Денарий святого Петра

См. также: Денарий

«Денарий (динарий) святого Петра» (лат. Denarius Petri; лепта святого Петра; грош св. Петра) — ежегодная обязательная дань в пользу папы, взимавшаяся в некоторых странах; в Англии с VIII века по 1 пенни с дома, с XI века в Дании, с XII — в Швеции, Норвегии и Исландии, в Польше и др.

С эпохи реформации лепта Св. Петра сохранялась в качестве добровольного подношения.

Подробнее

Начало лепте св. Петра было положено в Англии в VIII веке. Король Уессекса Ине установил в 725 году дань для основания в Риме школы, с целью подготовления английских священников, а также для содержания гробниц св. Петра и Павла; дань эта собиралась с каждого дома по 1 пенни в день св. Петра, и в XIII веке превышала доходы английских королей. Эдуард III в 1365 году уклонился от взноса денария св. Петра, но Генрих VIII продолжал вносить её ещё в 1532 году.

С XI столетия лепта св. Петра собиралась в Дании, с XII века — в Швеции, Норвегии и Исландии; в Пруссии папы тщётно требовали её в XIV столетии; столь же безуспешны были в XI веке попытки пап ввести её, как обязательный сбор, во Франции.

Нарушевич в своей «Historyi» и Чацкий («О litewskich i polskich prawach» и «О dziesiecinach w powszechności a szczegòlnéj w Polsce i w Litwie») утверждали, что поляки посылали в Рим значительные суммы ежегодно уже с первых времён христианства. Дитмар упоминает о дани, принесённой ещё Болеславом Храбрым, не называя повода к уплате. Вообще польские летописи относят установление динария св. Петра ко времени Казимира I, когда народ взял на себя содержание собора св. Петра, собирая с каждого дома по грошу, чтобы этим освободить короля от монашеских обетов. Мнение это неверно, так как Казимир никогда не был монахом, и дань эту платила не одна только Польша. Уничтожения обязательной лепты св. Петра напрасно добивался Казимир IV в 1447 году; достиг этого только Сигизмунд I (король 1506—1548), при папе Льве X; и тогда доходы от сбора лепты св. Петра были обращены на укрепление замка в Каменце для обороны против турок.

С эпохи реформации лепта св. Петра нигде уже не имела значения обязательного сбора, но в XIX веке сохранялась в качестве добровольного подношения. В 1877 году папе Пию IX, по случаю его 50-летнего юбилея, было поднесено 15,5 млн франков; папа Лев XIII в 1888 году получил 25 млн франков.

Источник

• Святого Петра лепта // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Денарий святого Петра

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.