Лерма, Франсиско Гомес де Сандоваль

Франсиско Гомес де Сандоваль-и-Рохас, 1-й герцог Лерма (исп. Francisco Gómez de Sandoval y Rojas, Duque de Lerma, 1552/1553, Тордесильяс — 17 мая 1625, Вальядолид) — испанский государственный деятель, всемогущий фаворит («валидо») короля Филиппа III, поручившего ему ведение всех государственных дел.

Семья

Его отец, маркиз Дениа, происходил из богатой семьи севильских грандов Сандовалей, а мать Изабелла была дочерью св. Франсиско Борха, одного из первых руководителей ордена иезуитов.

Женой герцога Лерма была Каталина де Ла Серда из дома Мединасели, по прямой мужской линии происходившая от внебрачного сына Гастона Феба. Мать же её была из младшей ветви португальского дома Браганса.

Одна из дочерей герцога Лерма была выдана замуж за герцога Медина-Сидония. В этом браке родилась португальская королева Луиза. Через эту свою внучку герцог Лерма — прародитель всех последующих королей Португалии.

Карьера

Ещё при жизни Филиппа II Сандоваль оказывал сильное влияние на юного принца Астурийского, неспособного к государственной деятельности. Когда Филипп III стал королём, он назначил Сандоваля вице-королём Португалии (1598—1600), а в 1599 году присвоил ему титул герцога Лермы (по имени города Лерма в провинции Бургос) и доверил ему практически полное ведение внутренней и внешней политики.

Правление Лермы, имевшего даже право ставить королевскую подпись на документах, ознаменовало начало экономического и внешнеполитического кризиса Испании. Противостоявший признанию независимости Нидерландов, Лерма заключил в 1598 и 1604 году мирные договоры с Францией и Англией, но война с голландцами шла вплоть до перемирия в 1612 году, разоряя страну. В 1607 году государство объявило себя банкротом, в 1609—1611 годах из Испании были изгнаны мориски (крещёные мавры); это решение, продиктованное религиозными и политическими опасениями, лишило государство значительной части доходов и практически разорило город Валенсию.

Покровитель искусств

При всём этом фаворит накапливал огромные личные богатства (44 миллиона дукатов), в частности, собрал большую коллекцию живописи и других произведений искусства (иностранные правительства, знавшие об этой страсти герцога, специально посылали ему картины и статуи в подарок). Многое из собрания Лермы впоследствии попало в музей Прадо. Лерма был благочестив и много тратил на церковь.

Опала

В последние годы царствования Филиппа III из-за интриги придворных, в которой участвовал его собственный сын, пожилой герцог Лерма, которого папа Павел V незадолго до этого произвёл в кардиналы, был отослан от двора (1618) и находился в опале. Перед смертью (1621) король его не помиловал, а его преемник Филипп IV, на которого влиял его собственный фаворит граф-герцог де Оливарес, велел посадить Лерму под домашний арест и взыскать с него миллион дукатов. Заступничество папы спасло бывшего фаворита от дальнейших репрессий (его главный конфидент и агент Родриго Кальдерон был казнён вскоре после смерти короля). Лерма умер в 1625 г.

Наследство

Основная статья: Герцог Лерма

Поскольку старший сын герцога Лермы — герцог Уседа — умер молодым, его имения унаследовал внук. У этого 2-го герцога Лерма сыновей не было. Его дочь Марианна де Сандоваль (ум. 1658) была выдана замуж за герцога Сегорбе, который унаследовал титул герцога Лермы. Его наследницей, в свою очередь, была дочь Каталина Арагонская — жена 8-го герцога Мединасели. С тех пор (и до настоящего времени) титул герцога Лерма принадлежит старшему из их потомков — главе рода Мединасели. Благодаря фонду Мединасели в толедском госпитале Тавера работает музейная экспозиция, посвящённая 1-му герцогу Лерма.

Память

Сервантес в своей новелле «Цыганочка» (из цикла «Назидательные новеллы») в стихотворении, аллегорически описывающем рождение Филиппа IV, изобразил Лерму в образе Юпитера:

Junto a la casa del Sol
va Júpiter; que no hay cosa
difícil a la privanza
fundada en prudentes obras.

«Рядом с домом Солнца [короля] идёт Юпитер, ибо нет никаких препятствий для милости, основанной на честных трудах».

Михаил Лермонтов, не довольствуясь семейной легендой о происхождении от шотландского барда Томаса-Рифмача, в юности ассоциировал свою фамилию с титулом Лермы (что было полной фантазией). Известен воображаемый портрет Лермы работы Лермонтова; испанские мотивы отразились во многих рисунках молодого поэта и в драме «Испанцы» (1830).

Напишите отзыв о статье "Лерма, Франсиско Гомес де Сандоваль"

Ссылки

На Викискладе есть медиафайлы по теме Лерма, Франсиско Гомес де Сандоваль

Отрывок, характеризующий Лерма, Франсиско Гомес де Сандоваль

Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.

Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.

Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.