Ленорман, Шарль

Шарль Ленорман
Charles Lenormant
Дата рождения:	1 июня 1802(1802-06-01)
Дата смерти:	22 ноября 1859(1859-11-22) (57 лет)
Место смерти:	Афины
Страна:	Франция Франция
Научная сфера:	археология, нумизматика

Шарль Ленорман (Charles Lenormant Париж, 1 июня 1802 — Афины, 22 ноября 1859) — французский археолог и нумизмат XIX века.

Биография

Шарль Ленорман родился в 1802 году в Париже. После завершения учёбы в Лицее Карла Великого и Лицее Наполеона, он бы мог стать юристом, но путешествия в Италию и Сицилию (1822-23) сделали его энтузиастом археологом. В 1825 году он был назначен младшим инспектором изящных искусств и через несколько месяцев он женился на Амели Сивокт (Amelia Syvoct), племяннице и приёмной дочери знаменитой мадам Рекамье. Он посетил Италию, Бельгию и Нидерланды, и сопровождал Шампольона в Египет, где посвятил себя изучению архитектурных памятников. Позже он путешествовал по Греции в качестве помощника директора археологического отдела научной экспедиции на Пелопоннес. По возвращению он был назначен куратором произведений искусств в Королевской библиотеке. Несмотря на то, что предметом его кафедры была современная история, его лекции в основном были посвящены древней истории, в частности происхождению греческой цивилизации. В 1836 году он был назначен куратором печатных книг Королевской библиотеки, и в 1839 году был избран членом Академии. В 1840 году он стал куратором Кабинета медалей. Франсуа Гизо, который стал министром иностранных дел в 1841 году, послал Ленормана с миссией в Грецию. По возвращению из поездки Ленорман продолжил свои лекции в Сорбонне, занявшись в особенности христианской цивилизацией и её источниками. Эти исследования сделали его верующим христианином, и с этого момента его лекции впечатляли глубиной его католической веры. Он заявил о своих убеждениях в своих Исторических вопросах (Questions historiques Париж 1845), в своей работе Религиозные объединения в христианском обществе (Associations religieuses dans la société chrétienne Париж 1866), и во многих статьях во французском католическом обозрении Correspondant. Его труды оказали огромное влияние на широко обсуждаемый вопрос о свободе преподавания (liberté d’enseignement). В 1846 году студенты Сорбонны в отместку за его участие в борьбе за кафедру Эдгара Кинэ вынудили Ленормана отказаться от своей профессорской должности, после чего он ушёл из редакции Correspondent. В 1848 году он был назначен директором комиссии исторических памятников, и в 1849 году почти единогласным решением членов Академии он был назначен на кафедру археологии в Коллеж де Франс. С этого времени он посвятил себя полностью изучению египетской археологии. Он умер во время своей третьей поездки в Грецию в ноябре 1859 года.

Память

Неожиданная смерть Ленормана потрясла Грецию, где он считался филэллином. После заседания муниципального совета мэр Афин Георгиос Скуфос предложил к сыну покойного (François Lenormant 1837—1883) в знак признания похоронить сердце Ленормана на специально отведенном участке, на месте древней Платоновской Академии в муниципалитете Колонос в Афинах и возле своего старого друга и почитателя немецкого поэта Карла Мюллера. По получению согласия сына сердце археолога было установлено в мраморную гидрию, повторявшую тип аналогичной древней греческой, но с рельефом головы Ленормана на одной из своих сторон. Первоначальная гидрия была работой французского скульптора. Сегодняшняя гидрия является копией первоначальной и выполнена греческим скульптором Михалисом Томбросом в 1936 году Центральная улица муниципалитета Колонос была названа в честь археолога Ленормана.

Супруга покойного, в знак признания греческому государству, за память и честь оказанную покойному, подарила греческому парламенту картину из коллекции своего родственника Шатобриана.

Изданные работы

Многие из работ Ленормана были опубликованы в изданиях: Annales de l’Institut archéologique de Rome (Хроники археологического института Рима), научном журнале Mémoires de l’Académie des Inscriptions, которым он руководил с его создания (1843—1855), Revue de Numismatique (Нумизматическое обозрение), и Correspondant. Среди его основных независимых опубликованных работ перечислены:

• Современные художники — Les Artistes contemporains (Paris, 1833, 2 vols.)
• Введение в историю Западной Азии — Introduction à l’histoire de l’Asie occidentale (Paris, 1838)
• Музей египетских древностей — Musée des Antiquités égyptiennes (Paris, 1842)
• Вопросы истории — Questions historiques (Paris, 1845)

вместе с двумя огромными коллекциями:

• Нумизматическое и скульптурное сокровище — Trésor de numismatique et de glyptique (Paris, 1834—50) (в сотрудничестве с Полем Деларош и Louis-Pierre Henriquel-Dupont)
• Выбор керамографических памятников Élite des monuments céramographiques (1844—58) (совместно с бельгийским археологом Jean de Witte).

Ссылки

• Jean de Witte, Annuaire de l’Académie de Belgique (Brussels, 1861). 129-86.
• Mémoires de l’Institut de France, XXXI, (Paris), p. 547—608.
• Based on text from F. Mayence.
•  Эта статья содержит текст, перешедший в общественное достояние: Herbermann, Charles, ed. (1913), "Charles Lenormant", Catholic Encyclopedia, Robert Appleton Company 

Отрывок, характеризующий Ленорман, Шарль

– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.