Леон Эймс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Леон Эймс
Leon Ames

Эймс в фильме «Почтальон всегда звонит дважды»</span></td></tr>
Имя при рождении:

Гарри Вайкофф

</td></tr>
Место рождения:

Портленд, Индиана, США

</td></tr>
Место смерти:

Лос-Анджелес, Калифорния, США

</td></tr>
Профессия:

актёр

</td></tr>
Карьера:

1931 — 1986 </td></tr> </table>

Леон Эймс (англ. Leon Ames; 20 января 1902 — 12 октября 1993), настоящее имя Гарри Вайкофф[1] (англ. Harry Wycoff) — американский актёр кино и телевидения.

Родился 20 января 1902 года в Портленде[en], Индиана, в семье Чарльза Элмера Вайкоффа и Коры Дэ Мосс. Дебютировал в 1931 году в фильме «Лёгкие миллионы». В 1940 году актёр заключает контракт с киностудией «Metro-Goldwyn-Mayer».

В 1946 году Эймс сыграл Кайла Сакетта в картине «Почтальон всегда звонит дважды», где его партнёрами по съёмочной площадке были Лана Тёрнер и Джон Гарфилд. Совместно с Дорис Дэй и Гордоном Макреем он появился в мюзикле «Бухта луны» (1931) и в его продолжениях, «При свете серебристой луны» (1953) и «Пэйтон Плейс» (1957). В 1960 году Леон Эймс сыграл Сэмуэля Итона в драме «С террасы», а в 1961 году Руфуса Даггетта в комедии «Забывчивый профессор». В 1970 году Эймс исполнил роль секретаря военно-морского флота Фрэнка Нокса в военном фильме «Тора! Тора! Тора!». Фильм «Пегги Сью вышла замуж» стал последнем в карьере актёра.

На телевидении Эймс участвовал в ситкомах «Жизнь с отцом» (1953-55), «Отец невесты» (1961-62), «Мистер Эд» (1963-66). Он также был приглашённым актёром в антологии «Шоу Барбары Стэнвик» и судебной драме «Мужчины в законе».

Леон Эймс был одним из основателей Гильдии киноактёров США в 1933 году[1], а с 1957 по 1958 год он являлся её президентом. В 1980 году за вклад в киноискусство актёр получил премию Гильдии киноактёров США.

Умер Эймс 12 октября 1993 года в Лос-Анджелесе. Был похоронен на кладбище Голливуд-Хилс.



Фильмография

Напишите отзыв о статье "Леон Эймс"

Примечания

  1. 1 2 Cameron-Wilson, James & Speed, F. Maurice (1994), Film Review 1994-5, Great Britain: Virgin Books, с. 162, ISBN 0-86369-842-5 

Ссылки

Отрывок, характеризующий Леон Эймс

– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».