Леритье де Брютель, Шарль Луи
Поделись знанием:
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
| Шарль Луи Леритье де Брютель | |
| фр. Charles Louis L'Héritier de Brutelle | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
16 августа 1800 (54 года) |
| Место смерти: | |
| Страна: |
Франция |
| Научная сфера: | |
| Систематик живой природы | ||
|
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «L'Hér.».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=L%27H%C3%A9r.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=12652-1-1 Персональная страница] на сайте IPNI Другой вариант записи сокращения: L'Her.
| ||
Шарль Луи́ Леритье́ де Брюте́ль (фр. Charles Louis L'Héritier de Brutelle[1], 15 июня 1746 — 16 августа 1800) — французский[1][2][3] ботаник[2][3] и судья[3].
Содержание
Биография
Шарль Луи Леритье де Брютель родился в Париже 15 июня 1746 года в богатой семье, принадлежавшей к высшему сословию[3]. В 26 лет он получил должность смотрителя вод и лесов в регионе Парижа, что было сравнительно высокой административной должностью[3]. В 1775 году Шарль Луи Леритье де Брютель получил новую правительственную должность: он был назначен судьёй в Париже[3].
Научная деятельность
Шарль Луи Леритье де Брютель проводил различные исследования деревьев и кустарников своей страны[3]. Леритье де Брютель интересовался также экзотической флорой[3]. Карл Людвиг Вильденов (1765—1812) и Огюстен Пирам Декандоль (1778—1841) признали и оценили его ботанические работы. Шарль Луи Леритье де Брютель внёс значительный вклад в ботанику, описав множество видов растений[4]. Он специализировался на папоротниковидных и на семенных растениях[1]. С 1795 года Шарль Луи Леритье де Брютель был членом Французской академии наук. После своей смерти 16 августа 1800 года Шарль Луи Леритье де Брютель оставил гербарий из приблизительно 8000 видов растений и большую ботаническую библиотеку.
Смерть
Шарль Луи Леритье де Брютель был убит неизвестным около своего дома[3]. Это преступление никогда не было раскрыто[3]. После смерти учёного его гербарий из 8000 видов растений был продан швейцарскому ботанику Огюстену Пираму Декандолю и теперь находится в Женеве[3].
Научные работы
- Stirpes Novae aut minus cognitae, quas descriptionibus et iconibus illustravit... Paris, ex typographia Philippi-Dionysii Pierres (1784)[5].
- Sertum anglicum.
- Geraniologia, seu Erodii, Pelargonii, Geranii, Monsoniae et Grieli, Historia iconibus illustrata, Parisii, Typo Petri-Francisci Didot (1787—1788)[6].
- Cornus: specimen botanicum sistens descriptiones et icones specierum corni minus cognitarum, Parisiis, Typis Petri-Francisci Didot, (1788)[7].
- "Mémoire sur un nouveau genre de plants appelé Cadia", Magasin encyclopédique, (1795).
Почести
Род растений Heritiera Ait. семейства Мальвовые был назван в его честь.
В его честь были также названы следующие виды растений: Monsonia lheritieri DC.[8], Sarcocaulon lheritieri Sweet[9] и Eugenia lheritieriana DC.[10].
Напишите отзыв о статье "Леритье де Брютель, Шарль Луи"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=12652-1-1&show_history=false&output_format=normal International Plant Names Index: Charles Louis L'Héritier de Brutelle (1746—1800)]
- ↑ 1 2 [d-nb.info/gnd/117670820/about/html DNB, Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Charles Louis LH́éritier de Brutelle]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Erickson Robert F. [www.illustratedgarden.org/mobot/rarebooks/author.asp?creator=L%20H%C3%A9ritier%20de%20Brutelle,%20Charles%20Louis&creatorID=9 Charles Louis L Héritier de Brutelle, 1746 — 1800]. — MBG Rare Books, 2003.
- ↑ См. ссылку в карточке «Систематик живой природы».
- ↑ [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k965777 Stirpes Novae aut minus cognitae, quas descriptionibus et iconibus illustravit... Paris, ex typographia Philippi-Dionysii Pierres (1784) — on line, Gallica]
- ↑ [imgbase-scd-ulp.u-strasbg.fr/displayimage.php?album=101&pos=0 Geraniologia, seu Erodii, Pelargonii, Geranii, Monsoniae et Grieli, Historia iconibus illustrata, Parisii, Typo Petri-Francisci Didot (1787—1788) — on line]
- ↑ [www.illustratedgarden.org/mobot/rarebooks/title.asp?relation=QK495F229L431788 Cornus: specimen botanicum sistens descriptiones et icones specierum corni minus cognitarum, Parisiis, Typis Petri-Francisci Didot, (1788). MGB Library, on Line]
- ↑ Prodr. (DC.) 1: 638. 1824 (IK).
- ↑ Hort. Brit. [Sweet] 73. 1826 (IK).
- ↑ Prodr. (DC.) 3: 272. 1828 (IK).
Литература
- James Britten and B. B. Woodward, 1905, "L’Héritier’s Botanical Works". The Journal of Botany, v. 43: 266—273; 325—329. (англ.)
- Günther Buchheim, "A bibliographical account of L’Héritier’s ‘Stirpes novae’." Huntia, v. 2: 29—58. 1965. (англ.)
- Frans A. Stafleu, 1963, L’Héritier de Brutelle: the man and his work, Sertum Anglicum, facs. ed. xiii-xliii. (англ.)
- Robert Zander; Fritz Encke, Günther Buchheim, Siegmund Seybold (Hrsg.): Handwörterbuch der Pflanzennamen. 13. Auflage. Ulmer Verlag, Stuttgart 1984, ISBN 3-8001-5042-5. (нем.)
- Жорж Леопольд Кювье, 1819, Recueil des Éloges Historiques, v. 1: 109—133. (фр.)
Ссылки
- [d-nb.info/gnd/117670820/about/html DNB, Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Charles Louis LH́éritier de Brutelle] (нем.)
- [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k965777 Stirpes Novae aut minus cognitae, quas descriptionibus et iconibus illustravit... Paris, ex typographia Philippi-Dionysii Pierres (1784) — on line, Gallica] (фр.)
- [imgbase-scd-ulp.u-strasbg.fr/displayimage.php?album=101&pos=0 Geraniologia, seu Erodii, Pelargonii, Geranii, Monsoniae et Grieli, Historia iconibus illustrata, Parisii, Typo Petri-Francisci Didot (1787—1788) — on line] (фр.)
- [www.illustratedgarden.org/mobot/rarebooks/title.asp?relation=QK495F229L431788 Cornus: specimen botanicum sistens descriptiones et icones specierum corni minus cognitarum, Parisiis, Typis Petri-Francisci Didot, (1788). MGB Library, on Line] (фр.)
Отрывок, характеризующий Леритье де Брютель, Шарль Луи
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
