Леобенский договор

Леобенский прелиминарный (предварительный) договор — предварительный мирный договор, заключенный в замке Эккемвальде, близ Леобена, 17 апреля 1797 года между генералом Бонапартом от имени французской республики и графом Мерфельдом и маркизом Галло — со стороны Австрии. Леобенским договором австрийский император, бывший до тех пор защитником старой Европы против революции, отказывался от своей прежней системы, поделившись с французами Италией и оставив заботу о целости Германской империи. С другой стороны, и Франция в лице Бонапарта отказывалась от принципов, выставленных революцией относительно внешней политики, и начала открыто преследовать свои собственные цели.

История

В ходе Итальянской кампании Бонапарта 7 апреля французские войска вступили в Леобен и в этот же день прибыли туда, в качестве парламентеров, посланные Карлом к Бонапарту начальник штаба австрийской армии генерал-лейтенант Бельгард и несколько других генералов.

Следствием переговоров было заключение условий о прекращении военных действий на 5 дней и о занятии войсками Бонапарта всей страны до горного хребта Земмеринг. 9 апреля главная квартира Бонапарта была переведена в Леобен, 18 апреля были подписаны прелиминарные условия мирного договора между Австрией и Французской республикой. Император уступал в пользу французов все свои владения в Нидерландах, Рейн признан границей Франции, а Олио — границей владений австрийского дома с Цизальпинской республикой, составленной из Ломбардии, Модены, Бергамской и Кремонской областей. Венецианская республика, взамен Иллирийских провинций, должна была получить Романию, Феррару и Болонью. Вся Савойя и графство Ницское признаны были принадлежащими Франции. Как видно, Леобенский договор был весьма выгоден для французов. Дальнейшие переговоры продолжались полгода и окончились подписанием 17 октября мира в Кампоформио.

Литература

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Леобенский договор

Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему: