Торстенссон, Леннарт
| Леннарт Торстенссон швед. Lennart Torstenson greve till Ortala<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1641 — 1646 | |||
| Предшественник: | Юхан Банер | ||
| Преемник: | Карл-Густав Врангель | ||
| Рождение: | 17 августа 1603 | ||
| Смерть: | 7 апреля 1651 (47 лет) | ||
| Военная служба | |||
| Принадлежность: |  Швеция
| ||
| Звание: | фельдмаршал | ||
Биография
Состоял камер-пажом при Густаве-Адольфе и сопровождал короля в его ливонских походах. Прусский поход Густава-Адольфа (1626—1629) стал настоящей военной школой для Торстенссона. Он принимал деятельное участие в преобразовании артиллерии, предпринятом королём, и, командуя ею, содействовал победам при Брейтенфельде (1631) и Лехе (1632).
В 1632 году он был взят в плен при Альте Весте и заключен в сырую тюрьму в Ингольштадте; здесь было подорвано его здоровье. В 1633 году произошел обмен пленными: Торстенссон был освобожден и вскоре принял участие в покорении баварской крепости Ландсберга.
После смерти Густава Торстенссон, вместе с Делагарди, оставался в Пруссии, чтобы отразить ожидавшееся нападение со стороны Польши. После заключения перемирия с Польшею, в 1635 году, он снова был вызван на немецкий театр войны и в конце 1635 году соединился с Банером. Оба полководца спасли военную славу Швеции своим редким мужеством и военным тактом. Торстенссон принимал самое деятельное участие в битве при Витштоке (1636), в энергичной обороне Померании (1637 и 1638), в победе при Хемнице и во вторжении в Богемию в 1639 году.
После смерти Банера, в 1641 году, Торстенссон взял на себя главное командование войсками в Германии. Болезнь часто заставляла его следовать за войском в носилках, но не мешала ему наводить страх на врагов. В 1642 году Торстенссон, через Бранденбург и Силезию, вошел в Моравию, где крепость за крепостью сдавались ему. Чтобы не быть отрезанным императорскими войсками, он вернулся в Саксонию и там, при Брейтенфельде, разбил наголову императорские войска. Заняв Лейпциг и прозимовав там, он весною 1643 года, снова вторгнулся в Моравию, помог гарнизону в Ольмюце, а затем — по тайному поручению своего правительства — поспешил на север: ему было поручено командование в новой войне, вспыхнувшей между Швецией и Данией. Был момент, когда императорский полководец Галлас чуть было не запер Торстенссона в Ютландии, но полководец пробился.
Осенью 1644 года Торстенссон снова явился в Германии, разбил имперскую кавалерию у Йютербога и в начале 1645 года стоял уже в Богемии. Блестящая победа при Янкове открыла ему путь к Вене, но он отступил в северную Богемию: болезни в войске, как и собственные его недуги, удержали его от рискованного предприятия.
В декабре 1645 года Торстенссон вернулся в Швецию, где был возведен в графское достоинство. Густав III за свою речь, посвященную памяти Торстенссона («Äreminne öfver Lennart Torstensson»), был удостоен Шведской академией премии в 1786 году.
Напишите отзыв о статье "Торстенссон, Леннарт"
Примечания
- ↑ «Леннарт» — имя, «Торстенссон» — отчество.
Отрывок, характеризующий Торстенссон, Леннарт
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.
Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
