Ленотр, Андре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андре Ленотр
фр. André Le Nôtre

Портрет Андре Ленотра работы Карло Маратты (ок. 1680 год)
Род деятельности:

Ландшафтный дизайн, Садоводство

Дата рождения:

12 марта 1613(1613-03-12)

Место рождения:

Париж

Гражданство:

Франция Франция

Дата смерти:

15 сентября 1700(1700-09-15) (87 лет)

Место смерти:

Париж

Отец:

Жан Ленотр

Мать:

Мари Жаклин

Супруга:

Франсуаза Ланглуа

Дети:

нет

Награды и премии:

Андре Ленотр (фр. André Le Nôtre; 12 марта 1613 — 15 сентября 1700) — французский ландшафтный архитектор, сын главного садовника Тюильри Жана Ленотра — придворный садовод Людовика XIV, с 1657 года — генеральный контролер королевских зданий. Прежде всего он известен как автор проекта создания и последующих реконструкций королевских садов и парка в Версале.

Еще до своей работы над садами Версаля, Ленотр совместно с Луи Лево и Шарлем Лебреном трудился над созданием парка в Во-ле-Виконт. Среди других его работ можно отметить планирование и создание парка в Фонтенбло, Шантийи, замке Сен-Клу, Сен-Жерменском дворце. Также он является автором проектов Сент-Джеймсского парка в Лондоне и Гринвичского парка. Ленотр считается признанным создателем системы французского регулярного парка, господствовавшей в Европе до середины XVIII века. Наряду с этим он внёс большой вклад в практику градостроительства: он расширил аллеи Тюильри в западном направлении, где позже появилась улица Елисейские Поля, и внёс свой вклад в создание исторической оси Парижа.[1]

Андре Ленотр получил очень широкую известность при дворе и, вместе с этим, он приобрёл большую благосклонность короля Людовика XIV, который называл его «наш добрейший Ленотр». Ленотр держался в стороне от придворных интриг и сосредоточился на служении королю, сильно увлечённому садово-парковым искусством.





Биография

Ранние годы

Андре Ленотр родился в Париже в семье мастеров озеленения. Его дедом, по всей вероятности, был Пьер Ленотр[2], сначала поставлявший семена растений и навоз ко двору Марии Медичи, а затем с 1572 года ставший садовником дворца Тюильри. Отец Андре, Жан Ленотр, также отвечал за часть участков садов Тюильри, поначалу под присмотром Клода Молле, а затем и в качестве главного садовника в эпоху правления Людовика XIII. Андре родился 12 марта 1613 года и в тот же день был крещен в церкви Святого Роха (фр. Église Saint-Roch). Его крёстным отцом был администратор королевских садов Андре Берар, а крёстной матерью была супруга Клода Молле.

Дом его семьи находился непосредственно в Тюильри и Андре, всё своё детство наблюдавший за процессами возделывания садов, быстро освоил теоретические и практические основы садоводства. Такое расположение дома впоследствии позволило ему учиться поблизости от королевского дворца, под крышей которого впоследствии была открыта Академия искусств. Он изучал математику, живопись и архитектуру и поступил в художественную мастерскую (фр. atelier) Симона Вуэ, первого художника Людовика XIII, где он познакомился и подружился с художником Шарлем Лебрёном. Он изучал античное искусство и теорию представления предметов на плоскости, а также в течение нескольких лет был учеником друга Лебрёна, архитектора Франсуа Мансара.

Творческий путь

В 1635 году, когда Ленотру исполнилось 22 года, его назначили главным садовником Гастона, герцога Орлеанского, брата короля Людовика XIII. А с 26 июня 1637 года Ленотр назначается главным садовником Тюильри, занимая должность отца.[3] Он отвечал в первую очередь за участки сада, прилегающие ко дворцу, включая оранжерею, возведённую Симоном Бушаром.[4] В 1643 году его назначают "проектировщиком газонов и насаждений" при королеве-матери Анне Австрийской, а с 1645 года по 1646 год он трудился над реконструкцией садов дворца Фонтенбло.

Позже он был поставлен во главе всех королевских садов Франции, купив в 1657 году дополнительную должность генерального контролёра королевских зданий. Имеется совсем немного непосредственных упоминаний Ленотра в королевских учетных документах, а сам Ленотр крайне редко переносил на бумагу свои идеи или соображения по устройству садов. Он выражал свой внутренний мир исключительно посредством своих садов.[5] Он сумел стать доверенным советником Людовика XIV, и в 1675 году, по достижении 62 летнего возраста, Ленотр был возведён королём в дворянское достоинство. Однажды он вместе с Лебрёном даже был включен в королевский двор; это случилось в 1677 году когда Людовик XIV осаждал город Камбре на севере Франции.[6] Ленотр был удостоен королём звания кавалера Ордена Святого Михаила и в 1681 году звания кавалера Ордена Святого Лазаря.

16 января 1640 года Андре Ленотр женился на Франсуазе Ланглуа. У них родилось трое детей, но все они умерли в младенческом возрасте.

Во-ле-Виконт

Свой первый значительный садово-парковый проект Андре Ленотр выполнил для Николя Фуке, суперинтенданта финансов при Людовике XIV. Фуке приступил к работам над замком Во-ле-Виконт в 1657 году, наняв архитектора Луи Лево, художника Шарля Лебёна, и Ленотра. В этом творческом коллективе Ленотр отвечал за планирование земельного участка, симметричное расположение партеров, прудов и аллей, посыпанных гравием. Лево и Ленотр использовали в своих интересах разницу в высоте местности, в результате чего, например, канал не виден из окон дома, а также оптический эффект приближения перспективы, чтобы грот казался ближе, чем есть на самом деле. Работы над садом были завершены к 1661 году, когда Фуке устроил в замке празднества в честь короля. Но всего лишь три недели спустя, 10 сентября 1661 года, Фуке был арестован по обвинению в расхищении государственных средств, а его художники и ремесленники были приглашены на службу к королю.

Версаль

Начиная с 1661 года по поручению Людовика XIV Ленотр создавал и реконструировал сады и парки в Версальском дворце. Людовик решил расширить охотничий домик своего отца, превратив его со временем в свою главную резиденцию и сосредоточие власти. Ленотр также выполнил радиальный план города Версаль, в котором была задумана существующая до наших дней самая широкая улица в Европе – Парижский проспект.

Прочие работы

Во Франции

В 1661 году Ленотр также трудился над садами дворца Фонтенбло. В 1663 году его пригласили работать в Сен-Жерменский дворец и в замок Сен-Клу, резиденцию младшего брата Людовика XIV Филиппа Орлеанского, где Ленотр осуществлял надзор за работами в течение многих лет. Начиная с 1663 года Ленотр также был приглашён в шато Шантийи, поместье принца де Конде, где он проработал до 1680-х годов вместе со своим племянником Пьером Деготсом. Начиная с 1664 года Ленотр приступил к реконструкции садов Тюильри по приглашению Кольбера, государственного министра Людовика XIV, который надеялся, что король всё таки оставит Париж местом своей резиденции. В 1667 году Ленотр продлевает аллеи парка на запад, образуя проспект, который в будущем станет Елисейскими Полями. В 1670 году Кольбер заказал Ленотру переделку садов в своём только что купленном шато де Со (фр. Château de Sceaux), и эти работы длились вплоть до 1683 года.

В других странах

В 1662 году Ленотр предложил королю Карлу II проект планировки Гринвичского парка в Лондоне. В 1670 году Ленотр занимался проектом для итальянского замка Раккониджи, а между 1674 и 1698 годами он реконструировал сады в Венария-Реале неподалёку от Турина. Он посетил Италию в 1678 году. Ленотр воспользовался этой возможностью чтобы посетить 81-летнего Бернини, а в следующем 1679 году его удостоил аудиенции папа римский Иннокентий IX. Последующие его рекомендации относились к берлинскому дворцу Шарлоттенбург и к шато Кассель в Германии.

Последние работы

Начиная с 1679 по 1691 год Ленотр участвовал в планировке садов шато де Мёдон по заказу военного министра Людовика XIV маркиза де Лувуа. Последней работой Ленотра на королевской службе стало его участие в планировании дворца Марли в 1692 году.

По свидетельствам современников, Людовик XIV был раздражён тем, что Ленотр принимал чужие заказы вместо того чтобы полностью сосредоточиться на садах Версаля. В 1693 году Ленотр оставил свои должности и ушел в отставку, оставив королю свои изящные работы. Однако он продолжал оказывать консультации, посылая в 1690-е годы в Германию свои рекомендации относительно дворца Шарлоттенбург и шато Кассель, а также планы Виндзорского замка Вильгельму III.

Андре Ленотр скончался в Париже в сентябре 1700 года в возрасте 87 лет. Церемония его отпевания прошла в церкви Сен-Жермен-л'Осеруа, а похоронили его в парижской церкви Святого Роха (в которой его крестили при рождении). Его могила была осквернена во время Французской революции.

Интересные факты

После своего возвращения из Италии в 1679 году Ленотр обнаружил в садах Версаля сооруженную Ардуэн-Мансаром знаменитую Колоннаду. Переполняясь гордостью, Людовик XIV поинтересовался мнением своего ландшафтного архитектора. Ленотр без колебаний ответил: «Что ж государь, если вы действительно хотите знать моё мнение… Вы сделали строителя своим садовником и он должным образом подал вам блюдо по своей специальности». Пользуясь безоговорочным расположением короля, Ленотр не мог отказать себе в удовольствии публично назвать великого архитектора «строителем»[7].

Список основных садово-парковых работ Андре Ленотра

Также смотрите

История развития французского регулярного парка:

Напишите отзыв о статье "Ленотр, Андре"

Примечания

  1. Garrigues, стр. 282
  2. Guiffrey, стр. 3
  3. Guiffrey, стр. 5
  4. Guiffrey, стр. 9
  5. Guiffrey, стр. 18
  6. Guiffrey, стр. 22
  7. Alain Baraton, Прогулки в садах Версаля, 2010, стр. 53

Литература

  • Garrigues, Dominique. Jardins et jardiniers de Versailles au Grand Siècle. — France: Editions Champ Vallon, 2001. — ISBN 2876733374.
  • Guiffrey, Jules. André Le Nostre (1613-1700). — France: Book Guild, 1986. — ISBN 0863321518.
  • Mariage, Thierry. [books.google.com/books?id=c_HHAhD92gQC&lpg=PP1 The World of André Le Nôtre]. — USA: University of Pennsylvania Press, 1999. — С. xi. — ISBN 0812234685.
  • Thompson, Ian. The Sun King's Garden: Louis XIV, André Le Nôtre And the Creation of the Gardens of Versailles. — London: Bloomsbury Publishing, 2006. — ISBN 0812234685.

Ссылки

  • [www.lenotre.culture.gouv.fr/ Андре Ленотр], Официальный сайт Министерства культуры и коммуникаций Франции
  • [www.gardenvisit.com/b/notre.htm Андре Ленотр], Биография на сайте gardenvisit.com, ландшафтная архитектура
  • [www.montjoye.net/andre_le_notre Андре Ленотр], Биография, изображения и видео


Отрывок, характеризующий Ленотр, Андре

– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.