Летние Сурдлимпийские игры 1953

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
VII Международные игры глухих
Город-организатор

Брюссель, Бельгия

Страны-участницы

16

Количество атлетов

473

Разыгрывается медалей

151

Церемония открытия

15 августа 1953

Церемония закрытия

19 августа 1953

VII Международные игры глухих прошли в городе Брюсселе, столице Королевства Бельгия. Игры проводились с 15 по 19 августа 1953 года, участие в них приняли 473 спортсмена из 16 стран.





Виды спорта

Программа VII Международных игр глухих включала 8 спортивных дисциплин (6 из которых индивидуальные, 2 — командные).

Индивидуальные

Командные

Страны-участницы

В VII Международных игр глухих приняли участие спортсмены из 16 государств[1]:

Медальный зачёт

  Страна-хозяйка (Бельгия)

Место Страна Золото Серебро Бронза Всего
1 Германия Германия 15 9 12 36
2 Великобритания Великобритания 7 5 1 13
3 Финляндия Финляндия 7 3 3 13
4 Швеция Швеция 5 7 7 19
5 Дания Дания 4 5 5 14
6 Норвегия Норвегия 3 8 5 16
7 Нидерланды Нидерланды 3 3 4 10
8 Бельгия Бельгия 2 2 1 5
9 США США 2 0 1 3
9 Швейцария Швейцария 2 0 1 3
11 Италия Италия 1 4 2 7
12 Югославия Югославия 1 0 0 1
13 Франция Франция 0 5 6 11
14 Австралия Австралия 0 0 0 0
14 Австрия Австрия 0 0 0 0
14 Саар 0 0 0 0
Всего: 52 51 48 151

Напишите отзыв о статье "Летние Сурдлимпийские игры 1953"

Примечания

  1. [www.deaflympics.com/games.asp?1953-s Brussels 1953 VII International Silent Games] (англ.). International Committee of Sports for the Deaf.

Ссылки

  • [www.deaflympics.com Официальный сайт Международного комитета спорта глухих]  (англ.)
  • [www.deaflympics.com/games.asp?1953-s VII Международные игры глухих]  (англ.) на Deaflympics.com
Предшественник:
1949
VI
Копенгаген
1953
VII
Брюссель
Преемник:
1957
VIII
Милан

Отрывок, характеризующий Летние Сурдлимпийские игры 1953

– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.