Стоковский, Леопольд

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Леопольд Стоковский»)
Перейти к: навигация, поиск
Леопольд Стоковский
Leopold Stokowski
Основная информация
Полное имя

Антоний Станислав Болеславович Стоковский

Дата рождения

18 апреля 1882(1882-04-18)

Место рождения

Лондон

Дата смерти

13 сентября 1977(1977-09-13) (95 лет)

Место смерти

Низер-Уоллоп, графство Хэмпшир, Великобритания

Страна

Великобритания Великобритания, США США

Профессии

дирижёр, исполнитель

Инструменты

Орган

Коллективы

Филадельфийский оркестр, Симфонический оркестр NBC и др.

Лейблы

RCA Records, Columbia Records, Capitol Records и др.

[www.stokowskisociety.net/ Общество Леопольда Стоковского]

Леопо́льд Стоко́вский (англ. Leopold Stokowski, настоящее имя Антоний Станислав Болеславович Стоковский, польск. Antoni Stanisław Bolesławowicz Stokowski; 18 апреля 1882, Лондон — 13 сентября 1977, Низер-Уоллоп[en], графство Хэмпшир, Великобритания) — британский и американский дирижёр польско-ирландского происхождения.





Биография

Стоковский родился в семье польского мебельщика Коперника Йозефа Стоковского и ирландки Энни Мэрион Стоковски (урождённой Мур). В тринадцать лет поступил в лондонский Королевский музыкальный колледж, став одним из самых молодых его студентов за всю историю. Обучался игре на органе у Стивенсона Хойта, Уолфорда Дэвиса и Ч. В. Стэнфорда. В 1900 году получил диплом Королевского колледжа органистов (FRCO), после чего отправился в Париж и Берлин. По возвращении в Лондон основал и возглавил хор в церкви Святой Марии на Черинг Кросс Роуд (1900—1901), а год спустя получил место органиста и хормейстера в лондонской церкви Сент-Джеймс. Стоковский год обучался в [www.queens.ox.ac.uk Квинс-колледже] Оксфорда и в 1903 году получил там степень бакалавра музыки. В 1905 году он прибыл в Нью-Йорк, где в течение последующих трёх лет работал хормейстером и органистом церкви Святого Варфоломея. В 1908 году Стоковский вернулся в Европу, где в Париже в том же году дебютировал как дирижёр.

В Париже Стоковский узнал, что в симфоническом оркестре Цинциннати после гастролей во Франции освобождается место главного дирижёра. С помощью пианистки Ольги Самарофф (ставшей впоследствии его первой женой) и благодаря собственной предприимчивости ему удалось получить эту должность, и в 1909 году состоялся первый концерт под его управлением. С 1909 Стоковский постоянно жил в США. За время руководства оркестром Стоковский впервые в США исполнил ряд сочинений композиторов-современников, в частности, Вторую симфонию Эдварда Элгара. Несмотря на то, что он пользовался большим успехом, в 1912 году Стоковский покинул оркестр из-за разногласий с дирекцией.

Летом того же года музыкант переехал в Филадельфию, где возглавил местный симфонический оркестр. Благодаря руководству Стравинского (до 1936 года) Филадельфийский оркестр стяжал славу одного из лучших в мире. В это время за дирижёром закрепилась слава «шоумена», из-за некоторых его экстравагантных поступков. Так, однажды он перед исполнением одного из сочинений демонстративно сбросил с пульта на полпартитуру, желая тем самым показать, что будет дирижировать по памяти. В 1929 году Стоковский отказался от использования палочки, сформировав собственную свободную манеру руководства оркестром, ставшую его «визитной карточкой». В 1936 году Стоковский официально ушёл с поста дирижёра Филадельфийского оркестра, хотя в течение последующих двух лет продолжал регулярно с ним выступать (попеременно с Юджином Орманди), а в 1941 году он уехал из города.

В 1940 году Стоковский основал Всеамериканский молодёжный оркестр, с которым провёл гастрольный тур; в 1941 году, несмотря на положительные отзывы критиков, оркестр был распущен. В 1941—44 Стоковский был главным дирижёром Симфонического оркестра NBC (в 1942—44 совместно с Артуро Тосканини). За три года сотрудничества с этим коллективом Стоковский исполнил многие сочинения Игоря Стравинского, Алана Хованесса, Дариюса Мийо, Пауля Хиндемита, Мортона Гульда и других современных композиторов, в том числе Сергея Прокофьева («Александр Невский», американская премьера) и Арнольда Шёнберга (Фортепианный концерт, мировая премьера). Также пропагандировал забытые и редко исполняемые произведения английских композиторов — «Планеты» Густава Холста, Четвёртую симфонию Ральфа Воана Уильямса и др.

В 1944 году Стоковский по просьбе мэра Нью-Йорка Фиорелло Ла Гардия организовал и возглавил Городской симфонический оркестр Нью-Йорка, концерты которого предназначались для малообеспеченных слоёв населения: цены на билеты были намеренно низкими, а сами выступления проходили в вечернее время. Стоковский проработал с оркестром около года, после чего из-за разногласий с руководством покинул его. В 1945—46 гг. возглавлял Голливудский оркестр, так называемый «Голливуд Боул». В конце 1940-х годов Стоковский работал в качестве приглашённого дирижёра в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, а в 1949—1950 возглавлял его совместно с Димитрисом Митропулосом. В 1951 впервые за долгое время выступил с концертом в Великобритании. Среди заметных проектов Стоковского в последующие годы — работа с Хьюстонским симфоническим оркестром (1955—1960), постановка оперы Пуччини «Турандот» в Метрополитен-опера (1960), создание Американского симфонического оркестра (1962). Этим коллективом Стоковский руководил до 1972 года, исполнив, в частности, Четвёртую симфонию Чарлза Айвза (впервые в полной версии, 1965, получил за это исполнение премию «Грэмми»). В 1972 дирижёр вернулся в Лондон, где и провёл последние годы жизни, не прекращая давать концерты до 1975 года. Стоковский умер в 1977 году от инфаркта, похоронен в Лондоне.

Творчество

Образ Стоковского в истории музыки очень противоречив и, как правило, связывается с «популяризацией» искусства и излишним «шоуменством» на выступлениях, но это было продиктовано лишь его желанием привлечь в концертные залы более широкую публику. Стремясь сделать академическую музыку более доступной для американской публики, Стоковский создал ряд собственных редакций и оркестровок некоторых известных произведений (в частности, Токкаты и фуги d-moll Баха), зачастую в корне меняя авторскую динамику, добавляя дополнительные ударные инструменты и даже вырезая «неинтересные» такты, за что на протяжении всей карьеры подвергался беспощадным нападкам критиков. Дирижёр интересовался самыми разнообразными направлениями музыки, считая её «универсальным языком человечества», о чём он пишет в книге Music for All of Us (1943; в русском переводе «Музыка для всех», 1963). Визитной карточкой Филадельфийского оркестра под его управлением стало особое «филадельфийское звучание», сформировавшееся благодаря тому, что он предоставил музыкантам струнной группы оркестра свободу в вопросах ведения смычков, а состав духовых инструментов удвоил. Ему также принадлежит идея новой рассадки музыкантов оркестра: с размещением всех скрипок (как первых, так и вторых) слева от дирижёра, а виолончелей — справа. Такая рассадка используется сейчас в большинстве оркестров мира.

Значителен вклад Стоковского в историю современной музыки. Под его управлением впервые прозвучали более сотни новых сочинений композиторов-современников, в том числе мировые премьеры сочинений Рахманинова — Третьей симфонии (1936), Четвёртого фортепианного концерта (1927) и Рапсодии на тему Паганини (1934), Ч.Айвза (Четвёртая симфония, полная версия, 1965), А.Шёнберга (Скрипичный концерт, 1940; Фортепианный концерт, 1944).

Уделяя новым работам огромное внимание, Стоковский выделил для их исполнения отдельное время по средам, на тот случай, если их нельзя было исполнять в вечернем концерте. Именно Стоковский дал американские премьеры Восьмой симфонии Малера, «Весны священной» Стравинского, оперы «Воццек» Берга и монодрамы «Лунный Пьеро» Шёнберга.

Стоковский оставил огромное количество записей, самые ранние из которых датированы октябрём 1917 года (два Венгерских танца Брамса). Множество сочинений классического репертуара были записаны им впервые в США.

Библиография

  • Chasins, Abram. Leopold Stokowski. — Da Capo Press, New York 1979 ISBN 0-306-80146-9
  • Daniel, Oliver. Leopold Stokowski — A Counterpoint of View. — Dodd, Mead & Company, New York 1982 ISBN 0-396-07936-9

Напишите отзыв о статье "Стоковский, Леопольд"

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20011204072539/stokowskisociety.net/ Общество Леопольда Стоковского (расформировано в 2009)]
  • [www.stokowski.org/ Сайт, посвящённый Стоковскому и его работе с Филадельфийским оркестром с 1917 по 1940]
  • [www.allmusic.com/cg/amg.dll?P=amg&sql=41:8753~T1 Леопольд Стоковский] (англ.) на сайте Allmusic

Отрывок, характеризующий Стоковский, Леопольд

До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.