Леонтович, Михаил Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Александрович Леонтович
Дата рождения:

22 февраля (7 марта) 1903(1903-03-07)

Место рождения:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дата смерти:

30 марта 1981(1981-03-30) (78 лет)

Место смерти:

Москва, РСФСР, СССР

Страна:

СССР СССР

Научная сфера:

физика

Место работы:

МИПИ, НИИФ МГУ, ФИАН

Учёная степень:

доктор физико-математических наук (1935)

Учёное звание:

профессор,
академик АН СССР (1946)

Альма-матер:

Московский университет

Научный руководитель:

Л. И. Мандельштам

Известен как:

автор работ по физике плазмы, радиофизике

Награды и премии:

Михаи́л Алекса́ндрович Леонто́вич (22 февраля (7 марта1903 — 30 марта 1981) — физик, академик АН СССР; автор работ по физике плазмы, радиофизике. Лауреат Ленинской премии (1958), золотой медали им. А. С. Попова АН СССР (1952)





Детство

Михаил Александрович Леонтович родился в Петербурге в семье с богатыми учёными традициями.

Его отец — физиолог, в будущем ставший академиком АН УССР преподаватель Киевского университета Александр Васильевич Леонтович, мать — врач-окулист Вера Викторовна Кирпичёва.

Детство его прошло в доме деда по материнской линии, выдающегося русского механика В. Л. Кирпичёва. В 1913 году семья его переехала в Москву, где он поступил в первый класс гимназии. Отец его в то время был профессором физиологии животных в Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева, мать до революции работала в госпитале, а после была сотрудницей детского санатория. Умерла она до его совершеннолетия, в 1919 году.

С 12-13 лет у Леонтовича появился интерес к естественным наукам — геологии, химии. Высшую математику он начал изучать ещё в гимназии. В конце 1918 года он стал слушателем Городского университета им. А. Л. Шанявского, где познакомился с энтузиастами-физиками Т. К. Молодым и Э. В. Шпольским. Вероятно, именно под их влиянием он в 1919 году поступил на физико-математический факультет Московского университета, который окончил в 1923 году.

Научная деятельность

В конце 1920 года по приглашению Т. К. Молодого М. А. Леонтович поступил на работу в Институт биологической физики, в котором в то время под руководством П. П. Лазарева работали С. И. Вавилов, Э. В. Шпольский.

В 1925 году вместе с А. А. Андроновым, А. А. Виттом и С. Э. Хайкиным вошёл в число первых аспирантов выдающегося советского физика Л. И. Мандельштама, в этот период он проделал работы в различных областях физики — общей теории относительности, теории колебаний, оптике и квантовой механике.

В 1928 году в соавторстве Л. И. Мандельштамом написал пионерскую работу по изучению туннельного эффекта. Основной его интерес, тем не менее, был сосредоточен на молекулярной оптике — проводившихся в МГУ, а затем в ФИАНе экспериментам по рассеянию света в жидкости. Он принимает участие в создании классической теории комбинационного рассеяния света в кристаллах.

Закончив аспирантуру, в 1928 году Леонтович остаётся на работе в НИИ физики МГУ, становится доцентом, а затем и профессором физфака МГУ.

В конце 1934 года он переходит на должность старшего научного сотрудника Лаборатории колебаний ФИАН, в то время возглавляемую Н. Д. Папалекси. Благодаря большой глубине и оригинальности своих работ Михаил Александрович сразу вошёл в число ведущих физиков института.

В 1935 году И. Е. Тамм, руководитель теоретического отдела ФИАНа, в будущем — лауреат Нобелевской премии по физике, в связи с решением о присуждении М. А. Леонтовичу степени доктора физико-математических наук без защиты диссертации, охарактеризовал его следующим образом:

«Михаил Александрович Леонтович принадлежит к числу выдающихся физиков-теоретиков. Отличаясь чрезвычайной ясностью ума и критической глубиной физической мысли, редкой и всесторонней эрудицией и владея в совершенстве математическим аппаратом, он вместе с тем является редким примером физика, сочетающего в себе теоретика и экспериментатора — наряду с теоретическими ему принадлежит и ряд экспериментальных работ. Ряд его работ относится к таким разнородным областям, как теория колебаний, квантовая теория, теория относительности. Но наибольшее значение имеют его работы по оптике и статистической физике.

[…]Работа по рассеянию света естественно привела М. А. Леонтовича к рассмотрению некоторых общих проблем статистической физики. В этой области им достигнуты очень важные результаты, ставящие его в ряд наиболее крупных специалистов по статистической физике. Так, им впервые было дано обобщение статистических методов на случай непрерывных систем, установлено и исследовано понятие вероятности в функциональном пространстве, позволяющее правильно поставить и решать вопрос о степени зависимости флуктуаций в разных участках тел. Весьма близко к этим работам также и очень ценное исследование законов изменения флуктуаций во времени. Наряду с применением разработанных методов к ряду физических задач М. А. Леонтовичем достигнуты в последнее время существенные результаты в направлении обоснования статистической физики с точки зрения теории случайных процессов»

В 1941 Леонтович вместе с Физическим институтом АН СССР (как и другими научными учреждениями) эвакуировался в Казань[1].

В 1942 г. он переводится в теоретическую лабораторию по разработке радионавигационной системы наведения для слепого бомбометания, являвшуюся частью радиолокационного института — НИИ-108[2], в котором Михаил Александрович Леонтович назначается руководителем теоретической группы. Здесь Леонтович выполняет важные теоретические работы в области радиофизики.

Еще в лаборатории колебаний им были сформулированы приближенные граничные условия для электромагнитного поля на поверхности хорошо проводящих тел[3] «Граничные условия Леонтовича» дали возможность решить большой класс научных задач и быстро вошли в радиофизику и радиотехнику.

В 1944 году он публикует целый ряд крупных исследований, среди которых — работа по общей теории тонких проволочных антенн, написанная совместно с М. Л. Левиным; фундаментальный труд о распространении радиоволн вдоль поверхности Земли. Также им была предложена идея о включении флуктуационных сторонних ЭДС в уравнения электродинамики. Этот цикл работ М. А. Леонтовича становится основой советской теоретической школы по радиофизике. Также в этом году выходит его авторский курс «Статистическая физика», а спустя семь лет — книга «Введение в термодинамику»[4].

Летом 1944 года по предложению, изложенному в письме четырёх академиков был кандидатурой от учёных на пост заведующего кафедрой теоретической физики физического факультета МГУ[5].

После войны

Сразу после окончания Великой Отечественной войны, в 1945 году Леонтович возвращается на работу в ФИАН, на первых послевоенных выборах избирается в академики АН СССР, В 1947 г., после смерти Н. Д. Папалекси занимает его место на посту руководителя лаборатории колебаний. До 1946 г. он продолжает чтение лекций в МГУ. В 1946—1954 гг. преподаёт в МИФИ (где с 1949 г. он заведует кафедрой теоретической физики). С 1947 по 1950 возглавляет редакцию физики в Издательстве иностранной литературы.

С 1951 г. Леонтович заведует теоретическими исследованиями по управляемому термоядерному синтезу в Институте атомной энергии, заняв этот пост по предложению И. Е. Тамма. Первые же его работы по расчету электродинамических сил, возникающих при смещении токового канала относительно проводящего кожуха, по стабилизирующему действию на разряд сильного продольного магнитного поля, по динамике пинчевого разряда, послужили основой для многочисленных фундаментальных работ его учеников. Для всех руководимых учёных, собранных для решения задачи создания термоядерной плазмы М. А. Леонтович становится высшим авторитетом не только в научных, но и в общечеловеческих вопросах. Его принципиальность и прямой и открытый взгляд на жизнь на долгие годы заложили здоровый климат в коллективе, находящимся в сфере внимания Михаила Александровича.

В 1955 году подписал «Письмо трёхсот».

В 1966 году подписал письмо 25-ти деятелей культуры и науки генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу против реабилитации Сталина[6].

Осознавая необычайную сложность задачи создания и длительного удержания высокотемпературной плазмы, Леонтович большую часть своего времени уделяет воспитанию молодых теоретиков. Он читает лекции в МИФИ, затем с 1954 по 1971 г. вновь в МГУ, занимается отбором активных студентов для работы в области физики плазмы, в которой его глубокое знание разных областей теоретической физики (электродинамики, гидродинамики, статистической физики, квантовой теории, теории колебаний и флуктуаций) оказалось чрезвычайно плодотворным.

Под его руководством создана теория равновесия, магнитогидродинамических и многочисленных кинетических неустойчивостей плазмы, находящейся в магнитном поле, теория классических и аномальных турбулентных процессов в плазме, теория атомных процессов и излучения в высокотемпературной плазме, фактически, всё то, что составляет основу современной физики плазмы.

Теоретическая школа М. А. Леонтовича стала лидером в теории высокотемпературной плазмы на долгие годы.

Научный вклад Михаила Александровича не исчерпывается лишь его собственными работами, великолепными книгами по термодинамике и статистической физике, он содержится и в работах его многочисленных непосредственных и косвенных учеников, тех, кто в течение десятков лет участвовал его теоретических семинарах, он — в работе созданных им школ по радиофизике и физике плазмы.

Михаил Александрович Леонтович скончался 30 марта 1981 г; он похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.

Награды и премии

Напишите отзыв о статье "Леонтович, Михаил Александрович"

Примечания

  1. По воспоминаниям академика А. М. Обухова,
    «плотность числа академиков, докторов и кандидатов наук на единицу площади (как служебной, так и жилой) была, по-видимому, рекордной в истории развития науки. Кроме науки были и неотложные практические дела. Например, нужно было разгружать баржи с дровами и лесом. Следует заметить, что большинство научных работников, в особенности теоретиков, подходило к решению подобных практических проблем как-то неквалифицированно. Однажды мне повезло — я попал в бригаду, которой руководил молодой и энергичный член-корреспондент АН СССР Леонтович. Оказалось, что он и в этой, сугубо практической области не уступал профессионалам. Работая с полной отдачей, он своим примером показывал как нужно брать бревно на плечо, изредка взбадривал нас острым словом. Видя его высокую фигуру и чувствуя на себе его взгляд, все члены бригады как-то подтягивались и успешно выполняли задание»
  2. НИИ-108 на Новой Басманной улице. Директором института являлся академик А. И. Берг, пригласивший на работу М. А. Леонтовича, В. А. Фока и др.
  3. Работа была опубликована только в 1948 году.
  4. В 1983 г. оба курса были переизданы одной книгой — [lib.prometey.org/?id=15041 Леонтович М. А. «Введение в термодинамику. Статистическая физика».]
  5. А. В. Андреев. Физики не шутят: Страницы социальной истории НИИ физики при МГУ (1922-1954). — М.: Прогресс-Традиция, 2000. — 318 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-89826-055-2.
  6. [www.ihst.ru/projects/sohist/document/letters/antistalin.htm Письма деятелей науки и культуры против реабилитации Сталина]

Литература

Отрывок, характеризующий Леонтович, Михаил Александрович

Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.