Лесное хозяйство в Бутане

Бутан богат лесами и природной растительностью. Расположение Бутана в восточных Гималаях, с его субтропическими равнинами и альпийским ландшафтом, придаёт ему больше осадков, чем соседям на западе, что существенно способствует росту лесов. Леса содержат многочисленные лиственные и вечнозелёные породы деревьев, начиная от тропических лиственных пород до дубовых и сосновых лесов.

Малочисленность населения и слабое развитие промышленности способствовало сохранению лесов. Правительство проводит природоохранную политику, что имеет решающее значение для окружающей среды.

В 1952 году для контроля за сохранением и эксплуатацией лесных ресурсов страны был образован департамент лесного хозяйства. Неконтролируемая вырубка деревьев в 1970-х годах частными компаниями и сельским населением вызвала серьёзную эрозию. Лесные пожары и чрезмерный выпас также способствовали уменьшению ресурсов лесного хозяйства.

В 1971 году в Kalikhola на юге Бутана была создана школа лесного хозяйства. В 1977 году она была переведена в Таба на севере долины Тхимпху. В школе давали базовое образование в области лесного хозяйства и лесопользования и подготавливали работников лесного хозяйства и лесников.

В 1981 году около 33 000 км², или 70—74 % территории, было покрыто лесами, но в 1991 году, по иностранным оценкам, этот показатель уменьшился до 60—64 %. Даже по самым скромным подсчётам в настоящее время не менее 50 % территории Бутана покрыто лесами. В конце 1980 года лесной промышленностью было произведено около 15 % ВВП страны.

По данным ООН, за десятилетие с 1978 по 1987 год в Бутане в среднем производилось почти 3,2 млн м³ круглого леса и 5 тыс. м³ пиломатериалов в год. Из этого числа почти 80 % применялось для производства бумаги, шпона, фанеры, ДСП и дров, а остальное направлялось на строительство жилья и другие общественные работы.

До строительства гидроэлектростанций древесина была почти единственным источником топлива для отопления, приготовления пищи и освещения. Так как электроэнергия не была доступна по всей стране, правительство создавало вблизи деревень плантации деревьев, которые использовали для повседневных нужд, что способствовало сохранению лесов.

Начиная с 1977 года, Всемирный фонд дикой природы начал оказывать поддержку лесному хозяйству Бутана путём организации программ обучения лесников, поставок средств для демаркации границ леса, строительства постов охраны и патрульных дорог, а позже помог в организации Королевского национального парка Манас. В 1986 году Бутан отклонил предложение Всемирного банка о финансировании строительства плотины на реке Манас-Чу, что привело бы к затоплению этого крупного заповедника на юге страны. К 1989 году Бутан организовал ещё девять заказников, в основном расположенных вдоль южной границы с Индией. (См. Охраняемые природные территории Бутана.)

В 1991 году правительство, при содействии ПРООН и Всемирного фонда дикой природы, создало целевой фонд сохранения окружающей среды. Первоначальный размер фонда составлял 20 млн долларов США. Фонд направлял до 1 млн долларов США в год на обучение в области лесного хозяйства и экологии, анализ и реализацию планов управления охраняемыми районами, а также поддержку государственного экологического бюро, программ информирования общественности и комплексных программ сохранения и развития лесного хозяйства.

См. также

• Леса Бутана

Отрывок, характеризующий Лесное хозяйство в Бутане

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.