Леонтий (Филиппович)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Архиепископ Леонтий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Буэнос-Айресский, Аргентинский и Парагвайский
5 сентября 1969 — 2 июля 1971
Предшественник: Афанасий (Мартос)
Преемник: Афанасий (Мартос)
 
Имя при рождении: Василий Константинович Филиппович
Рождение: 6 (19) августа 1904(1904-08-19)
Киев
Смерть: 2 июля 1971(1971-07-02) (66 лет)
Буэнос-Айрес

Архиепископ Леонтий (в миру Василий Константинович Филиппович; 6 (19) августа 1904, Киев — 2 июля 1971, Буэнос-Айрес) — епископ Русской Православной Церкви заграницей; архиепископ Буэнос-Айресский, Аргентинский и Парагвайский.





Биография

Родился 6 августа 1904 года в Киеве, на Подоле, в православной семье служащего Константина Константиновича и его супруги Анны Николаевны Филиппович.

15 августа 1904 года был крещен в Киево-Подольской Крестовоздвиженской церкви. Отец служил в Киевской контрольной палате, и там же, на Токаревской улице, находился дом, где проживала семья.

Учился в городском училище в Киеве. В 1913 году отца перевели служить в Екатеринослав.

Хорошо подготовившись, в 1915 году Василий поступил во 2-й класс Екатеринославского духовного училища, причём, на казённый счёт, так как состоял певчим архиерейского хора. Василий обладал красивым голосом, абсолютным слухом и музыкальной памятью. С юношеского возраста Василий писал стихи.

Через несколько месяцев занятий в архиерейском хоре Василий стал одним из его солистов.

В 1917 году семья вернулась в Киев, и Василий смог прослушать курс лекций в 4-м классе Киево-Софийского духовного училища.

В 1922 году, простудившись, мать отошла ко Господу в 39 лет. На короткое время семью забрал отец, живший в Одессе, но вскоре семья вернулась в Киев.

В феврале 1923 года был послушником Киево-Печерской лавры, помощником библиотекаря лавры и певчим. Стал духовным сыном архимандрита Ермогена (Голубева). Передавал гонимым духовным лицам собранные верующими деньги (с этой целью, в частности, посетил Черемисский край), носил передачи в тюрьмы. Позднее вспоминал:

Было время, когда я был посредником между добрыми людьми, оказывавшими помощь, и заключенным духовенством, а когда я стал священником, и мне добрые люди везде и всегда оказывали такую же помощь, — в тюрьме, на принудительных работах, в условиях подпольного существования. Благодаря этому, я всегда имел возможность помогать своим соузникам и тем, кто меня скрывал и терпел нужду.

В 19231924 году изучал богословие у преподавателей Киевской духовной академии. После передачи Киево-Печерской лавры обновленцам переехал в Китаевскую пустынь.

В 1926 году вместе с архимандритом Ермогеном совершил паломничество в Саровскую обитель и Дивеевский монастырь.

Монах и священник

В 1927 году был пострижен в монашество с именем Леонтий. В 1927—1930 года жил в Ленинграде на подворье Киево-Печерской лавры, учился на Высших православных богословских курсах, на которых преподавали бывшие профессора Петербургской духовной академии и другие учёные (ректором курсов был протоиерей Николай Чуков). Участвовал в деятельности богословского кружка.

В 1928 году рукоположён в сан иеродиакона.

В 1930 году, после закрытия курсов, был вынужден покинуть Ленинград и вернулся в Киев; в том же году был рукоположен во иеромонахи, а затем возведён в сан игумена.

Завершил духовное образование в Киеве, где сдавал зачёты бывшим профессорам духовной академии и написал кандидатскую работу на тему «Жития святых, как материал для христианской апологетики». Получил степень кандидата богословия в 1934 году (по решению Заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского)).

В 1932 года был арестован в Киеве, обвинён в антисоветской агитации. Через несколько месяцев освобождён. Служил в храме в киевском пригороде Приговка.

В 1933 года вновь арестован, оправлен на принудительные работы в каменоломни в город Коростень, там тяжело заболел и был освобождён как неспособный к физическому труду.

В 1935 году возведён в сан архимандрита.

В 1937 года перешёл на нелегальное положение, жил у одной бедной старушки в городе Переяславле, затем в Житомире. Тайно служил на дому. Позднее вспоминал об этих годах своей жизни:

Живя на нелегальном положении, служа самой малой части своих верных пасомых (всего несколько человек), я не всегда мог позволить себе роскошь посетить тайно своего когда-то близкого собрата. Если я это делал иногда, не выдерживая одиночества и желая в беседе с таким же, как я, хоть немного укрепить себя, то у него я вызывал неприятное беспокойство своим посещением. Не обратили ли кто-либо из соседей внимания, что прошёл незнакомый, не следил ли за мной какой-нибудь секретный агент, не взят ли дом под подозрение? и т. п. Так смотрел на вещи и я. Старался избегать встреч с духовными лицами, пользовавшимися свободой, или их знакомыми. Через других до меня доходили сведения, что где-то скрывается священник, тайно совершает службы, но я не желал знать, кто он и откуда, в каком доме служит, не зная, вынесешь ли допрос и невольно не предашь ли.

Епископ Украинской автономной православной церкви

После занятия Житомира немецкими войсками в 1941 года перешёл на легальное положение. Вошёл в состав в составе Украинской православной автономной церкви (архиепископа Алексия (Громадского)), которая признавала себя частью Московского Патриархата.

7 ноября 1941 года хиротонисан во епископа Бердического, викария УПАЦ. Хиротонию совершили архиепископ Волынский Алексий (Громадский), епископ Полтавский Вениамин (Новицкий) и епископ Каменец-Подольский Дамаскин (Малюта).

Управлял Житомирской епархией. Служил на церковнославянском языке, иногда проповедовал по-украински. Организовал краткие богословские курсы, выпускников которых рукополагал в священники (всего около 200 выпускников), открыл в Житомирской епархии около 300 приходов.

После занятия советскими войсками Житомира в 1943 году переехал в Варшаву, с июля 1944 жил в Вене, затем в Мюнхене.

17 мая 1944 года был принят в юрисдикцию Русской православной церкви заграницей, с августа 1944 был викарием Германской епархии РПЦЗ, однако к исполнению обязанностей не приступил.

Служение в Южной Америке

Определением Архиерейского Синода РПЦЗ от 26 августа/8 сентября 1945 года было учреждено Парагвайское викариатство Бразильской епархии для окормления русских беженцев, которые устремились в поисках убежища в Южную Америку, в ноябре 1946 года получил назначение на него.

25 декабря 1946 года в сопровождении иеродиакона Вениамина прибыл в Буэнос-Айрес. Основал монастырь в селении Капитан Миранда, построил два храма, занимался с православными детьми. Но монашеская жизнь в Парагвае не наладилась, братия разъехалась, а епископ Леонтий был переведён в Чили.

Епископ Леонтий вынужден был устраивать своё существование в совершенно чуждых условиях и среди недоброжелательного окружения; не сложились отношения у владыки с его архиепископом Сан-Паульским и Бразильским Феодосием и архиепископом Буэнос-Аиресским и Аргентинским Пантелеимоном (Рудыком). Церковное управление, как считал епископ Леонтий, относилось к нему несправедливо и пренебрежительно.

В сентябре 1948 года епископ Леонтий приехал в Буэнос-Айрес, вступил в общение с маститым протопресвитером Константином Изразцовым, настоятелем Свято-Троицкого собора в Буэнос-Айресе, вышедшим годом ранее вместе Северо-Американской митрополии из состава РПЦЗ, и был принят митрополитом Феофилом (Пашковским) в состав Северо-Американской митрополии со званием епископа Аргентино-Парагвайского.

Епископ Леонтий полагал, что ему удастся объединить во едино разделившихся православных христиан, которых он призывал к любви. Не добившись желаемого, подал прошение о возвращении 14 сентября 1949 года Архиерейским Синодом запрещение было снято с него. 22 декабря 1949 года Архиерейский Синод РПЦЗ постановил: «судебное дело Преосвященного Леонтия прекратить, восстановив его во всех иерархических правах; освободить Преосвященного архиеп. Феодосия от управления Парагвайской епархией; Преосвященному Леонтию вновь вступить в управление Парагвайской епархией на правах епархиального архиерея».

В 1950 года назначен епископом Эдмонтонским и Западно-Канадским; при этом занимавший Эдмонтонскую епархию епископ Иоасаф (Скородумов) был назначен в Аргентину, но из-за сложности оформления необходимых для переезда документов и нестабильного политического положения прибыть к назначенному ему месту служения он не смог.

21 октября 1953 года решением Архиерейского собора РПЦЗ приход в Перу был подчинён епископу Леонтию, которому был усвоен титул Сантьягский и Чилийско-Перуанский; одновременно Собор постановил «преосвященному Леонтию предложить принять настоятельство в Св. Троицкой церкви г. Сантъяго»[1].

В 1957 году был построен Свято-Троицкий храм в Лиме (Перу), но уже в следующем году этот приход оказался в юрисдикции Северо-Американской митрополии.

23 августа 1957 года Архиерейский Синод РПЦЗ, во внимание к усердным архипастырским трудам епископа Леонтия по управлению Чилийско-Парагвайской епархией и долголетнему служению в епископском сане, постановил возвести его в сан архиепископа. К тому времени носил титул Сантъягский и Чилийский.

При нём в Чили была основана женская монашеская община во имя Успения Пресвятой Богородицы, в который жили 5 монахинь, прибывшие Горненского монастыря на Святой Земле. По воспоминаниям архимандрита Вениамина (Вознюка),

когда у нас монашеское братство было, за обедом мы больше всего читали преп. Феодора Студита, его послания монашествующим. У нас было много святоотеческих книг, библиотека, это была наша главная пища духовная, но каких-то специальных наставлений от себя владыка не давал. Молодым людям владыка говорил, что нужно исполнять христианские заповеди, жить по-христиански. Это каждый из нас должен говорить обращающемуся с вопросом, как жить. Нельзя говорить, что, мол, сейчас мораль такая, это ничего, потом покаетесь, — это абсурд.

Резко негативно относился к экуменическому движению и церковному «модернизму», был противником сокращений при проведении богослужений.

В истории РПЦЗ, опубликованной в конце 1960-х годов, говорилось:

Жизнь Чилийско-Перуанской епархии протекает более чем скромно, но зато богата своей духовной, поистине подвижнической жизнью, родственной жизни наших русских отдалённых скитов среди девственных лесов уединённых уголков былой России, близкой жизни Катакомбной Церкви в теперешней подъярёмной России. Архиепископ Леонтий… живёт в деревянном примитивном домике, примыкающим к собору, где находится и его Епархиальное управление. Владыка ежедневно совершает строго уставные богослужения в Свято-Троицком соборе с помощью монахинь, которые живут в своём небольшом каменном домике вблизи собора. При епископе причта нет, кроме игумена Вениамина (Вознюка); остальное духовенство (4 священника) переехало в США. По воскресным и праздничным дням поёт небольшой хор, которым управляют поочередно монахини Иоанна и Иулиания.

Активно поддерживал старостильническое движение в Греции — оппозицию официальному руководству Элладской православной церкви, которая не согласилась с переходом на новый календарный стиль. Действуя без разрешения своего священноначалия, в мае 1962 года прибыл в Грецию, где участвовал в епископских хиротониях четырёх старостильных клириков, находившихся в юрисдикции так называемого «Синода архиепископа Хризостома»[2]. Руководство РПЦЗ первоначально отказалось признавать эти хиротонии, но в 1969 признало их действительность. Видный деятель РПЦЗ архиепископ Аверкий (Таушев) говорил, что

я сам не решился бы совершить хиротонию греческих старостильников. Но вместе с тем, в глубине души, не могу не восхищаться смелостью, с которой архиепископ Леонтий совершил поступок, к которому звала его совесть… Он совершил мужественный акт помощи братской Церкви, которая сейчас для нас самая близкая нам по духу… Единственное «но» в поступке архиепископа Леонтия — это то, что он поступил как бы не по-братски, наперекор решению собора, хотя и по добрым побуждениям.

В 1967 году был назначен на архиерейскую кафедру в Сан-Паулу, но затем это назначение было отменено, и владыка Леонтий остался в Чили.

В 1969 году был переведён на кафедру в Буэнос-Айрес с титулом архиепископ Буэнос-Айресский, Аргентинский и Парагвайский. В его юрисдикции находились приходы РПЦЗ, расположенные в Аргентине, Парагвае, Уругвае, Чили и Перу.

Покинул Чили после прихода к власти Сальвадора Альенде и поселился в Буэнос-Айресе.

В рамках РПЦЗ входил в неформальную группу архиереев, участниками которой были также владыки Иоанн (Максимович), Аверкий (Таушев), Андрей (Рымаренко), Савва (Сарачевич), Нектарий (Концевич).

Скончался 2 июля 1971 года в Буэнос-Айресе[3]. Похоронен на русское кладбище в Пуэнте Алто, село неподалеку от Сантьяго[4].

Семья

  • Отец — Константин Константинович Фипиппович, уроженец Могилёва, служил в Киевской контрольной палате, затем в Екатеринославе, позднее снова в Киеве и Одессе. С 1922 года — вновь в Киеве.
  • Мать — Анна Николаевна Фипиппович, из семьи обедневших помещиков Чернобыльского уезда Киевской губернии. Умерла в 1922 году.
  • Братья — Александр и Виктор; сестра — Антонина.

Сочинения

  • [www.synod.com/synod/documents/art_archbpleontyslovoallsainsrussia.html Пусть святые будут нашими друзьями. Слово в неделю Всех святых в земле российской просиявших Архиепископ Леонтий Чилийский и Перуанский (+1971)], 1958
  • [www.ruspast.com/2014/01/украинские-шовинисты-и-самосвяты/ Украинские шовинисты и самосвяты] // «Русский пастырь»

Напишите отзыв о статье "Леонтий (Филиппович)"

Примечания

  1. [sinod.ruschurchabroad.org/Arh%20Sobor%201953%20Prot8.htm ПРОТОКОЛ № 8]
  2. [hristov.narod.ru/letopis5.htm Летопись Церковной Истории (1961—1971 гг)]
  3. [www.synod.com/synod/documents/art_archbpleontyslovoallsainsrussia.html Русская Православная Церковь Заграницей — Официальная Страница]
  4. [www.synod.com/synod/2009/10bpjohnchile.html Русская Православная Церковь Заграницей — Официальная Страница]

Ссылки

  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_832 Леонтий (Филиппович)] на сайте «Русское православие»
  • [martyrs.pstbi.ru/bin/db.exe/cnt/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6Xbu9dOuhseWd60WIe8icfuyiceXb668UsOWfe8YUWeuhsS8UfS8cfOuWeCQd**_pnl Леонтий (Филиппович Василий Константинович)] в Базе данных ПСТГУ
  • Псарёв А. В. [catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=print_page&pid=563 Архиепископ Леонтий Чилийский (1904—1971 гг.)]
  • [www.rocorstudies.org/gallery/2008/08/02/archbishop-leonty-of-chile/ Archbishop Leontii of Chile]

Отрывок, характеризующий Леонтий (Филиппович)

– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.