Лепляво

Село Лепляво укр. Ліпляве Страна УкраинаУкраина Область Черкасская областьЧеркасская область Район Каневский Координаты 49°47′17″ с. ш. 31°33′50″ в. д.49.78806° с. ш. 31.56389° в. д. / 49.78806; 31.56389    Население 1971 человек (2009) Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Телефонный код +380 4736 Почтовый индекс 19020 Автомобильный код CA, IА / 24

Лепля́во (укр. Ліпля́ве) — село в Каневском районе Черкасской области Украины. Расположено на левом берегу Днепра в 15 км восточнее районного центра — города Канева. В селе есть железнодорожная станция Лепляво.

Население села составляет 1971 человек (2009 год; 2069 человек в 2007 году).

Общая площадь села — 592 га, под застройкой и приусадебными участками — 61 га; протяженность дорог — 47 км (из них с твердым покрытием — 17 км), протяженность водопровода — 2,8 км.

История

Происхождение названия

Есть две версии относительно происхождения названия села:

• Название села происходит от способа строительства домов, которые словно лепили из глины, а значит от слова «лепить»;
• Согласно другой название села происходит от фамилии Лепленських (Липлянських), которые имели поместья в этом селе.

Вторая версия кажется маловероятной, так как, первые культурные поселения на территории села датируются как минимум IV—V веками, в X веке Лепляво уже играло значительную роль в охране южных рубежей Киевской Руси, а первое письменное упоминание об отношении Лепленських к селу датируется лишь 1578 годом в Русской метрике «Реестры документов Коронной канцелярии для украинских земель». Помимо этого в то время знатные роды брали себе фамилии от населенных пунктов, где они имели поместья, а не наоборот.

Первое поселение

Леплявское городище было построено в конце X в. в рамках оборонительной линии князя Владимира для защиты от печенегов: «И сказал Владимир: „Нехорошо, что мало городов около Киева“. И стал ставить города по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суле, и по Стугне. И стал набирать мужей лучших от славян, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города, так как была война с печенегами. И воевал с ними, и побеждал их». Изначально Леплявское городище представляло собой военный лагерь, выдвинутый в степь для защиты Переяславля. Вблизи городища проходит также линия более ранних «Змиевых валов».

Леплявский могильник расположен рядом с городищем на надпойменной террасе Днепра в урочище Бобрик. Р. И. Выезжев, раскапывавший этот могильник в 1950-х гг. отметил, что первоначально он был довольно обширным и сейчас от него сохранилась лишь небольшая часть (площадка в 250 Х 400 м.). Могильник раскапывался в 1906 г. Н. Е. Макаренко и в 1913—1914 гг. Полтавским музеем. Всего в это время было вскрыто 72 насыпи.

Среди находок на городище и могильнике: предметы вооружения, женские украшения (бусы, серьги, височные кольца), предметы быта и орудия труда (оковки ведер, кресала, пряслица, ножи, обломки глиняной посуды).

XIII—XVII века

Во времена Киевской Руси поселение относилось к Переяславскому княжеству. С 1245 года под контролем Золотой Орды, а в 1363 году село переходит к Великому княжеству Литовскому в составе удельного Киевского княжества, а после его ликвидации в 1471 году находится в составе Киевского воеводства. После Люблинской унии 1569 года в составе Речи Посполитой. В 1578 году Богуш и Иван Леплянские получили королевское подтверждение на имения в Киевском повете. Лепляво по инвентарной ведомости 1622 года Каневского староства отмечено как село с тремя посполитами и тремя посуседками, остальные казаки. В селе имелась одна мельница.

XVII—XVIII века

В XVI-XVII веках село представляет собой казацкий городок, состоявший из хуторов, расположенных среди лесов и заболоченной местности левобережья. В 1625 году, после подписания Курукувского соглашения и основания Каневского полка, село входит в него как центр одноименной сотни. Жители села принимали участие в освободительной войне середины XVII века. По условиям Зборовского договора 18 августа 1649 года село становится центром сотни (сотник Фесько Богданенко) в составе Каневского полка Гетманщины. После Андрусовского соглашения село в 1667 году отошло к Переяславскому полку. Традиционно здесь поселялись казацкие старшины. Так, в 1672 году здесь жил казацкий сотник переяславского полка Семен Евфименко, имя которого упоминается на страницах «Конотопских статей». Отсюда ведет своё начало казацкий род Ливицких, который по преданию происходил от легендарного гетмана Павла Полуботка. Известно, что с XVIII века здесь жили известные семьи священников Левицкого и Даниила Юркевича. По ревизии 1764 года в селе проживало 775 лиц.

XVIII—XX века

В январе 1782 года в связи с ликвидацией Гетманщины Екатериной II село вошло в состав Золотоношского уезда Киевского наместничества. С 1796 года в составе Переяславского уезда Малороссийской губернии, а с 1802 года в составе Золотоношского уезда Полтавской губернии. В 1859 году в селе проживало 1 491 человек.

В революцию 1905—1907 годов на селе активно действовали крестьянские вожаки Бондаренко Кирилл Прохорович и Боровик Григорий Семенович. Сподвижником Симона Петлюры во время Гражданской войны был Ливицкий Андрей Николаевич — министр иностранных дел Украинской Народной Республики.

Советский период

Становление советской власти

В начале 1920 года, после провозглашения советской власти, первым председателем сельского совета стал Трофим Илькович Чаруха. Для разделения земли между беднотой был создан комитет малоимущих крестьян во главе с Дмитрием Карациком. В середине 1920-х годов в селе была построена железная дорога. В 1920—1922 годах село входило в состав Кременчугской губернии, созданной декретами ВУЦИК. С 1922 года Лепляво — снова в составе Полтавской губернии. 7 марта 1923 года президиум ВУЦИК принял постановление о новом административно-территориальном делении Полтавской губернии. Согласно этому постановлению ликвидировалось разделение губернии на уезды и волости и вводился новый порядок — создавались округа и районы. Таким образом Лепляво вошло в Гельмязевский района Золотоношского округа. В 1925 году Золотоношский округ расформирован, а Гельмязевский район вошел в состав Черкасского округа, который был ликвидирован в 1930 году. С 1932 года село находилось в составе Киевской области, а с 1937 года — в составе Полтавской области.

Великая Отечественная война

В октябре 1941 года отступающие войска Юго-Западного фронта проходили через село. Во время одной из стычек с немцами на территории села (на железной дороге) 26 октября погиб детский писатель А. П. Гайдар, который находился в партизанском отряде Горелова, действовавшем в лесах возле села. С октября 1941 года по ноябрь 1943 года село было оккупировано немецко-фашистскими захватчиками и было включено в состав Золотоношского гебита Киевского генерального округа Рейхскомиссариата Украина. В годы войны погибли 262 односельчанина, 81 участник боевых действий награждён орденами и медалями. В братской могиле села захоронены 425 человек, из них — шесть Героев Советского Союза. Среди них Ф. В. Малык, А. Е. Смоляков, Тимирбек Ибрагимов, А. А. Шалимов. На их могиле в селе установлен памятник.

Послевоенные годы

В 1951 году колхозы, созданные до войны, были объединены в одно хозяйство имени Гайдара. Председателем колхоза остался Хваток (проработал председателем колхоза 18 лет). Колхоз имел в пользовании 4200 га сельскохозяйственных угодий, в том числе 3000 га пахотной земли. Основное направление хозяйства было зерновое и мясо-молочное производство.

После образования Черкасской области в 1954 году села Гельмязевский района Полтавской области (Лепляво, Озерище, Келеберда, Сушки, Прохоровка) были административно подчинены Черкасской области. В 1963 году Гельмязевский район был ликвидирован, а вышеупомянутые села сначала отошли к Драбовскому району, а с 4 января 1965 года — к Каневскому району.

В начале 1960-х годов в село был проведен электрический свет. Крестьяне сами закапывали столбы, большую помощь оказывали старшеклассники. В середине 1960-х годов в селе начали строить водопроводный канал. В 1965 году было сооружено современное здание сельского совета. В конце 1960-х-начале 1970-х годов многие жители села работали на строительстве Каневской ГЭС, в это время началось строительство конторы Леплявского лесничества. Построены современные магазины, кафе, асфальтированная дорога в Канев.

В 1972 году в селе проживало 2620 человек. В это время в селе действовали больница на 25 коек, аптека, амбулатория, средняя школа, сельский клуб на 200 мест, две библиотеки с книжным фондом в 12,1 тысяч экземпляров, филиал связи, сберегательная касса. В 1978 году было построено новое помещение средней школы. Старая школа, существовавшая ещё с 1913 года, была разобрана, а участки земли розданы жителям села.

Современность

На территории села есть различные организации и учреждения, среди них: СООО «Урожай», который занимается выращиванием зерновых, Леплявское лесничество, филиал ОАО «Птицефабрика Мироновская», которая занимается выращиванием и откормом птицы. Сегодня в селе функционируют участковая больница, амбулатория, железнодорожная станция Леплаво, отделение связи, аптека, филиал Ощадбанка.

Известные люди

С XVIII века здесь жили известные семьи священников Левицкого и Даниила Юркевича.

В селе родились:

• Памфил Данилович Юркевич (1826 или 1827—1874) — философ-идеалист, педагог.
• Андрей Николаевич Ливицкий (1879—1954) — украинский общественный и политический деятель, отец поэтессы Натальи Ливицкой-Холодной.
• Иван Карпович Голубец (1916—1942) — Герой Советского Союза. По другим данным — родился в Таганроге.

С селом связан герой войны 1812 года генерал Дмитрий Петрович Неверовский.

Во время Великой Отечественной войны в Лепляво погиб советский писатель Аркадий Петрович Гайдар.

Отрывок, характеризующий Лепляво

– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.