Ленинградцы, дети мои… (фильм)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1980 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
(перенаправлено с «Ленинградцы, дети мои... (фильм)»)
| Ленинградцы, дети мои… | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| Оператор |
Тимур Каюмов |
| Композитор |
Румиль Вильданов |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
90 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Ленинградцы, дети мои…» — художественный фильм узбекского советского режиссёра Дамира Салимова, снятый в 1980 году.
Содержание
Сюжет
Действие фильма происходит в 1942 году, в тяжёлые времена Великой Отечественной войны. Из блокадного Ленинграда и других прифронтовых городов эвакуируются в Среднюю Азию десятки тысяч осиротевших советских детей. Им дают приют в узбекских семьях и детских домах.
Одна из тех, кто принял сирот и дал им тепло и заботу, — комсомолка Хадича Батырова. Она не рассталась со своими подопечными и после окончания войны, став директором детского дома и второй матерью для своих воспитанников. История об этом душевном подвиге, о непростых взаимоотношениях Хадичи с её воспитанниками и стала стержнем данного киноповествования.
В ролях
- Тамара Шакирова — Хадича
- Юлия Черевкова
- Лилия Мельникова
- Сергей Хаустов
- Игорь Подмарев
- Тимур Юсупов
- Андрей Поисков
- Лев Лемке — Наум Маркович, работник детского эвакопункта
- Елена Астафьева
- Любовь Виролайнен
- Хамза Умаров — начальник станции
- Жанна Сухопольская
- Сагди Табибуллаев
- Эргаш Каримов
- Феруза Иргашева
- Данута Столярская — журналистка
Интересная информация
- Название фильма полностью повторяет заголовок стихотворения казахского акына Джамбула Джабаева (перевод Марка Тарловского), также посвящённого жителям блокадного Ленинграда.
См. также
Напишите отзыв о статье "Ленинградцы, дети мои… (фильм)"
Ссылки
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 8 сентября 2012 года. |
|
Это заготовка статьи о советском кинофильме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Ленинградцы, дети мои… (фильм)
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
