Летающий пролетарий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Летающий пролетарий

кадр фильма
Тип мультфильма

перекладки

Режиссёр

Иосиф Боярский
И. Иванов-Вано

Автор сценария

Александр Галич

Композитор

Револь Бунин

Мультипликаторы

Борис Меерович
Павел Петров
Вяч. Шилобреев

Оператор

Теодор Бунимович

Студия

«Союзмультфильм»

Страна

СССР СССР

Длительность

17 мин. 18 сек.

Премьера

1962

Аниматор.ру

[www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=2104 ID 2104]

«Летающий пролетарий» — первый советский кукольный широкоформатный мультипликационный фильм[1]. Снят по мотивам произведений Владимира Маяковского. При создании фильма применены бумажные полуобъёмные, «горельефные» куклы[2]. Одна из наиболее экспериментально смелых работ И. Иванова-Вано[3].





Сюжет

Взяв из почтового ящика коммунальной квартиры газеты, Владимир Маяковский начинает их просматривать. Газетные полосы пестрят сообщениями о военных приготовлениях человечества. Гнев и боль охватывают поэта при мысли об ужасах возможной будущей войны:

30
     миллионов
                        взяли на мушку,
в сотнях
              миллионов
                                 стенанье и вой.
Но и этот
                ад
                    покажется погремушкой
рядом
          с грядущей
                            готовящейся войной.

Постепенно отчаяние сменяется уверенностью в окончательной победе разума над дикостью милитаризма. Маяковский разворачивает большой чертёж. Раздвигая рамки кадра, превращает его в широкоформатный и демонстрирует масштабный проект реальности ХХХ века:

Год какой-то
                     нолями разнулится.
Отгремят
             последние
                              битвы-грома.
В Москве
               не будет
                             ни переулка,
                                               ни улицы —
одни аэродромы
                            да дома.

Создатели фильма

Съёмочная группа
автор сценария Александр Галич
режиссёры Иосиф Боярский, И. Иванов-Вано
художник-постановщик Вадим Курчевский
оператор Теодор Бунимович
звукорежиссёр Борис Фильчиков
композитор Револь Бунин
мультипликаторы-кукловоды Борис Меерович, Павел Петров,
Вячеслав Шилобреев
ассистент художника А. Горбачёв
ассистент по монтажу Т. Сазонова
текст читает Борис Попов
куклы изготовлены Олегом Масаиновым
декорации и реквизит выполнены мастерскими Х.П.О. кукольного фильма
под руководством Романа Гурова
редактор Наталья Абрамова
директор фильма Натан Битман
Музыка к фильму записана Московским камерным оркестром
под управлением Рудольфа Баршая[1]

История создания и художественные особенности фильма

Основной источник: [1]

Основой сюжета фильма стали «Пролог» и 2-я часть («Будущий быт») поэмы В. Маяковского «Летающий пролетарий» при использовании некоторых эпизодов его киносценария «Как поживаете?» и нескольких строчек стихотворения «Пролетарий, в зародыше задуши войну». Часть текста была специально написана Александром Галичем в стиле близком творческой манере Маяковского.

Стихи, написанные для фильма Александром Галичем[1]
  • Не надо! Стойте! Опомнитесь,

люди!
Машу я как знаменем этой строкою,
в мире, в котором войны не будет…
верю,
знаю —
будет такое!!

  • Мысль человечья — быстрее света!

А поэта мысль и того пуще!
Смотри же фантазию — шутку поэта
про день гражданина в мире грядущем!

  • Так когда-то выдумывал в шутку поэт.

И вот любой фантазии краше!
Над краем быстротекущих лет
уже поднялось грядущее наше!

  • Грядущее — вот оно!

Видишь! Вот это!
Его уже можно потрогать рукой!
И вновь вместе с нами голос поэта
вздымает, как знамя, строку за строкой!
В одном строю
в миллионы сердец
скажем войне — нет!
И по всей земле
из конца в конец
во имя счастья грядущих лет…

Изобразительный ряд фильма содержит фотокадры и фрагменты кинохроники. Образ Маяковского был создан способом фотоперекладок с использованием фотоизображений артиста Театра им. Моссовета Михаила Погоржельского, загримированного под Владимира Маяковского[4].

В первом варианте фонограммы мультфильм был озвучен известным чтецом, артистом Театра Советской Армии Вячеславом Сомовым, но по настоянию художественного совета, счёвшего его голос слишком рафинированным, фонограмма была перезаписана с участием артиста Малого театра Бориса Попова.

По существующим в то время правилам (согласно приказу Госкино СССР) музыка к фильмам записывалась только Оркестром кинематографии, но по просьбе композитора Револя Бунина И. Боярскому удалось добиться того, что музыкальное сопровождение было записано Московским камерным оркестром под управлением Рудольфа Баршая.

Бо́льшая часть фильма представляет собой экранизацию 2-й части поэмы «Летающий пролетарий», рассказывающей о Москве далёкого будущего на примере одного дня из жизни среднестатистического гражданина. Ставя перед собой задачу показать средствами мультипликации масштабность свершений и возможностей разумно устроенного человеческого общества, авторы фильма долго не могли найти соответствующего изобразительного решения. По первоначальному замыслу величие грядущего должны были передать кадры на золотых фонах с использованием живописи Андреа Мантеньи. Выступление на худсовете Сергея Юткевича, который не согласился с таким решением, усомнившись в том, что золото может быть мерилом истинных ценностей совершенного общества (он напомнил высказывание В. Ленина о том, что из золота при коммунизме будут делать унитазы), заставило отказаться от этого варианта. Найти правильное решение авторам фильма помогли увиденные в витринах магазина на улице Горького стенды с проектами будущих застроек Москвы и фраза В. Маяковского из поэмы «Хорошо»: «Я планов наших люблю громадьё…»[5]. Белые бумажные (ватман), горельефные (с использованием боковой подсветки) куклы „живут“ и действуют в пространстве квартир, домов и улиц, оформленных в виде планов и чертежей[5]. Следуя творческому замыслу В. Маяковского, без лишнего пафоса, сохраняя оттенок лёгкой иронии[6], авторы фильма разворачивают перед зрителем картины будущего, придав им характер грандиозного проекта-цели.

В кинорецензии, опубликованной журналом «Искусство кино» № 10 за 1962 год, фильм был назван одной из лучших работ по мастерству и темпераменту, выпущенных кукольным объединением (на тот период). Среди прочего там говорилось:

…когда персонажи будущего предстают перед нами в виде лёгких, изящных бумажных кукол, то мы охотно принимаем таких героев и радуемся изобретательности и выдумке создателей фильма, сумевших так неожиданно и современно прочесть произведения В. Маяковского.

Напишите отзыв о статье "Летающий пролетарий"

Примечания

  1. 1 2 3 4 И. Я. Боярский. [www.pereplet.ru/text/boyarskiy.html «Литературные коллажи»]. — М., 1995.
  2. Георгий Бородин. [new.souzmult.ru/about/history/full-article/ "Киностудия «Союзмультфильм»]. Краткий исторический обзор, new.souzmult.ru.
  3. [m.vm.ru/news/2014/02/07/10-legendarnih-multfilmov-ivana-ivanova-vano-234432.html «10 легендарных мультфильмов Ивана Иванова-Вано»], m.vm.ru.
  4. Коллекция «Анимация от А до Я» (цикл из 52 передач об истории Российской (Советской) анимации, зарубежных авторах и событиях. Истории создания фильмов, рассказы о жизни режиссёров). [video.yandex.ua/users/ivushkin-s/view/1051/?cauthor=ivushkin-s&cid=61 Серия 40 — «Иванов-Вано И. П.»]
  5. 1 2 Асенин С. В. Мудрость вымысла: Мастера мультипликации о себе и своём искусстве. — М.: Искусство, 1983. — С. 106. — 278 с.
  6. А. Урбан. [poezosfera.ru/?p=2318 «Открылась бездна, звёзд полна…»], poezosfera.ru. Кибернетический Пегас: Стихи/Сост. Л. Куклин; Вступ. ст. А. Урбана; Рис. и оформл. Н. Котляревского. - Л.: Дет. лит., 1989. - 255 с., ил.

Ссылки

  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=11097 «Летающий пролетарий»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино».
  • [www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=2104 Мультфильм «Летающий пролетарий» на сайте Аниматор.ру].
  • [v-mayakovsky.com/flying_proletarian.html Поэма «Летающий пролетарий» на сайте v-mayakovsky.com].

Отрывок, характеризующий Летающий пролетарий

Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.