Блюм, Леон

Леон Блюм Léon Blum<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр Франции
4 июня 1936 года — 22 июня 1937 года
Президент:	Альбер Лебрен
Предшественник:	Альбер Сарро
Преемник:	Камиль Шотан
премьер-министр Франции
13 марта — 10 апреля 1938 года
Президент:	Альбер Лебрен
Предшественник:	Камиль Шотан
Преемник:	Эдуар Даладье
председатель Временного правительства Французской республики
16 декабря 1946 года — 22 января 1947 года
Предшественник:	Жорж Бидо
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	9 апреля 1872(1872-04-09) Париж (Франция)
Смерть:	30 марта 1950(1950-03-30) (77 лет) Жуи-ан-Жоза (департамент Ивелин, Франция)
Отец:	Авраам Блюм
Мать:	Адель Пикар
Супруга:	1. Тереза Блюм (умерла в 1938 году); 2. (с 1943 года) Жанна Блюм (1899—1982)
Награды:

Андре́ Лео́н Блюм (фр. André Léon Blum; 9 апреля 1872, Париж, — 30 марта 1950, Жуи-ан-Жоза, департамент Ивелин) — французский политик, первый социалист и еврей во главе французского правительства.

Социалист

Блюм происходил из вполне обеспеченной буржуазной семьи — сын эльзасского фабриканта шёлковых лент. Учился в престижном лицее Генриха IV, затем в Сорбонне. В молодости занимался литературой, исследовал творчество Гёте, печатал стихи в журнале под редакцией Андре Жида, выступал как критик. Под влиянием дела Дрейфуса, как и многие французские евреи, заинтересовался политикой; вскоре он уже активный участник социалистического движения, последователь и поклонник Жана Жореса, один из ведущих теоретиков партии и марксистов того времени, издатель газеты «Юманите». С 1919 глава СПФ и депутат Национального собрания от Парижа. Осудил Октябрьскую революцию и диктатуру пролетариата, заявив о неприемлемости любой диктатуры; после этого сторонники русской революции организовали Французскую коммунистическую партию (1920), причём к ним перешла и «Юманите». Как марксист, отказывался от участия в буржуазных правительствах (а создание чисто левого правительства без поддержки коммунистов было невозможным).

Правительство Народного фронта

В 1936 один из организаторов антифашистского Народного фронта, одержавшего победу на всеобщих парламентских выборах, после чего Блюм согласился стать премьер-министром. Правительство Блюма приняло пакет важных социальных законов: оно окончательно утвердило 40-часовую рабочую неделю, ввело оплачиваемый отпуск для рабочих, уравняло арабов в Алжире в правах с французами и пр. В 1937 из-за противоречий внутри коалиции по вопросу поддержки испанских республиканцев в Гражданской войне в Испании Блюм ушёл в отставку; весной следующего года он вновь был назначен премьером, но не смог сформировать правительство.

Война

В 1940 отказался покинуть республику (хотя, как еврей и социалист, обрекал себя на репрессии при немецкой оккупации). При созыве Национального собрания в Виши был одним из 80 депутатов, голосовавших против предоставления диктаторских полномочий маршалу Петену. Содержался с сентября 1940 под арестом. В 1942 предан, вместе с рядом политиков Третьей республики, показательному суду, должному "установить и осудить виновников поражения Франции" ("Риомский процесс"). В 1943 по приказу Пьера Лаваля депортирован в Германию и содержался в концентрационном лагере Бухенвальд; благодаря случайности избежал расстрела, в мае 1945 освобождён союзниками. Родной его брат Рене Блюм погиб в Освенциме. Блюм вернулся во Францию и вошёл во временное правительство де Голля, а в конце 1946 кратковременно возглавил государство и правительство, был также представителем Франции в ЮНЕСКО.

Литература

• Вершинин А. А. Леон Блюм: штрихи к политическому портрету // Новая и новейшая история. — 2013. — № 4. — С. 133—158.

Отрывок, характеризующий Блюм, Леон

– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом: