Летний дворец Елизаветы Петровны

Дворец
Летний дворец Елизаветы Петровны
Летний дворец Елизаветы Петровны. М. И. Махаев (1756 г.).
Страна	Российская империя
Архитектурный стиль	Русское барокко
Автор проекта	Б. Ф. Растрелли
Строительство	1741—1744 годы
Состояние	разрушен

Летний дворец Елизаветы Петровны — несохранившаяся императорская резиденция в Санкт-Петербурге, построенная Б. Ф. Растрелли в 1741—1744 годах на месте, где теперь расположен Михайловский (Инженерный) замок. Снесён в 1797 году

История строительства

В 1712 году на южном берегу Мойки там, где ныне павильон Михайловского сада, для Екатерины Алексеевны построен небольшой усадебный дом, завершенный башенкой с золочёным шпилем, носивший претенциозное название «Золотые хоромы». По нему Большой луг (будущее Марсово поле) на противоположном берегу получил наименование Царицын луг: именно оно будет употребляться чаще всего в XVIII, да и в начале XIX в.. Территорию у дворца называют 3-м Летним садом. Камер-юнкер герцога голштинского Берхгольц 11 июля 1721 года, осмотрев усадьбу, записал:

«Сад разведён недавно и поэтому в нём ничего ещё нет, кроме уже довольно больших фруктовых деревьев. Здесь же вырыты пять рядом расположенных прудов для содержания живой рыбы, привозимой к царскому столу».

В оранжереях царицы садовник Эклибэн выращивал редкие для северных широт плоды: ананасы, бананы и др..

Уже тогда появилась идея замкнуть аллею Летнего сада напротив Карпиева пруда дворцовой постройкой. Об этом свидетельствует проект 1716—1717 гг., сохранившийся в архивах. Возможный его автор Ж. Б. Леблон. На нём изображён небольшой девятиосный дворец, повышенный центр которого завершён четырёхгранным куполом. Широкие одноэтажные галереи охватывают курдонёр с пышным фигурным партером, обращённый к Мойке. Позади разбит сад с многочисленными боскетами разнообразных очертаний. Сохранены плодовые посадки на территории нынешнего Михайловского сада. Однако дальше замыслов дело не пошло.

При Анне Иоанновне 3-й Летний сад превращается в «ягд-гартен» — сад для «гоньбы и стреляния оленей, кабанов, зайцев, а также галерея для охотников и каменные стенки для предупреждения залёта пуль и дроби». «Овощной огород» при этом перенесли на Литейную улицу, где впоследствии построят Мариинскую больницу.

В начале 1740-х гг. Б. Ф. Растрелли приступил к сооружению одного из примечательнейших зданий развитого русского барокко — Летнего дворца в 3-м Летнем саду для правительницы Анны Леопольдовны.

«Строение этого дворца начато 24 июня 1741 г. … Повелено строить с крайним поспешанием».

Однако, пока велось строительство произошёл переворот, и хозяйкой здания стала Елизавета Петровна. К 1744 г. деревянный на каменных погребах дворец был вчерне закончен. Зодчий в описании созданных им построек так говорил о нём:

«Это здание имело более 160 апартаментов, включая сюда и церковь, зал и галереи. Всё было украшено зеркалами и богатой скульптурой, равно как и новый сад, украшенный прекрасными фонтанами, с Эрмитажем, построенным на уровне первого этажа, окружённого богатыми трельяжами, все украшения которых были позолочены».

Несмотря на расположение в городской черте, здание решено по усадебной схеме. План создан под явным влиянием Версаля, что особенно заметно со стороны курдонёра: последовательно сужающиеся пространства усиливали эффект барочной перспективы двора, огражденного от подъездной дороги решёткой пышного рисунка с государственными гербами. Одноэтажные служебные постройки по периметру курдонёра подчеркивают традиционную для барокко замкнутость ансамбля. Довольно плоскостный декор светло-розовых фасадов (пилястры бельэтажа с коринфскими капителями и отвечающими им рустованными лопатками каменного цоколя, фигурные наличники окон) компенсировался богатой игрой объёмов. Сложные в плане, сильно развитые боковые крылья включали внутренние дворы с небольшими цветочными партерами. Пышные подъездные портики вели в лестничные объёмы, как всегда у Растрелли, смещенные с центральной оси. От парадной лестницы череда гостиных, украшенных золочёной резьбой, вела в самый представительный зал дворца — Тронный. Его двухсветный объём акцентировал центр здания. Снаружи к нему вели фигурные лестницы, со стороны сада дополненные пандусами. Завершали облик дворца, придавая ему барочную пышность, многочисленные статуи и вазы на увенчивающих здание фронтонах и балюстраде. Пространство до Мойки Растрелли украсил цветочными партерами с тремя фонтанными бассейнами сложных очертаний.

Как нередко бывало с творениями зодчего, с течением времени логичный и стройный первоначальный план изменяется в угоду сиюминутным требованиям. В 1744 г. для перехода императрицы во 2-й Летний сад через Мойку он строит одноэтажную крытую галерею, украшенную развешанными по стенам картинами. Здесь же, 1747 г. у северо-западного ризалита он создаёт террасу висячего сада на уровне бельэтажа с павильоном Эрмитаж и фонтаном в центре партера. По контуру её ограждают пышной вызолоченной трельяжной решёткой, устраивают многомаршевые сходы в сад. В дальнейшем к северо-восточному ризалиту пристраивают дворцовую церковь, расширяя его дополнительным рядом помещений со стороны Фонтанки. На западном фасаде появляются эркеры-фонарики.

На прилегающей ко дворцу территории разбили декоративный парк с огромным сложным зелёным лабиринтом, боскетами, трельяжными беседками и двумя трапециевидными с полукруглыми выступами прудами (сохранившиеся до сих пор, они приобрели свободные очертания при реконструкции парка под великокняжескую резиденцию). О своей работе в парке в 1745 г. Растрелли сообщает:

«На берегу Мойки в новом саду я построил большое здание бань с круглым салоном и фонтаном в несколько струй, с парадными комнатами для отдыха».

В центре парка находились качели, горки, карусели. Устройство последних необычно: вокруг большого дерева разместили вертящиеся скамейки, а в кроне скрывалась беседка, в которую поднимались по винтовой лестнице.

Ещё одна постройка, расположенная в непосредственной близости от северо-восточного угла дворца связана с именем зодчего: система водоснабжения фонтанов Летнего сада, выполненная в 1720-х гг. уже не давала достаточного напора, и не соответствовала блеску и величию императорской резиденции. В середине 1740-х гг. Растрелли строит водовзводные башни с акведуком через Фонтанку. Сложное в техническом плане, чисто утилитарное сооружение из дерева было украшено с дворцовой роскошью: роспись стен имитировала пышную барочную лепку.

Несмотря на то, что дворец являлся парадной императорской резиденцией, прямого сообщения с Невской перспективой не было: дорога, шедшая среди малопрезентабельных случайных построек (на берегу Фонтанки стояли ледники, оранжереи, мастерские и Слоновый двор) поворачивала на Итальянскую улицу, и только минуя дворец И. И. Шувалова, построенный Саввой Чевакинским, экипажи через Малую Садовую попадали на центральную транспортную артерию города. Прямая связь появится только в следующем веке благодаря работам К. Росси.

Елизавета Петровна очень любила Летний дворец. В конце апреля — начале мая (как позволяла погода) торжественный переезд императрицы из зимней резиденции оформлялся пышным церемониалом с участием двора, оркестра, полков гвардии под артиллерийский салют пушки у Зимнего дворца и орудий Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Параллельно императорские яхты, стоявшие на рейде напротив Апраксина дома, отплывали к Летнему саду. В обратный путь царица отправлялась в последних числах сентября с теми же церемониями.

20 сентября 1754 г. в стенах дворца рождается будущий император Павел I. После смерти царицы дворец по-прежнему используется: здесь празднуется заключение мира с Пруссией. В тронном зале Екатерина II принимает поздравления от иностранных послов по случаю восшествия на престол. Однако с течением времени владелица начинает отдавать предпочтение другим летним резиденциям, особенно Царскому Селу, и здание ветшает. Сначала его отводят под жительство Г. Орлову, затем Г. Потёмкину. Катастрофическое наводнение в сентябре 1777 г. разрушило фонтанную систему Летнего сада. Мода на регулярные парки прошла, и водомёты восстанавливать не стали, ненужный же акведук Растрелли разобрали. Существуют две легенды основания Михайловского замка: по одной Павел I сказал: «Хочу умереть там, где родился», по другой стоявшему на часах в Летнем дворце солдату, когда тот задремал, привиделся архангел Михаил и повелел передать царю, чтобы построил на этом месте церковь. Как бы то ни было, в 1797 г.«за ветхостью» елизаветинское жилище сломали и приступили к возведению новой императорской твердыни. При этом, убранство, имевшее определенный интерес, перевезли в другие дворцы. Так, в Гатчинский дворец доставили огромное количество мебели (возможно, что стулья, стоящие ныне в Аванзале, - это прежнее убранство Летнего дворца). Сегодня только объёмное построение фасада замка, обращённого к Летнему саду (возможно, по желанию монарха), да великолепные рисунки М. И. Махаева с изображением фасадов напоминают об исчезнувшей постройке.

Подробных описаний Летнего дворца не осталось, тем более интересно краткое замечание, сделанное дотошным французским путешественником Марселем Форсия де Пилесом в 1791 г., т.е. незадолго до исчезновения сооружения: "Большое деревянное строение, прежде бывшее обиталищем двора; с множеством покоев, среди которых весьма мало примечания достойных. Галерея почти ста футов длины на шестьдесят ширины, богато убрана зеркалами и позлащенным деревом; в отношении до соразмерности потолок оной очень низок. На одном из её концов поставлено тронное место, целиком позолоченное и в красном бархате. Другая зеркальная галерея, почти ста тридцати футов, сообщается с часовнею, обыкновенной для России, таковою, когда она пред святилищем преграду из позлащенного дерева с нагромождением дурных картин и безобразных украшений имеет. Все уборы устарели, и среди оных не имелось даже великолепных. Императрица (имеется в виду Екатерина II) иногда приезживала в сей дворец для обеду; его местоположение чрезвычайно приятно.

Деревянный мост соединяет оный с гуляньем, посещаемым в городе более прочих, у коего таковой вид, будто сие есть дворцовый сад. Есть другое довольно примечательной длины. Деревянная баня с медными ваннами, много мраморных статуй пред входом, иные рассеяны по различным аллеям... Небольшое здание, называемое Эрмитажем, целиком убранное картинами, но среди них нет дивных; оного местоположение приятно".

Отрывок, характеризующий Летний дворец Елизаветы Петровны

– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.