Летающий цирк Монти Пайтона

Летающий цирк Монти Пайтона
Monty Python's Flying Circus
Жанр	комедия
Создатель	Эрик Айдл Терри Гиллиам Терри Джонс Джон Клиз Майкл Пейлин Грэм Чэпмен
В ролях	Эрик Айдл Терри Гиллиам Терри Джонс Джон Клиз Майкл Пейлин Грэм Чэпмен
Страна	Великобритания
Количество серий	45
Трансляция
Телеканал	BBC1
На экранах	с 5 октября 1969 по 5 декабря 1974
Ссылки
IMDb	ID 0063929

«Летающий цирк Монти Пайтона» (англ. Monty Python’s Flying Circus) — британский комедийный скетч-сериал комик-группы «Монти Пайтон». Шоу выделялось своими сюрреалистическими сюжетами, рискованными намёками, яркими гэгами и искромётными диалогами. Действие с живыми актёрами перемежалось либо сопровождалось анимацией Терри Гиллиама (Terry Gilliam).

Концепция

«Летающий цирк Монти Пайтона» включал в себя огромное количество инновационных техник и комедийных приёмов. Так, эпизоды шоу пародировали тогдашнее телевидение, особенно BBC, на котором передача выходила. Скетч мог в любой момент прерываться произвольно вставленной фирменной заставкой BBC, а сами передачи обычно не начинались с титров: им предшествовала долгая заставка, где, вместо галантного телеведущего в костюме и галстуке, грязный человек, одетый как оборванец или отшельник выползал к камере, чтобы прохрипеть «Это…». В поздних эпизодах в заставке также стали постоянно появляться голый органист и Джон Клиз в роли диктора за столом. Иногда, помимо этого, там присутствовали другие микросюжеты; в нескольких сериях титры начинались только к середине эпизода. Заглавной темой шоу, звучащей во время титров, был военный марш «The Liberty Bell» (он был выбран благодаря запоминающейся мелодии и тому, что его запись находилась в публичном достоянии).

Помимо этого, для всех скетчей «Летающего цирка» было характерно отсутствие «коронной фразы» — финальной шутки, «венчающей» всё действие. В связи с тем, что у всех участников труппы всегда вызывала недовольство необходимость придумывать «ударную» концовку к скетчу, которая может его испортить, если не будет соответствовать уровню предшествующего, они решили просто от неё отказаться. Поэтому скетчи кончались самым абсурдным образом: к примеру, их останавливал полковник (в исполнении Чэпмена), которому они казались слишком глупыми, в них появлялся рыцарь (Гиллиам), ударявший персонажей по голове курицей, или появлялся Джон Клиз за столом, произносящий: «А сейчас нечто совершенно иное». Некоторые скетчи оканчивались тем, что персонажам «надоедало» или у них «заканчивались реплики по сценарию». Переходом между скетчами, как правило, служили сюрреалистические мультфильмы Гиллиама.

Среди повторяющихся элементов шоу, которые служили завершением для скетчей или для начальных титров, были огромная нога, затаптывающая что-нибудь, и гиря весом в 16 тонн, падающая на какого-нибудь персонажа.

Для «Летающего цирка» было характерно частое исполнение участниками группы женских ролей. Наиболее талантливыми в этой области считались Терри Джонс и Эрик Айдл. Когда от женского персонажа требовалось быть более сексуально привлекательным, эту роль исполняла постоянная партнёрша труппы Кэрол Кливленд, которая участвовала в большей части эпизодов телешоу, а позже — в их концертных выступлениях и полнометражных фильмах. Первым скетчем с её участием стал «Консультант по проблемам брака».

В настоящий момент «Летающий цирк Монти Пайтона» считается культовым телешоу. Многие популярные скетчи из него разошлись на цитаты и многократно цитировались — в частности, это «Мёртвый попугай», «Песня дровосека», «Спам», «Nudge Nudge», «Испанская инквизиция», «Сырный магазин», «Министерство дурацких походок» и другие.

Конец «Летающего цирка»

Джон Клиз ушёл из шоу к концу третьего сезона; по его мнению, к этому моменту в рамках «Цирка» уже невозможно было создать что-то по-настоящему свежее и смешное. По его словам, в третьем сезоне было только два новых скетча, написанных в его постоянном дуэте с Чэпменом — «Сырный магазин» и «Деннис Мур»; все остальные были взяты из «архивов». Как позже говорил об этом Эрик Айдл: «Когда мы летели в самолёте в Ванкувер, Клиз собрал нас вместе и сказал: „Я ухожу“. Почему? Я не знаю. Он быстрее устаёт, чем кто-либо ещё из нас. Он сложный человек, с ним непросто поддерживать дружеские отношения. Он так смешон, потому что никогда не стремится понравиться».

После ухода Клиза труппа сделала ещё «пол-сезона» «Летающего цирка». В одной из серий четвёртого сезона Клиз появляется с бессловесным камео, но в титрах он уже не указывался в качестве исполнителя. Продержавшись только шесть эпизодов, четвёртый сезон считается самым спорным и неровным во всём шоу. Тем не менее, после завершения «Летающего цирка» Клиз вернулся в труппу для концертных выступлений и работы над полнометражными фильмами.

Постоянные персонажи

В отличие от большей части комедийных телесериалов, в «Летающем цирке» отсутствует внятный постоянный сюжет, а значит, и постоянные персонажи. Тем не менее некоторые герои всё же появлялись в двух или более скетчах:

• Человек, говорящий «Это…». Бродяга в рваной одежде, со всклокоченными волосами и длинной непричёсанной бородой в исполнении Майкла Пейлина. В начале большинства серий он пробивается сквозь многочисленные препятствия вроде заминированного поля или падения с обрыва ради того, чтобы сказать «Это…» (It’s…), после чего немедленно следует анимационная заставка с названием сериала.
• Исторические персонажи. Юлий Цезарь в исполнении Чэпмена, Наполеон в исполнении Терри Джонса, викинг в исполнении (как правило) Гиллиама появлялись во многих скетчах, чтобы поучаствовать в нём на непродолжительное время или просто произнести одну фразу. Иногда появлявшиеся неоднократно исторические персонажи исполнялись разными «пайтонами» в разных скетчах: так, Моцартом были и Клиз, и Пейлин, а королева Виктория была сыграна сначала Джонсом, затем Пейлином, а затем, в четвёртом сезоне, всеми пятью «пайтонами», кроме Клиза.
• Ведущий BBC. Сидящий за столом ведущий в пиджаке в исполнении Клиза, произносящий фразу «А сейчас нечто совершенно иное» (англ. And now for something completely different). Эта фраза, служившая просто для связки скетчей между собой, стала одной из популярнейших цитат из «Летающего цирка».
• Гамби. Умственно неполноценные, говорящие громким противным голосом мужчины (в исполнении почти всех участников труппы; наиболее канонический образ «гамби» принадлежит Майклу Пейлину) с платком на голове, в больших очках, с «гитлеровскими» усиками, в сапогах и штанах на подтяжках. Являются пародией на представителя английского среднего класса. Повторяющейся фразой гамби является «Мой мозг болит».
• Рыцарь с курицей. Рыцарь в полных доспехах в исполнении Гиллиама, появляющийся на экране, чтобы дать одному из персонажей какого-либо скетча по голове куриной тушкой. В основном появляется в первом сезоне сериала.
• Голый пианист. Появляющийся в сериале в исполнении как Гиллиама, так и Джонса голый человек за пианино.
• Мистер Пралине. Эксцентричный человек в исполнении Джона Клиза. Хотя его имя, Эрик Пралине (см. Пралине), упоминается только в одном скетче, «Лицензия на рыбу», характерное произношение и внешний вид позволяет считать его узнаваемым персонажем, неоднократно появляющимся в сериале. Самое известное его появление — покупатель в скетче о мёртвом попугае.
• Человек из скетча «Nudge Nudge». Появляющийся в нескольких эпизодах персонаж в исполнении Эрика Айдла — скользкий, неприятный тип с усиками, постоянно сыплющий пошлыми намёками. Впервые появился в известном скетче «Nudge Nudge», благодаря чему известен под именем Mr. Nudge. Среди других его известных появлений — скетч про испорченное им свидание со множеством появляющихся гостей.
• Луиджи Веркотти. Стереотипный сицилийский мафиози, авантюрист и сутенёр в исполнении Майкла Пейлина (при первом появлений его сопровождает брат Дино в исполнении Джонса). Неумело маскируется под законопослушного гражданина и пытается осуществлять более или менее безумные идеи.
• Аплодирующие женщины. Длящиеся несколько секунд одни и те же чёрно-белые кадры с аплодирующими пожилыми женщинами появляются во множестве скетчей.
• Школьники. В исполнении многих пайтонов типичные школьники в полосатых пиджаках и кепках, застенчиво пугающихся камеры. Чаще всего интервью у них брал Клиз.
• Мистер Артур Пьюти. Пародия на представителей британского среднего класса в исполнении Майкла Пейлина. Скромный, занудный мужчина средних лет. Среди скетчей с его участием — такие известные, как «Клиника спора», «Министерство глупой походки», «Консультант по проблемам брака».
• Испанская инквизиция. Трое инквизиторов — кардинал Хименес (Пейлин), кардинал Фэнг (Гиллиам) и кардинал Бигглз (Джонс), появляющиеся в не имеющих никакого отношения к инквизиции скетчах после фразы «Я не ожидал здесь столкнуться с испанской инквизицией». Их коронная фраза при появлении — «Никто не ждёт испанскую инквизицию!»
• Двое французов. Одетые в стереотипную «французскую» одежду и говорящие на смеси ломаного французского и английского персонажи в исполнении Клиза и Пейлина. Среди прочего, появляются в скетче «Министерство глупой походки», представляя французскую версию глупых походок.
• Конферансье из ночного клуба. Одетый в кричащий красный пиджак, широко улыбающийся ведущий в исполнении Пейлина, в нескольких эпизодах представляющий скетчи как номера в собственном ночном клубе. В одном из скетчей становится жертвой рыцаря, бьющего его по голове курицей.
• Полковник. Военный в исполнении Грэма Чэпмена появлялся в нескольких эпизодах сериала, прерывая скетчи с разными целями: либо чтобы остановить постоянные пародии на военные слоганы, либо когда действие начинало казаться ему слишком глупым. Несмотря на то, что полковник Чэпмена появлялся в сериале не очень часто, он стал одним из его популярных символов.

Факты

• Среди черновых вариантов названия шоу были «Летающий цирк Барона фон Тука» (в честь Барри Тука, который много сделал для появления сериала на свет) и «Летающий цирк Гвен Дибли» (в честь женщины, имя которой случайно попалось Майклу Пейлину в газете).
• Благодаря этому сериалу английское слово «spam» (сокр. от spiced ham — консервированный колбасный фарш) приобрело второе значение — «чрезвычайно навязчивая реклама», именно поэтому любые нежелательные массово рассылаемые электронные письма позже получили название спам.
• В честь шоу был назван язык программирования Python.
• Помимо 45 эпизодов для британского телевидения, «Летающим цирком» в 1972 году было сделано два спецвыпуска для телевидения Германии (один был снят на немецком, второй дублирован) — Monty Python's Fliegender Zirkus. Среди вошедших в эти серии скетчей — такие известные, как «Футбольный матч для философов», «Глупая Олимпиада», «Сказка о принцессе с деревянными зубами».

Ссылки

• [montypython.ru/ Русский фан-сайт Монти Пайтона]
• «Летающий цирк Монти Пайтона» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Летающий цирк Монти Пайтона

«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.