взяли под свой контроль эту стратегически важную железную дорогу[18].

Наступление 2-го Прибалтийского фронта

За два дня до начала наступления Ленинградского и Волховского фронтов, 12 января начали свою часть операции соединения 2-го Прибалтийского фронта, атаковав позиции 16-й немецкой армии.

Частям 3-й ударной армии ставилась задача прорвать оборону противника в районе Пустошки и развивать наступление в сторону Опочки, а частям 22-й армии — обойти Новосокольники с севера и выйти на рубеж Насва — Маево. Кроме того, на левый фланг фронта была передислоцирована 10-я гвардейская армия, переданная из состава Западного фронта. Армии предстояло нанести удар с рубежа озеро Нещердо — Гусино в направлении на Зилупе, обходя Идрицу с юга и юго-запада.

Войска 2-го Прибалтийского фронта в конце 1943 года провели ряд локальных операций в районе Невеля и не успели должным образом подготовиться к январскому наступлению. Армиям предстояло наступать на незнакомой и трудно проходимой лесисто-болотистой местности, без знания обстановки, системы и особенностей обороны противника. Более того, 10-я гвардейская армия к моменту начала наступления находилась на марше и вводилась в бой по частям. Все эти факторы предопределили неудачное развитие боевых действий фронта.

К исходу 16 января части 10-й гвардейской армии, в состав которой входили 9 стрелковых дивизий, а также большое количество артиллерийских и танковых частей, сумели продвинуться вперед всего на 5-10 километров. Противостоящие им немецкие части (один полк 132-й пехотной дивизии, два отдельных штрафных батальона и шесть артиллерийских батарей), несмотря на свою малочисленность, оказывали ожесточенное сопротивление.

Командующий 10-й гвардейской армией М. И. Казаков вспоминал:

В полосе наступления у гитлеровцев не существовало сплошной линии фронта. Оборона состояла из отдельных пунктов и узлов сопротивления. Войска же прорывали её как сплошной рубеж. Поэтому уже при артподготовке большое количество снарядов пришлось по пустому месту. Затем пехота атаковала никем не занятые промежутки и попадала под фланговый огонь вражеских опорных пунктов[11].

Наступление 3-й ударной армии в районе Пустошки и 6-й гвардейской и 22-й армий в районе Новосокольников также развивалось с большим трудом. Единственным значительным успехом стало взятие станции Насва частями 22-й армии, которые выбили оттуда 14 января 331-ю немецкую пехотную дивизию. Развивая успех, части армии к 18 января овладели 10-километровым участком железной дороги Новосокольники — Дно, являвшейся основной рокадной коммуникацией 16-й немецкой армии.

16 января Ставка ВГК выразило М. М. Попову своё крайнее неудовольствие медленным развитием наступления соединений фронта и особенно неудачными действиями 10-й гвардейской армии[19]. Вскоре командующий армией А. В. Сухомлин был снят с должности «как не справившийся со своей работой», а на его место был назначен генерал М. И. Казаков[20].

Командующий фронтом М. М. Попов так объяснил провал операции в своем докладе И. В. Сталину:

Операция, рассчитанная на внезапность прорыва обороны слабого противника и на быстроту продвижения на северо-западном направлении на Идрицу, получила только тактический успех по вине слабого управления армией со стороны генерал-лейтенанта Сухомлина и его начальника штаба генерал-майора Смирнова. В результате 10-я гвардейская армия продолжала наступление все медленнее и медленнее, понесла большие потери (до 9000 человек), израсходовала боеприпасы и, наконец, остановилась[21].

Командующий фронтом М. М. Попов предложил не продолжать операцию на участке наступления 10-й гвардейской армии, а сосредоточить все усилия фронта в направлении Насва — Новоржев с целью быстрейшего соединения с войсками Волховского фронта. Ставка ВГК одобрила это предложение, дав неделю войскам фронта на перегруппировку сил[22].

Положение сторон к концу января 1944 года

К концу января совместными усилиями войска Ленинградского и Волховского фронтов отбросили противника от города на 70-100 километров и освободили основные коммуникации города со страной. Эти успехи позволили 27 января объявить на весь мир, что Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады. Хотя операция развивалась не столь стремительно, как планировалось, войска двух фронтов создали предпосылки для дальнейшего успешного наступления.

Вместе с тем, войска 2-го Прибалтийского фронта в январе не добились успеха, но все-таки своими активными действиями сковали основные силы 16-й немецкой армии, что способствовало успеху наступления под Ленинградом и Новгородом.

Немецкие части 18-й армии хоть и понесли тяжелые потери, сумели, отступая от одного промежуточного рубежа к другому, избежать окружения и сохранили значительную часть своего боевого потенциала. Вместе с тем положение 18-й армии оставалось угрожающим. Потеря Красногвардейска привела к развалу сплошного фронта немецкой обороны — «основная группировка» армии (примерно 14 дивизий) отступала с востока, северо-востока и севера к Луге, а «Западная группировка» (примерно 5-6 дивизий), распавшись на отдельные не связанные между собой мелкие боевые группы, отступала на запад к Нарве[23][24].

По этой причине оборона Луги стала первоочередной задачей для немецкого командования, которое сосредоточило в этом районе значительные силы (12-я танковая, 4 пехотные дивизии, 6 боевых групп пехотных дивизий и остатки 6 дивизий и бригад), что позволило приостановить наступление советских войск. Однако, понимая, что долго удерживать этот рубеж невозможно, командующий Группой армии «Север» Г. фон Кюхлер 30 января на встрече с А. Гитлером попросил разрешения отвести войска на линию «Пантера», но получил отказ. А. Гитлер считал, что необходимо удержать «лужский рубеж» и стабилизировать фронт. Поскольку Г. фон Кюхлер посчитал приказ невыполнимым, он был отправлен в отставку. Новый командующим группой армий «Север» был назначен В. Модель[25].

Ход боевых действий, 1-15 февраль 1944 года

Наступление Ленинградского и Волховского фронтов на Лугу

В начале февраля войска двух фронтов продолжили наступление. Ленинградский фронт наносил удар силами 2-й ударной и 42-й армий на Нарву, а силами 67-й армии — на Лугу с севера и северо-запада. Главной задачей Волховского фронта по-прежнему оставалось овладение Лугой, на которую наступали 59-я и 8-я армии с востока, а 54-я — северо-востока. Кроме того, в состав фронта 2 февраля была включена 1-я ударная армия 2-го Прибалтийского фронта.

Командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров считал, что основные усилия следует сосредоточить на нарвском направлении, так как это позволит сразу же приступить к освобождению Эстонии. Однако ожесточенные бои в районе Луги вынудили командование Ленинградского фронта 1 февраля несколько изменить задачу 2-й армии, которой теперь предстояло, наступая в направлении Гдов — Псков, обойти Лугу с запада и перерезать коммуникации противника.

Продолженное в начале февраля наступление 42-й армии развивалось успешно. Соединения армии, практически не встречая сопротивления, продвинулись значительно вперед, освободили Ляды, Сара-Гору, Гдов и 4 февраля вышли на побережье Чудского озера. С этих позиций армии предстояло выполнить обходной манёвр, взять Плюссу, Струги Красные, перерезать дорогу Луга — Псков и совместно с 67-й армией уничтожить лужскую группировку противника.

Успешное наступление 42-й армии западнее Луги снова поставило под угрозу окружения значительную часть сил 18-й немецкой армии. Понимая это, командующий Группой армии «Север» В. Модель отдал приказ 18-й армии любой ценой удержать коммуникации между Лугой и Псковом. Для выполнения этой задачи были собраны все наличные силы и резервы, в том числе и из состава 16-й армии[26].

Немецким войскам не удалось в полной мере осуществить намеченный план, но в ходе завязавшихся ожесточенных боев удалось затормозить наступление 42-й армии и удержать коммуникации на линии Луга — Псков.

В это время войска 67-й армии Ленинградского фронта, а также войска 54-й, 59-й и 8-й армий Волховского фронтов продолжали наступление на Лугу. Кроме того, 1-й ударной армии была поставлена задача прорвать оборону противника южнее Старой Руссы, соединиться с войсками 8-й армии и окружить часть сил 16-й немецкой армии юго-западнее озера Ильмень.

Наступление советских войск на Лугу по-прежнему развивалось с большим трудом — противник оказывал ожесточенное сопротивление и предпринимал постоянные контратаки. Несмотря на то, что окружить немецкие войска ни в районе Луги, ни в районе юго-западнее озера Ильмень советским войскам так и не удалось, основные силы 18-й армии были поставлены в критическое положение. В сложившейся обстановке В. Модель был вынужден отдать приказ своим войскам начать отступление из Луги в сторону Пскова[26].

12 февраля Луга была, наконец, взята частями 67-й и 59-й армий. После завершения боев за город Лугу, 13 февраля 1944 года директивой Ставки ВГК № 220023 Волховский фронт был расформирован. Ленинградскому фронту переданы 54-я, 59-я и 8-я армии, 2-му Прибалтийскому фронту — 1-я ударная армия. Управление фронта было переведено в резерв Ставки ВГК[27].

Наступление 2-й ударной армии на Нарву[~ 3]

В ночь на 1 февраля части 109-го стрелкового корпуса (передан в состав 2-й ударной армии из 42-й армии) при поддержке 152-й танковой бригады после артподготовки атаковали и благодаря умелому обходному манёвру взяли штурмом Кингисепп. Несмотря на то, что немецкие войска не сумели организовать оборону по реке Луге, арьергардные отряды сумели упорной обороной Кингисеппа притормозить продвижение советских войск, что позволило основным силам 54-го армейского корпуса и 3-го танкового корпуса СС занять прочную оборону вдоль западного берега реки Нарвы.

Преследуя отступающего противника, два корпуса 2-й ударной армии к 3 февраля вышли к реке Нарва. 43-й стрелковый корпус форсировал реку севернее города Нарвы и занял на её противоположном берегу два плацдарма, а 122-й стрелковый корпус, переправившись через реку, захватил два плацдарма южнее города. Отбив все контратаки противника, советские части прочно закрепились на плацдармах. Однако, немецким войскам, которые получили для усиления обороны в этом районе танково-гренадерскую дивизию «Фельдхернхалле» из состава Группы армий «Центр» и один полк 58-й пехотной дивизии, удалось удержать в своих руках плацдарм на восточном берегу реки Нарва в районе Ивангорода.

11 февраля войска 2-й ударной армии начали масштабное наступление с целью расширения плацдармов на западном берегу реки Нарвы, выхода на рубеж Иыхви — Атсалама — Каупси и последующего наступления в направлении Раквере. Соединения армии были усилены 30-м гвардейским стрелковым корпусом. Кроме того, для поддержки главного удара планировалось силами Балтийского флота высадить десант в составе 115-й и 260-й бригад морской пехоты северо-западнее Нарвы.

Высшее немецкое командование считало Нарву «воротами в Германию» и придавало очень большое значение этому участку фронта. По этой причине немецкие войска, объединённые под единым командованием в оперативную группу «Шпонхаймер»(по фамилии командующего 54-го армейского корпуса Отто Шпонхаймера), готовились защищать рубеж на реке Нарва до последней возможности.

За несколько дней ожесточенных боев советские войска сумели добиться лишь локальных успехов. Части 43-го стрелкового корпуса, нанося удар северо-западнее Нарвы, сумели продвинуться вперед на 2 километра на 4-километровом участке фронта. Дальнейшее наступление было остановлено упорным сопротивлением 227-й пехотной дивизии и бригадой СС «Нидерланды». Юго-западнее города вели наступление части 109-го и 122-го стрелковых корпусов, которые совместными усилиями сумели продвинуться вперед до 12 километров, но большего добиться не смогли. Немецкие части 17-й пехотной дивизии, танково-гренадерской дивизии «Фельдхернхалле» и дивизии СС «Норланд» сумели остановить наступление советских войск и на этом направлении. Более удачно развивалось наступление 30-го гвардейского стрелкового корпуса, части которого к 17 февраля перерезали железную дорогу и шоссе Нарва — Йыхви и взяли штурмом Аувере. Однако и здесь упорное сопротивление и постоянные контратаки противника заставили советские войска приостановить наступление.

Трагически закончилась попытка высадить десант севернее Аувере в ночь с 13 на 14 февраля (Мерикюлаский десант). Только около 450 человек удалось высадить на берег. Оказавшись без связи и огневой поддержки, небольшой десант был окружен и через 4 дня почти полностью уничтожен — немногим оставшимся в живых удалось пробиться к своим[28].

Ставка ВГК была крайне недовольна неудачей под Нарвой. 14 февраля директивой № 220025 командующему Ленинградским фронтом было приказано не позднее 17 февраля 1944 года взять город Нарву, поскольку «этого требует обстановка как военная, так и политическая»[29].

Получив в подкрепление 124-й стрелковый корпус из резерва фронта и перегруппировав силы, войска 2-й ударной армии вновь перешли в наступление. Ожесточенные бои продолжались до конца февраля, но советским войскам удалось только расширить плацдарм южнее Нарвы до 35 километров в ширину и до 15 километров в глубину. Полностью взломать немецкую оборону и добиться решающего успеха не получилось. Немецкие части оперативной группы «Шпонхаймер» (с 23 февраля — Оперативная группа «Нарва» под командованием Й. Фриснера) сумели отразить все атаки советских войск.

В конце февраля дополнительно ко 2-й ударной армии командующий Ленинградским фронтом с разрешения Ставки ВГК перебросил на нарвское направление 8-ю и 59-ю армии. 22 февраля директивой № 220035 Ставка ВГК поставила задачу, сосредоточив группировку в 9 стрелковых корпусов, вновь перейти в наступление, взломать немецкую оборону в районе Нарвы и развивать наступление силами одной армии на Пярну, а двумя армиями — на юг в направлении Вильянди — Валга — Тарту — Выра[30].

Наступление 2-го Прибалтийского фронта

В конце января трем армиям 2-го Прибалтийского фронта была поставлена задача — разгромить группировку противника в районе Новосокольников и выйти на рубеж восточнее озёр Ущо — Але — Большой Вяз. В случае успеха советские войска, обойдя Пустошку и Идрицу, получали возможность продолжить наступление на Опочку.

Главный удар наносила 10-я гвардейская армия на участке Шишерино — Антоново (южнее шоссе Новосокольники — Маево). На правом фланге общего наступления в направлении Маево наступала 6-я гвардейская армия, а на левом фланге, южнее Насвы, навстречу частям 10-й гвардейской армии — части 22-й армии[11].

Советские войска имели абсолютное превосходство над противником в живой силе и огневых средствах. Так, например, 10-й гвардейской армии, которая насчитывала 14 стрелковых дивизий и большое количество танковых и артиллерийских частей, противостояли части 83-й и 23-й немецких пехотных дивизий и нескольких отдельных батальонов. Однако немецкие войска сумели организовать прочную оборону, основой которой являлись хорошо организованные системы узлов сопротивления в населенных пунктах и на господствующих в этом районе высотах[31].

Утром 31 января после артподготовки на узком участке фронта шириной всего 7,5 километра в наступление перешли части трех стрелковых корпусов 10-й гвардейской армии. В первый день наступления первую линию вражеской обороны удалось прорвать на всем протяжении, а части 15-го гвардейского стрелкового корпуса, продвинувшись вперед на 6 километров, достигли шоссе Новосокольники — Маево. В последующие дни наступление частей 10-й гвардейской армии развивалось менее успешно, в значительной мере из-за того, что 6-я гвардейская армия, действовавшая справа, не сумела добиться сколько-нибудь значительных успехов. Только 7 февраля, введя в бой второй эшелон, частям 15-го гвардейского стрелкового корпуса удалось развить успех и соединиться с частями 22-й армии в районе совхоза Минькино. Опасаясь окружения, немецкие войска были вынуждены спешно оставить свои позиции в районе «новосокольнического выступа»[11].

По мнению командующего 10-й гвардейской армии М. И. Казакова, дальнейшее наступление согласно прежнему плану было бесперспективным, поскольку немецкие войска, получив значительные подкрепления, прочно заняли новые оборонительные рубежи. Однако командующий фронтом М. М. Попов настоял на продолжении операции. Сосредоточив основные силы в районе Шетьково, 11 февраля части 10-й гвардейской армии продолжили наступление в северо-западном направлении. В последующие дни были освобождены Струги, Вешняя, Иваново и другие населенные пункты, но дальнейшего развития наступление не получило и было прекращено 16 февраля[31]. Таким образом, в первой половине февраля основные силы 2-го Прибалтийского фронта, продвинувшись на 15-20 километров и, освободив город Новосокольники, вышли на рубеж Насва — Маево.

Ход боевых действий, 16 февраля — 1 марта 1944 года

Наступление Ленинградского фронта на Псков и Остров

После падения «лужского рубежа» основные силы 18-й немецкой армии начали отступление в направлении Пскова. Поскольку по этой причине создавалась угроза выхода советских войск во фланг и тыл 16-й армии, В. Модель был вынужден отдать приказ начать общее отступление к линии «Пантера». Для организованного отступления части 18-й армии должны были на некоторое время удерживать оборону на линии Псковское озеро — Струги Красные — Шимск и только после отхода частей 16-й армии на запад постепенно отходить на Псков и Остров. Задача обеспечения флангов на стыке двух армий возлагалась на оперативную группу «Фриснер».

Особенно большую угрозу для немецких войск представляло продолжавшиеся наступление 42-й армии, 123-й стрелковый корпус которой наступал на Псков, а 116-й на Плюссу и Струги Красные. При этом 108-й корпус оставался на восточном берегу Псковского озера для защиты правого фланга армии. Однако наступление 42-й армии в разных направлениях и на широком участке фронта привело к распылению сил, что позволило немецким частям 126-й пехотной, 12-й танковой и 9-й авиаполевой дивизий сдержать советское наступление на рубеже река Лочкина — Люботеж — Гридино. Более того, 16 февраля части 11-й пехотной дивизии и оперативной группы «Крохер» сумели выбить 129-ю, 90-ю стрелковые дивизии и 5-ю лыжную бригаду с плацдарма на западном берегу Чудского озера.

В сложившейся обстановке, 116-й стрелковый корпус, который отделяло от основных сил 42-й армии более 40 километров, был передан в состав 67-й армии, которая наступала вдоль железной дороги Луга — Псков. Соединения 67-й армии, хоть и медленно, но упорно продвигались вперед, преодолевая сопротивление 24-й пехотной, 12-й и 13-й авиаполевых дивизий 28-го армейского корпуса. 18 февраля 46-я стрелковая дивизия совместно с 9-й и 6-й партизанскими бригадами после нескольких дней ожесточенных боев освободили Плюссу, а 23 февраля части 67-й армии совместно с 6-й и 11-й партизанскими бригадами овладели райцентром Струги Красные.

22 февраля Ставка ВГК директивой № 220035 поставила задачу трем армиям левого крыла Ленинградского фронта форсировать реку Великая и овладеть Островом, после чего развивать наступление на Ригу[30]. После захвата Струг Красных последний промежуточный рубеж обороны 18-й армии перед линией «Пантера» был прорван и немецкие войска были вынуждены ускорить своё отступление к Пскову и Острову.

Продолжая наступление, соединения 67-й армии к концу февраля продвинулись на 90 километров, форсировали реку Черёху, перерезали железную дорогу Псков — Опочка и вышли к северо-восточному и восточному краю немецкой обороны псковско-островского укрепрайона.

Одновременно, преследуя отступающего противника, войска 42-й армии 24 февраля освободили Середку и 29 февраля вышли к главной оборонительной полосе псковского-островского укрепрайона противника, где были вынуждены приостановить наступление.

В связи с начавшимся отступлением 16-й армии боевые действия на стыке двух немецких армий в районе западнее озера Ильмень приобретали особое значение. В этом районе действовали 8-я и 54-я армии. Войскам 54-й армии была поставлена задача выйти на рубеж Уторгош — Сольцы — Шимск не позднее 19 февраля, а 8-й армии — перерезать дорогу Медведь — Николаево. Общей целью двух армий было как можно быстрее установить связь с войсками 2-го Прибалтийского фронта и помешать организованному отступлению 16-й армии.

Немецкие части оперативной группы «Фриснер», действовавшие на стыке двух армий и прикрывавшие отход частей 16-й армии, в течение нескольких дней оказывали упорное сопротивление. Так, 28-я егерская дивизия пять дней сдерживала наступление 8-й армии в районе Большой Уторгош — Николаево, части 10-го армейского корпуса три дня сдерживали наступление 54-й армии на реках Шелонь и Мшага. Только после нескольких дней ожесточенных боев советские части вынудили противника отступить на запад.

Преследуя спешно отступающего противника, 24 февраля части 54-й армии, соединившись с войсками 1-й ударной армии 2-го Прибалтийского фронта, после двух дней ожесточенных боев овладели городом Дно, а 26 февраля — освободили город Порхов. Развивая наступление, части армии в следующие три дня продвинулись вперед ещё на 65 километров и вышли к восточной части псковско-островского укрепрайона.

24 февраля 8-я армия была выведена в резерв фронта для переброски на Нарвское направление.

Наступление 2-го Прибалтийского фронта

К середине февраля создалась самая благоприятная обстановка для наступления войск 2-го Прибалтийского фронта. Падение «лужского рубежа» и продвижение войск Ленинградского фронта к Пскову и Острову создало реальную угрозу левому флангу и тылу 16-й армии.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Ставка ВГК приняла решение предпринять крупномасштабную операцию силами 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов на стыке Групп армий «Север» и «Центр». 2-му Прибалтийскому фронту ставилась задача нанести главный удар в направлении Опочка — Зилупе, а затем, наступая на Карсаву, разгромить островскую группировку противника совместно с левым крылом Ленинградского фронта[32].

Согласно плану наступления главный удар фронта должны были наносить 3-я ударная и 10-я гвардейская армии, а 1-й ударной и 22-й армиям ставилась задача сковать силы противника на второстепенных участках. Однако начавшееся отступление 16-й немецкой армии заставило советские войска перейти в наступление раньше намеченного срока. 18 февраля, с опозданием обнаружившие отвод войск противника, перешли в наступление части 1-й ударной в районе Старой Руссы, а через день — 22-я армия в районе Холма. Остальные армии, ещё не завершившие перегруппировку, присоединились к наступлению позже.

Преследуя отступающего противника, части 1-й ударной армии освободили Старую Руссу и, установив локтевую связь с 54-й армией Ленинградского фронта, продолжили наступление и 24 февраля взяли Дно, а 29 февраля — Новоржев. В то же время части 22-й армии 21 февраля освободили Холм, а 25 февраля — Дедовичи.

26 февраля к наступлению присоединились частью сил 10-я гвардейская и 3-я ударная армии, которые, продвинувшись вперед до 18 километров, освободили Пустошку, но большего добиться не смогли.

Таким образом, к началу марта войска 2-го Прибалтийского фронта вышли к линии «Пантера». Всего во второй половине февраля 1-я ударная армия продвинулась вперед на 180 километров от Старой Руссы до реки Великой, 22-я армия — на 125 километров от Холма до Новоржева, а части 10-й гвардейской и 3-й ударной — на 30 километров от Маева до Пустошки. Однако немецкие войска 16-й армии, сумев вывести из-под удара большую часть живой силы и техники, заняли прочную оборону на рубеже Остров — Пушкинские Горы — Идрица и остановили дальнейшее продвижение советских армий[33].

Положение сторон к началу марта 1944 года

К началу марта 1944 года советские войска Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов вышли на рубеж Нарва — Чудское озеро — Псков — Остров — Идрица. Стянув все имеющиеся силы к линии «Пантера» части немецких 16-й и 18-й армий заняли прочную оборону и намеревались остановить советское наступление в Прибалтику.

1 марта 1944 года считается днем окончания всей Ленинградско-Новгородской стратегической наступательной операции, поскольку, как зачастую утверждается, советские войска к этому дню по приказу Ставки ВГК перешли к обороне на достигнутых рубежах[34]. Однако войска двух советских фронтов без оперативной паузы продолжили наступление. В официальной историографии отмечена только «Псковская наступательная операция» (9 марта — 15 апреля 1944 г.) Ленинградского фронта, которая проводилась силами 42-й, 67-й, 54-й и 13-й воздушной армий (общая численность 173120 человек)[35] с целью освобождения Пскова и Острова. Операции войск 2-го Прибалтийского фронта, части которого пытались прорвать линию «Пантера» на рубеже Остров — Идрица в марте — апреле, и Ленинградского фронта (2-я ударная, 8-я и 59-я армии) в районе Нарвы в списке фронтовых операций не отмечены.

Можно утверждать, что советское командование, не имея полной информации о мощи линии «Пантера», рассчитывало сходу прорвать немецкую оборону и продолжить наступление в Прибалтику. Однако к началу марта советские войска после почти двух месяцев непрерывного наступления остро нуждались в отдыхе и пополнениях. Например, во многих стрелковых дивизиях Ленинградского фронта к этому моменту численность сократилась до 2500-3500 человек. Начальник штаба 2-го Прибалтийского фронта Л. М. Сандалов в своих мемуарах отметил такой результат неудачных боевых действий советских войск в марте — апреле:

Последними операциями Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов были установлены важные для Ставки данные о том, что фашистское командование не имеет намерения отводить свои войска на юго-запад и запад. Оно оставило свою группу армий «Север» на заранее подготовленном оборонительном рубеже "Пантера[22].

Ход боевых действий, март — апрель 1944 года

Боевые действия Ленинградского фронта в районе Нарвы

Не добившись успеха на нарвском направлении во второй половине февраля, войска Ленинградского фронта приостановили боевые действия. Однако, советское командование не собиралось отказываться от первоначальных планов и после перегруппировки сил и средств намеривалось продолжить наступление, прорвать оборону противника между Чудским озером и Финским заливом и развивать наступление в Эстонию. Планировалось начать операцию силами 2-й ударной армии 25 февраля, а 28 февраля нанести удар силами 59-й армии. Затем для развития первоначального успеха предполагалось ввести в бой части 8-й армии и 3-й гвардейский танковый корпус, который был передан из резерва Ставки ВГК.

Поскольку 59-я и 8-я армии не успели закончить сосредоточение к намеченному сроку, новое наступление началось только 1 марта. В наступление перешли части 2-й ударной армии, с восточного фаса «Аувереского плацдарма» в направлении Нарвы, и части 59-й армий, наносившие удар силами 43-го и 109-го стрелковых корпусов в направлении железной дороги Нарва — Таллин с целью выхода в тыл всей нарвской группировки противника.

Артиллерийская поддержка наступления была недостаточной и советские части были встречены ураганным огнём противника. Наступление застопорилось, а через несколько дней ожесточенных боев приостановлено в полосе наступления 2-й ударной армии. Одновременно 59-я армия продолжала попытки прорвать оборону противника, но не смогла добиться существенных успехов. Более того, в ночь на 7 марта немецкие войска ликвидировали плацдарм севернее Нарвы у деревни Вепскюля, который обороняли 378-я стрелковая дивизия и 34-й артиллерийско-пулеметный батальон. Последний советский плацдарм севернее Нарвы был, таким образом, потерян[36].

18 марта, получив в подкрепление 6-й стрелковый корпус из состава 8-й армии, 2-я ударная армия вновь перешла в наступление. Единственного значительного успеха добилась 256-я стрелковая дивизия, которая сумела перерезать стратегически важную железную дорогу на Таллин западнее Нарвы. На других участках заметных результатов добиться не удалось.

24 марта командующий фронтом Л. А. Говоров запросил разрешение Ставки ВГК приостановить наступление на 3-4 недели для тщательной подготовки новой операции. В это время немецкое командование, обеспокоенное очередным советским наступлением, приняло решение нанести контрудар и полностью выбить советские войска с западного берега реки Нарва.

26 марта оперативная группа «Нарва» силами 227-й, 11-й, 170-й и 58-й пехотных дивизий внезапно перешла в наступление. Более двух недель до 10-12 апреля продолжались ожесточенные бои и, несмотря на неоднократные атаки противника, части 59-й и 2-й ударной армий в основном удержали свои позиции на «Аувереском плацдарме» юго-западнее Нарвы.

19 апреля 3-й танковый корпус СС и части 54-го армейского корпуса перешли в новое наступление с целью ликвидировать советский плацдарм южнее Нарвы в районе Аувере. Части 8-й армии, сменившие 10 апреля соединения 59-й армии в этом районе, только в первый день наступления отбили 17 немецких атак, но все-таки через пять дней ожесточенных боев были вынуждены оставить часть плацдарма между Аувере — Ванамыйза.

Несмотря на то, что немецкое контрнаступление не достигло своей цели, командование Ленинградского фронта было вынуждено на долгое время отказаться от наступления на нарвском направлении — до июля 1944 года. Более того, было принято решение создать резервную линию обороны вдоль реки Луга.

Командующий 2-й ударной армии И. И. Федюнинский в своих мемуарах отметил, объясняя неудачные действия в боях за Нарву:

Главной причиной неудачи явилось не столько сопротивление врага, сколько серьёзные недостатки в организации наступления и в управлении войсками со стороны штабов, командиров всех степеней, и прежде всего командарма и командиров корпусов. Немалую роль сыграли также наши благодушие и обольщение успехами боев до выхода к реке Нарве[37].

Наступление Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов на Псков, Остров и Идрицу.

В начале марта 1944 года 42-я и 67-я армии Ленинградского фронта получили приказ «освободить Псков и Остров не позднее 10 марта».

Однако выполнить поставленную задачу войска фронта не сумели. Бои, принявшие исключительно ожесточенный характер, продолжались несколько недель. Командующий 46-й стрелковой дивизии 110-го корпуса 67-й армии С. Н. Борщев вспоминал:

1 марта 176-й и 314-й полки дивизии после короткой артиллерийской подготовки перешли в наступление. Преодолевая сильное сопротивление противника, отражая контратаки, они вели бой буквально за каждый метр родной земли. Населенные пункты Волково, Горушка-Родионово и Летнево переходили по нескольку раз из рук в руки. За 3 дня упорных боев части нашей дивизии продвинулись лишь на 10 километров и вышли на рубеж реки Многа — к самому переднему краю сильно укрепленной, глубоко эшелонированной обороны противника, названной им линией «Пантера»[6].

Единственного относительного успеха советским войскам удалось добиться южнее Пскова, где удалось прорвать оборону противника, продвинуться вперед на 13 километров и перерезать железную дорогу Псков — Остров.

В конце марта советские войска вновь попытались перейти в наступление. Так, например, 110-му стрелковому корпусу 67-й армии была поставлена задача прорвать оборону на участке Дьяково — Кузнецово, перерезать железную и шоссейную дороги, форсировать реку Великую и захватить плацдарм на её западном берегу. Однако начатое в ночь на 31 марта наступление снова закончилось без существенных результатов.

Одновременно с Ленинградским фронтом в марте 1944 года войска 2-го Прибалтийского фронта силами 4 армий вели наступление с целью прорыва линии «Пантера» между Островом и Идрицей.

Войска 2-го Прибалтийского фронта в конце февраля, преследуя 16-ю немецкую армию, попытались сходу прорвать немецкую оборону восточнее Идрицы, но не добились успеха. 3 марта решением маршала С. К. Тимошенко, представителя Ставки ВГК для координации действий 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов, наступление было приостановлено.

С. К. Тимошенко и С. М. Штеменко представили Ставке ВГК свой план дальнейшего наступления, предлагая расширить ширину фронта предстоящего наступления[38]. Внеся заметные коррективы в предложенный план, Ставка ВГК поставила задачу войскам 2-го Прибалтийского фронта — выйти на левый берег реки Великой севернее Идрицы и ликвидировать совместно с 1-й Прибалтийским фронтом идрицкую группировку противника. Наступление планировалось начать 7-8 марта[39].

Только 10 марта, закончив перегруппировку и получив пополнение, войска фронта возобновили наступление. К 18 марта войска фронта сумели продвинуться на двух участках фронта на 7—9 километров, но большего добиться не смогли и наступление вновь было приостановлено.

В конце марта войска 2-го Прибалтийского фронта снова перешли к активным действиям. Наибольший успех был достигнут соединениями 44-го стрелкового корпуса 22-й армии, которые в ночь на 26 марта форсировали реку Великую северо-западнее Пушкинских Гор и захватили т. н. «Стрежневский плацдарм». К 26 марта 33-я, 26-я и 115-я стрелковые дивизии сумели расширить плацдарм до 5 километров по фронту и до 6 километров в глубину.

28 −29 марта на плацдарм были переброшены части 10-й гвардейской армии, которым была поставлена задача расширить плацдарм и выйти на оперативный простор. Ожесточенные бои продолжались до середины апреля, но советским войскам удалось только расширить «Стрежневский плацдарм» до 8 километров по фронту.

Командующий 10-й гвардейской армией М. И. Казаков вспоминал:

Не знаю, как другие, а я очень досадовал тогда на то, что операции следовали одна за другой, готовились торопливо и походили больше на отдельные рывки, а не на строго продуманные, связанные одно с другим оперативные мероприятия. В результате вместо выхода на коммуникации врага войска фронта делали только неглубокие вмятины в его обороне[11].

18 апреля Ставка ВГК своей директивой приказала «ввиду неудачного наступления» 2-му Прибалтийскому фронту «перейти в крепкую оборону на всех участках фронта»[40]. В этот же день, признавая ошибочность решения о расформировании Волховского фронта, Ставка ВГК своей директивой разделила Ленинградский фронт на две части. В составе Ленинградского фронта остались 2-я ударная, 59-я, 8-я (на нарвском направлении) и 23-я армия (на Карельском перешейке), а в состав нового 3-го Прибалтийского фронта вошли 42-я, 67-я и 54-я армии, действовавшие на Псковско-Островском направлении[41]. 19 апреля этим двум фронтам был отдан приказ перейти к обороне[42]. Войскам всех трех фронтов было предписано подготовить глубокоэшелонированную оборону как минимум из трех рубежей глубиной 30-40 километров.

Итоги операции

В ходе Ленинградско-Новгородской операции войска трех советских фронтов нанесли тяжелое поражение немецким 18-й и 16-й армиям, отбросив противника на 220—280 километров от Ленинграда, а южнее озера Ильмень — на 180 километров.

В январе войска Ленинградского и Волховского фронтов, выбив противника с позиций, которые тот занимал более двух лет, полностью освободили Ленинград от вражеской блокады. Продолжая наступление, советские войска заставили противника отступить на линию «Пантера». Таким образом, была очищена от противника практически вся Ленинградская область и западная часть Калининской области. Были освобождены многие города и населенные пункты, в том числе Новгород, Гатчина, Чудово, Любань, Тосно, Луга, Кингисепп, Гдов, Порхов, Старая Русса, Новоржев.

Главными причинами успехов советских войск в январе — феврале 1944 года стали тщательная подготовка операции, достаточное сосредоточение сил и средств, особенно на направлениях главного удара, отработанные взаимодействия пехоты, артиллерии, танковых частей и авиации.

Вместе с тем, 18-я и 16-я немецкие армии, несмотря на тяжелое поражение и большие потери, не были разгромлены. Немецкие войска сумели избежать окружения и организованно отступили на заранее подготовленные позиции, сохранив значительную часть своего боевого потенциала. Это позволило остановить советское наступление на линии «Пантера». Попытки, предпринятые советскими войсками в марте-апреле, прорвать сильно укрепленную оборону противника закончились практически безрезультатно. Таким образом, советские войска не смогли успешно продолжить наступление и решить дополнительные задачи, поставленные Ставкой ВГК — овладеть Нарвой, Псковом, Островом, и начать освобождение Эстонии и Латвии. Ставка ВГК была особенно недовольна действиями 2-го Прибалтийского фронта. Командующий фронтом М. М. Попов был понижен в звании и больше фронтами не командовал.

Основной причиной подобного развития событий стала истощенность советских войск, которые к концу февраля почти два месяца вели непрерывные боевые действия в тяжелых погодных условиях в лесисто-болотистой местности и остро нуждались в отдыхе и пополнениях. Кроме того, большое количество перегруппировок и перестановок крайне отрицательно сказалось на управлении войсками и на взаимодействии армий и фронтов.

Несмотря на то, что завершающий этап наступления не принес желаемого результата, победа советских войск во всей Ленинградско-Новгородской операции была безусловной и имела огромное значение.

Немецкий историк, а в годы Второй мировой войны — генерал вермахта, К. Типпельскирх отметил:

Успехи русских оставались достаточно большими, если даже им и не удалось разгромить группу армий «Север». Они не только освободили Ленинград от двухлетней блокады, но и отбросили немецкие войска к границам прибалтийских государств. Кроме того, достигнутые ими на этом фронте успехи привели также к решающим политическим последствиям: вслед за Италией теперь и у Финляндии появились сомнения в конечной победе Германии, и она стала искать контакта с противником[43].

Потери

СССР

Согласно статистическому исследованию «Россия и СССР в войнах ХХ века» общие потери советских войск в Ленинградско-Новгородской наступательной операции составили 313953 человека (безвозвратные потери — 76686, а санитарные — 237267). При этом потери войск Ленинградского фронта и Балтийского флота за весь период операции составили 227440 и 1461 человек соответственно (из них безвозвратные потери — 56564 и 169), Волховского фронта с 14.01. по 15.02. — 50300 (из них безвозвратные потери — 12011), 2-го Прибалтийского фронта с 10.02. по 01.03. — 29710 человек (из них безвозвратные потери — 6659), 1-й ударной армии с 14.01. по 10.02. — 5042 человека (из них безвозвратные потери — 1283)[1]. Кроме того, советские войска в ходе операции потеряли 462 танка и САУ, 1832 орудия и миномета, 260 боевых самолетов[44].

Приведенные цифры, по всей видимости, не являются полными и потери советских войск в ходе операции были более значительными. Например, вышеуказанные цифры учитывают потери 2-го Прибалтийского фронта только с 10 февраля, хотя в январе войска фронта вели ожесточенные бои против частей 16-й немецкой армии и только 10-я гвардейская армия потеряла около 9000 человек.

Кроме того, согласно «отчету о Новгородско-Лужской операции», составленному штабом Волховского фронта, потери частей этого фронта за период с 14 января по 11 февраля 1944 года (включая потери 1-й ударной армии в период с 1 по 10 февраля) были более значительными по сравнению с указанными выше, и составили 62733 человека (из них 16542 — безвозвратные потери)[45].

Неизвестны точные данные о потерях Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов в боевых действиях в марте — апреле 1944 года, поскольку в статистическом исследовании «Россия и СССР в войнах ХХ века» приведены только потери Ленинградского фронта в «Псковской наступательной операции» — 42133 человека (из них 10453 — безвозвратные потери)[35]. По оценке историка Г. А. Шигина, в боях за Псков, Остров и Идрицу в марте — апреле советские войска двух фронтов потеряли 110000—120000 человек (безвозвратные потери — около 30000)[46], а по мнению американского историка Д. Гланца — около 200000 убитыми и ранеными (включая потери в боях за Нарву)[47].

Германия

Потери Группы армий «Север» за период Ленинградско-Новгородской операции можно оценить только приблизительно. Поскольку в начале 1944 года немецкие войска, ведя тяжелые оборонительные бои, спешно отступали на запад, учёт потерь штабами 18-й и 16-й немецких армий велся эпизодически[48]. Однако можно утверждать, что потери немецких войск были весьма значительными. Например, к 29 января 18-я армия потеряла 14000 убитыми и 35000 ранеными[49]. По оценке российского историка А. В. Исаева только общие потери 18-й армии за период проведения советской операции по снятию блокады Ленинграда составили 66 000 человек[50].

Согласно советским данным в ходе операции были полностью уничтожены 3 немецкие дивизии, а 26 — разгромлены[34]. Только за месяц боев войска Ленинградского и Волховского фронтов уничтожили 90000 солдат и офицеров противника, а захватили в плен 7200 человек[3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Ленинградско-Новгородская операция"

Примечания

Комментарии
  1. Сведения указаны по [archive.is/NCQLc Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия] / под ред. М. М. Козлова. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — 832 с. — 500 000 экз. и «[militera.lib.ru/bio/komandarmy/index.html Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005.»]
  2. Авторы статистического исследования «Россия и СССР в войнах ХХ века», по всей видимости, не считают боевые действия 2-го Прибалтийского фронта в период с 12 января по 10 февраля 1944 г. (за исключением боевых действий 1-й ударной армии) частью Ленинградско-Новгородской операции и по этой причине не приводят состав и численность всего фронта к моменту начала операции.
  3. В зарубежных источниках боевые действия в районе Нарвы в феврале-апреле 1944 года разделяют сразу на несколько операций: Кингисеппско-Гдовская операция, наступления на Нарву 15-28 февраля, 1-4 марта и 18-24 марта. Все эти операции, описываются как части битвы за Нарву (2 февраля — 10 августа 1944 г.) или битвы за нарвский плацдарм (2 февраля — 26 июля 1944 г.)
Источники
  1. 1 2 3 4 5 [lib.ru/MEMUARY/1939-1945/KRIWOSHEEW/poteri.txt Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил: Статистическое исследование. / Под общ. ред. Г. Ф. Кривошеева. — М.: Олма-Пресс, 2001. — с. 293—294. ISBN 5-224-01515-4]
  2. [ww2stats.com/cas_ger_okh_dec44.html 1944]
  3. 1 2 [9may.ru/07.03.1944/inform/m4598 Наша Победа. День за днём — проект РИА Новости]
  4. [militera.lib.ru/h/leningrad/10.html Непокоренный Ленинград. — Л.: Наука, 1970.]
  5. Русский архив: Великая Отечественная: Генеральный штаб в годы Великой отечественной войны: документы и материалы: 1943 год. Т. 23, № 12 (3). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 348.
  6. 1 2 [militera.lib.ru/memo/russian/borschev_sn/04.html Борщев С. Н. От Невы до Эльбы. — Л.: Лениздат, 1973.]
  7. 1 2 [militera.lib.ru/memo/russian/shtemenko/13.html Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. — М.: Воениздат, 1989.]
  8. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5-3). — М: ТЕРРА, 1999. — с. 218.]
  9. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5-3). — М: ТЕРРА, 1999. — с. 219.]
  10. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5-3). — М: ТЕРРА, 1999. — с. 220.]
  11. 1 2 3 4 5 [militera.lib.ru/memo/russian/kazakov_mi/10.html Казаков М. И. Над картой былых сражений. — М.: Воениздат, 1971.]
  12. [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов/под ред. Н. Л. Волковского. — М. АСТ, СПб.: Полигон, 2005. — с. 589—590.]
  13. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945. Том 4. — М.: «Военное издательство министерства обороны СССР», 1962. — с. 34.
  14. [militera.lib.ru/h/na_volhovskom_fronte/01.html На Волховском фронте. 1941—1944. — М.: «Наука», 1982.]
  15. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945. Энциклопедия В 6 томах. М.: Издательство министерства обороны СССР, 1962. — том 4, с. 32.
  16. [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов/под ред. Н. Л. Волковского. — М. АСТ, СПб.: Полигон, 2005. — с. 391—392.]
  17. [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов/под ред. Н. Л. Волковского. — М. АСТ, СПб.: Полигон, 2005. — с. 152—153.]
  18. [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов/под ред. Н. Л. Волковского. — М. АСТ, СПб.: Полигон, 2005. — с. 600—601.]
  19. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 32.]
  20. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 34-35.]
  21. Великая Отечественная война. 1941—1945. Энциклопедия. Т.3. М., 1999. — с. 23.
  22. 1 2 [militera.lib.ru/memo/russian/sandalov_lm3/01.html Сандалов Л. М. После перелома. — М.: Воениздат, 1983.]
  23. Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери./ Под редакцией Н. Л. Волковского. — СПб.: ООО "Издательство «Полигон», 2004. — c. 244. ISBN 5-89173-261-0
  24. [www.1942.ru/book/wolchow900.htm Х. Польман, Волхов. 900 дней боев за Ленинград 1941—1944]
  25. Гланц Дэвид, Битва за Ленинград. 1941—1945. — М.: АСТ: «Астрель», 2008. — c. 379—382. ISBN 978-5-17-053893-5
  26. 1 2 Гланц Дэвид, Битва за Ленинград. 1941—1945. — М.: АСТ: «Астрель», 2008. — c. 386—394. ISBN 978-5-17-053893-5
  27. [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов/под ред. Н. Л. Волковского. — М. АСТ, СПб.: Полигон, 2005. — с.155-156.]
  28. [militera.lib.ru/h/krivosheev_kostin01/index.html Кривошеев Е. П., Костин Н. Ф. Битва за Нарву: Февраль — сентябрь 1944 года. — Таллин: Ээсти раамат, 1984. — с. 46-60.]
  29. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 44.]
  30. 1 2 [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 50.]
  31. 1 2 Бешанов В. В. Десять сталинских ударов. — Мн.: Харвест, 2004. — с. 67.
  32. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 44-45.]
  33. Гланц Дэвид, Битва за Ленинград. 1941—1945. — М.: АСТ: «Астрель», 2008. — c. 407—412. ISBN 978-5-17-053893-5
  34. 1 2 [archive.is/NCQLc Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия] / под ред. М. М. Козлова. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — С. 406. — 500 000 экз.
  35. 1 2 [lib.ru/MEMUARY/1939-1945/KRIWOSHEEW/poteri.txt Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил: Статистическое исследование. / Под общ. ред. Г. Ф. Кривошеева. — М.: Олма-Пресс, 2001. — с. 315. ISBN 5-224-01515-4]
  36. [militera.lib.ru/h/krivosheev_kostin01/index.html Кривошеев Е. П., Костин Н. Ф. Битва за Нарву: Февраль — сентябрь 1944 года. — Таллин: Ээсти раамат, 1984. — с. 69.]
  37. [militera.lib.ru/memo/russian/fedyuninsky/08.html Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. — М.: Воениздат, 1961.]
  38. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 276—277.]
  39. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 55-56.]
  40. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 75.]
  41. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 75-76.]
  42. [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — с. 77.]
  43. [militera.lib.ru/h/tippelskirch/08.html Типпельскирх К. История Второй мировой войны. СПб.:Полигон; М.:АСТ, 1999.]
  44. [lib.ru/MEMUARY/1939-1945/KRIWOSHEEW/poteri.txt Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил: Статистическое исследование. / Под общ. ред. Г. Ф. Кривошеева. — М.: Олма-Пресс, 2001. — с. 486. ISBN 5-224-01515-4]
  45. [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов/под ред. Н. Л. Волковского. — М. АСТ, СПб.: Полигон, 2005. — с.603-619.]
  46. Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери./ Под редакцией Н. Л. Волковского. — СПб.: ООО "Издательство «Полигон», 2004. — c. 261—262. ISBN 5-89173-261-0
  47. Гланц Дэвид, Битва за Ленинград. 1941—1945. — М.: АСТ: «Астрель», 2008. — c. 424. ISBN 978-5-17-053893-5
  48. [leningradblokada.ru/na-podstupach-k-leningradu/gruppa-armiy-sever-chislennost-i-poteri-pod-leningradom.html Сяков Ю. А. Численность и потери германской группы армий «Север» в ходе битвы за Ленинград (1941—1944 гг.). Журнал «Вопросы истории», Январь 2008, № 1, с. 133—136.]
  49. Гланц Дэвид, Битва за Ленинград. 1941—1945. — М.: АСТ: «Астрель», 2008. — с. 380.
  50. [www.echo.msk.ru/programs/victory/569471-echo/#element-text «Эхо Москвы», передача «Цена Победы», 02.03.2009 г.]

Литература

Документы

  • [militera.lib.ru/docs/da/blocade/index.html Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов] / Под ред. Н. Л. Волковского.. — СПб.: Полигон, 2005. — 766 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-17-023997-1.
  • [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1943 год]. — М.: Терра, 1999. — Т. 16(5-3). — 360 с. — ISBN 5-300-02007-9.
  • [militera.lib.ru/docs/da/stavka_vgk/index.html Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944-1945.]. — М.: Терра, 1999. — Т. 16 (5–4). — 368 с. — ISBN 5–300–01162–2.

Мемуары

  • Мерецков К. А. [militera.lib.ru/memo/russian/meretskov/index.html На службе народу]. — М.: Политиздат, 1968.
  • Федюнинский И. И. [militera.lib.ru/memo/russian/fedyuninsky/index.html Поднятые по тревоге]. — М.: Воениздат, 1961.
  • Штеменко С.М. [militera.lib.ru/memo/russian/shtemenko/index.html Генеральный штаб в годы войны]. — М.: Воениздат, 1989.
  • Борщев С. Н. [militera.lib.ru/memo/russian/borschev_sn/index.html От Невы до Эльбы]. — Л.: Лениздат, 1973.
  • Сандалов Л.М. [militera.lib.ru/memo/russian/sandalov2/index.html Трудные рубежи]. — М.: Воениздат, 1965.
  • Сандалов Л.М. [militera.lib.ru/memo/russian/sandalov_lm3/index.html После перелома.]. — М.: Воениздат, 1983.
  • Казаков М. И. [militera.lib.ru/memo/russian/kazakov_mi/index.html Над картой былых сражений]. — М.: Воениздат, 1971.
  • Шафаренко П. М. [militera.lib.ru/memo/russian/shafarenko_pm/index.html На разных фронтах. Записки командира дивизии]. — М.: Воениздат, 1978.
  • Жаркой Ф. М. [otvaga2004.ru/voyennaya-biblioteka/ Танковый марш]. — СПб.: МВАА, 2012. — 200 с.

Исторические исследования

  • [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/Л/Ленинградско-Новгородская-операция-1944 Ленинградско-Новгородская операция 1944] // «К-22» — Линейный крейсер / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 4).</span>
  • Ленинградско-Новгородская операция 1944 // [archive.is/NCQLc Великая Отечественная война 1941—1945. Энциклопедия] / под ред. М. М. Козлова. — М.: Советская энциклопедия, 1985. — С. 406. — 500 000 экз.
  • Гланц Д. Битва за Ленинград. 1941—1945 / Пер. У. Сапциной. — М.: Астрель, 2008. — 640 с. — ISBN 978-5-271-21434-9.
  • Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери / Под ред. Н. Л. Волковского. — СПб.: Полигон, 2004. — 320 с. — ISBN 5-17-024092-9.
  • Мощанский И. Б. [militera.lib.ru/h/moschansky_ib05/index.html У стен Ленинграда]. — М.: Вече, 2010. — 304 с. — ISBN 978-5-9533-5209-3.
  • Бешанов В. В. Десять сталинских ударов. — Мн.: Харвест, 2004. — ISBN 985-13-1738-1.
  • Кривошеев Е. П., Костин Н. Ф. [militera.lib.ru/h/krivosheev_kostin01/index.html Битва за Нарву: Февраль — сентябрь 1944 года.]. — Таллин: Ээсти раамат, 1984. — 160 с.
  • [militera.lib.ru/h/na_volhovskom_fronte/index.html На Волховском фронте. 1941–1944.]. — М.: Наука, 1982.
  • Польман Х. [www.1942.ru/book/wolchow900.htm 900 дней боев за Ленинград. Воспоминания немецкого полковника] / Пер. А. Нечаева. — М.: Центрполиграф, 2005. — 2006 с. — ISBN 5-9524-1677-2.
  • Хаупт В. Группа армий «Север». Бои за Ленинград. 1941 - 1944. / Пер. Е. Захарова. — М.: Центрполиграф, 2005. — 384 с. — (За линией фронта. Мемуары). — ISBN 5-9524-1672-1.

Публицистика

  • Казаков М. Великая победа под Ленинградом. // ВИЖ. — 1964. — № 1.
  • Козлов Л. Сокрушительный удар по врагу. // ВИЖ. — 1969. — № 1.

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Ленинградско-Новгородская операция
  • [www.biograph-soldat.ru/OPER/ARTICLES/024-lennovg.htm Солдаты XX века — проект Международного объединенного биографического центра]
  • [bdsa.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2129&Itemid=29 Боевой состав, численность войск и людские потери]

Отрывок, характеризующий Ленинградско-Новгородская операция

Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.