Леонов, Леонид Максимович

Леонид Максимович Леонов
Дата рождения:	19 (31) мая 1899(1899-05-31)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	8 августа 1994(1994-08-08) (95 лет)
Место смерти:	Москва, Россия
Гражданство:	Российская империя Российская империя → →СССР СССР →Россия Россия
Род деятельности:	прозаик, драматург
Годы творчества:	1920—1994
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	роман, повесть, пьеса, очерк
Язык произведений:	русский
Награды:

Леони́д Макси́мович Лео́нов (19 [31] мая 1899, Москва, — 8 августа 1994, там же) — русский советский писатель, который играл заметную роль в литературном процессе на протяжении более чем 60 лет. В советское время его считали мастером социалистического реализма; в новейшее время обращают внимание на острый интерес к проблематике христианской нравственности, на продолжение традиций Ф. М. Достоевского. Герой Социалистического Труда (1967).

Жизнь

Леонид Леонов родился в Москве; его отец — поэт-«суриковец» Максим Леонов, выходец из деревни Полухино Тарусского уезда Калужской губернии. Он создал в Москве книжное издательство, и имел книжный магазин. При царе, его 17 раз привлекали к судебной ответственности за публикацию левой литературы. Был в тюрьме и ссылке. Сослан в Архангельск, где обосновался. Позже был неоднократно арестован большевиками. Скончался в 1929 году. Он оставил свою московскую семью и Леонов воспитывался без отца.

В 1915 году в архангельской газете «Северное утро», где был редактором его отец, появились первые литературные опыты Леонида: стихи, театральные рецензии, очерки. В 1918 году с серебряной медалью окончил 3-ю Московскую гимназию. Учился в Московском университете. В 1920 году добровольно вступил в ряды РККА, воевал на Южном фронте. Был секретарём редакции газеты Московского военного округа «Красный воин». В армии публиковал свои статьи под псевдонимом Лапоть и Максим Лаптев. Демобилизован в 1921 году.

Вернувшись в Москву, профессионально занялся писательской деятельностью. «Очень талантлив, талантлив на всю жизнь и для больших дел», — рекомендовал молодого автора Максим Горький. «Он хорошо и долго имитировал Достоевского, так хорошо, что это вызывало сомнения в его даровитости», — вспоминал о первых леоновских книгах Виктор Шкловский.

В 1923 году Леонов женился на Татьяне, дочери издателя Михаила Сабашникова. В годы войны вместе с другими писателями выехал в эвакуацию в Татарстан. Проживал в г. Чистополь.

Пьеса «Метель» (начата в июле 1939 г. и закончена в апреле 1940 года) была сначала одобрена, а затем поставлена в ряде провинциальных театров. В последний раз она была поставлена в Симферополе 8 сентября 1940 г. Но затем пьеса была запрещена к постановке как «злостная клевета на советскую действительность». Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 сентября 1940 г. и СНК СССР от 18 сентября 1940 г. осудили пьесу «Метель». После разгрома «Метели», Леонова вызвали к А. А. Жданову, где также были члены Политбюро А. А. Андреев и Маленков. Они Леонова сильно ругали, и он опасался, что его вскоре арестуют.

На заседании Президиума ЦК КПСС 18 октября 1962 г. пьеса «Метель» была «реабилитирована». Но потом опять были сложности. Новая премьера была назначена на декабрь 1963 г., но это тогда не вышло. Премьера состоялась только в 1967 году.

Внёс вклад в Сталиниану панегириком «Слово о первом депутате» («подобно горному эхо, отзывается в веках имя Сталина»). Во время Великой Отечественной войны писатель передал присуждённую ему Сталинскую премию (100 000 рублей) в Фонд обороны.

Депутат ВС СССР 2—8 созывов (1946—1970). Народный депутат ВС СССР (1989—1991) от СП СССР. Считался одним из столпов социалистического реализма, регулярно получал правительственные награды (в том числе шесть орденов Ленина). В 1972 году он был избран в АН СССР:

Леонову очень хотелось быть избранным в Академию наук СССР, как Шолохов и Федин. Но его провалили на выборах в 1968 и 1971 годах. Тогда в 1972 году ЦК КПСС выделил дополнительную ставку академика с целевым назначением — для Леонова. Президент Академии наук Мстислав Всеволодович Келдыш, с которым состоялся специальный разговор в ЦК, говорил, что уговорить 250 академиков будет непросто. Но Леонова избрали.

— Альберт Беляев

Несмотря на лавину почестей, Леонов после войны публиковался гораздо реже, чем в довоенный период. Писал длинный и сложный роман «Пирамида».

Также занимался своей переделкинской оранжереей с цветущими кактусами, про которую Корней Чуковский рассказывал знакомым: «Хожу, вроде Дюймовочки, в тропических зарослях затерянный — это с моим-то ростом». Леонов был заместителем председателя Всероссийского общества озеленения. Также состоял членом редакционных коллегий журналов «Роман-газета» и «Наука и жизнь». В 1990 году подписал «Письмо 74-х».

Последние 20 лет, с 1974 по 1994 год, Леонид Леонов жил на Большой Никитской улице, в доме № 37. Умер во сне 8 августа 1994 года вскоре после публикации главного труда своей жизни, огромного по объёму «романа-наваждения» «Пирамида», над которым работал 45 лет. После отпевания в московской церкви Большое Вознесение похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 10).

В 2009 году в серии «Жизнь замечательных людей» увидела свет биография Леонида Леонова за авторством Захара Прилепина, написанная по совету Дмитрия Быкова, который относит Леонова к центральным фигурам русской литературы XX века.

Творчество

На протяжении жизни Леонов написал несколько романов, разделённых иногда значительными промежутками времени: «Барсуки» (1923–1924; эпилог к роману — 1993), «Вор» (1925–1927; новая редакция — 1959; окончательная редакция — 1994), «Соть» (1928–1929), «Скутаревский» (1931–1932), «Дорога на Океан» (1933–1935), роман «Русский лес» (1950–1953), в котором одним из первых в советской России затронул экологическую проблематику. В 1927 году принял участие в коллективном романе «Большие пожары», публиковавшемся в журнале «Огонёк».

Его повесть «Evgenia Ivanovna» о русской эмиграции (1938) не была допущена к печати (в новой редакции увидела свет через 25 лет).

«Пирамида» (1940–1994) — 1500-страничный философско-мистический роман Леонида Леонова, над которым писатель работал на протяжении более чем сорока лет. Будучи закончен вчерне, увидел свет в год смерти автора (1994).

С начала 1930-х годов Леонов выступал также как драматург: пьесы «Унтиловск»(1924–1925), «Волк (Бегство Сандукова)» (1938), «Нашествие» (1943), «Золотая карета» (1964), киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» (1961, экранизирована 1975). Автор мемуаров «Литература и жизнь». В запрещённой пьесе "Метель" (1939) затронута тема чекистских репрессий. Она была написана, когда репрессии на время затихли в связи с арестом Николая Ежова.

Библиография

Романы и повести

• «Барсуки» (1924) — роман
• «Вор» (1927) — роман
• «Соть» (1930) — роман
• «Скутаревский» (1932) — роман
• «Дорога на океан» (1935) — роман
• «Русский лес» (1953; нов. ред. 1959) — роман
• «Пирамида» (опубл.1994) — роман-наваждение
• «Петушихинский пролом» (1923) — повесть
• «Конец мелкого человека» (1924) — повесть
• «Записи некоторых эпизодов, сделанные в городе Гуголеве Андреем Петровичем Ковякиным» (1924) — повесть
• «Белая ночь» (1928) — повесть
• «Провинциальная история» (1927) — повесть
• «Саранча» (1930) — повесть
• «Evgenia Ivanovna» (1938—1963) — повесть
• «Взятие Великошумска» (1944) — повесть

Пьесы

• «Унтиловск» (пост. 1928)
• «Усмирение Бададошкина» (1929)
• «Половчанские сады» (1938)
• «Волк» (1938)
• «Метель» (1939)
• «Обыкновенный человек» (1942)
• «Нашествие» (1942; 2-я редакция 1964)
• «Ленушка» (1943)
• «Золотая карета» (1946; 2-я ред. 1955; новая редакция 1964)
• киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» (1961)

Публицистика

• «Литература и время» (1976)
• «Раздумья у старого камня» (1987)

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1943) — за пьесу «Нашествие»
• Ленинская премия (1957) — за роман «Русский лес» (1953)
• Государственная премия СССР (1977) — за киносценарий «Бегство мистера Мак-Кинли» (1975)
• премия имени Л. Н. Толстого (1993)
• заслуженный деятель искусств РСФСР (1949)
• Герой Социалистического Труда (23.02.1967)
• шесть орденов Ленина (18.02.1946; 30.05.1959; 23.02.1967, 30.05.1969; 30.05.1974; 30.05.1979)
• орден Октябрьской Революции (02.07.1971)
• орден Отечественной войны 1-й степени (23.09.1945)
• два ордена Трудового Красного Знамени (31.01.1939; 30.05.1984)
• орден Дружбы народов (25.05.1994)
• медали

В 1949 и 1950 гг. был номинирован В. Кипарским на Нобелевскую премию по литературе.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10191 Леонов, Леонид Максимович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.leonid-leonov.ru/ Сайт Леонида Леонова. Собрание произведений, биография и другое]
• [www.hrono.ru/text/2005/hrulev05_05.html Интервью с писателем (1990)]
• [magazines.russ.ru/novyi_mi/2001/5/raushen.html Воспоминания Б. В. Раушенбаха о Леонове]
• [www.nasledie-rus.ru/podshivka/5810.php Леонид Леонов] Из записной книжки. 1950—1960-е годы (Н. Л. Леонова, Н. А. Макаров. Текст. 2001)

Отрывок, характеризующий Леонов, Леонид Максимович

– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.