Хронология

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Летоисчисление»)
Перейти к: навигация, поиск

Хронология (от греч. χρόνος — время; λόγος — учение):

  1. специальная историческая дисциплина, устанавливающая даты исторических событий и документов;
  2. последовательность исторических событий во времени;
  3. перечень каких-либо событий в их временной последовательности.

Астрономическая хронология изучает закономерности повторяющихся небесных явлений и устанавливает точное астрономическое время; также является одним из методов исторической хронологии (см. ниже).

Геохронология — разделение геологического времени на условные отрезки, имеющие собственные названия (эры, периоды, эпохи и века) и расположенные в определённой последовательности. Научной основой геохронологии является стратиграфия.

Историческая (техническая) хронология — специальная историческая дисциплина, изучающая системы летосчисления и календари разных народов и государств и помогающая устанавливать даты исторических событий и время создания исторических источников.





Астрономическая хронология

Наиболее естественным мерилом времени служит вращение Земли вокруг своей оси. Полный оборот (на 360°) Земли называется звёздными сутками, так как во времени он равен промежутку между двумя последовательными кульминациями какой-либо звезды. Вследствие обращения Земли вокруг Солнца солнечные истинные сутки, то есть промежуток времени между двумя кульминациями Солнца, примерно на 4 минуты больше звёздных суток. Эта разница меняется в течение года из-за неравномерности обращения Земли вокруг Солнца в плоскости эклиптики, поэтому истинные сутки не могут служить точной единицей времени. Вместо них обыкновенно употребляются средние сутки, то есть промежуток между кульминациями фиктивного светила — «среднего солнца», движущегося равномерно по экватору; его место на небесной сфере в известные эпохи совпадает с местом истинного Солнца.

Для больших интервалов времени вместо суток удобнее использовать другие единицы времени, исторически связанные с наблюдением за видимым положением Луны и Солнца среди звёзд на небесной сфере. Промежуток времени, в который Луна по истечении полного оборота вокруг Земли приходится против тех же звёзд, называется сидерическим (звёздным) месяцем (27 дней 7 часов 43 минуты). В зависимости от перемещения Земли вместе с Луной вокруг Солнца по истечении сидерического месяца взаимное размещение трёх светил несколько изменится, поэтому фаза Луны, видимая с Земли, будет несколько иная, и промежуток, через который Луна возвращается к прежней фазе, так называемый синодический месяц, больше сидерического (29 д. 12 ч. 44 мин.).

Промежуток времени, через который вследствие обращения Земли около Солнца светило возвращается к тем же созвездиям, к «той же звезде», носит название звёздного года. Днём блеск Солнца затмевает звёзды и вместо созвездий, против которых приходится Солнце, можно сравнивать созвездия, противоположные им, кульминирующие в полночь в данное время года. Времена года определяются прохождением Солнца через точки равноденствий и солнцестояний. Вследствие прецессии смещаются точки пересечения плоскостей экватора и эклиптики (равноденствия), а также точки наибольшего удаления Солнца от линии небесного экватора (солнцестояния). Суммарная длительность четырёх сезонов называется тропическим годом и определяется через среднюю скорость движения Солнца по долготе. Тропический год часто определяют как средний интервал между двумя последовательными прохождениями Солнца через точку весеннего равноденствия, что неверно, поскольку точки равноденствий и солнцестояний смещаются друг относительно друга из-за возмущения планет[1]. Тропический год на 20 минут меньше звёздного. Величина звёздного года не изменяется, величина тропического колеблется в зависимости от изменений величины прецессии; в наше время тропический год заключает в средних сутках и часах 365 д. 5 ч. 48 мин. 46 с, в звёздных сутках и часах 366д 5ч 48м 46с. Во времена Гиппарха (II век до н. э.) тропический год был на 12 секунд длиннее.

Отдельные календарные годы необходимо должны заключать в себе целое число суток; между тем длины года и суток несоизмеримы. Различные системы солнечных календарей явились как следствие большей или меньшей точности принятой в календаре длины года в сутках и тех или иных приёмов подсчёта накапливающихся дробей суток, то есть распределения вставных дней. В свою очередь, лунный месяц несоизмерим с солнечным годом; в известных лунно-солнечных календарях существовали различные приёмы уравнивать накапливающуюся неувязку вставными месяцами. Позже месяц потерял свой характер лунного оборота и стал условной дробью солнечного года. Древние астрономы, не умея наблюдать кульминации звёзд, довольствовались грубым приёмом наблюдения их восхода и захода. Особое значение имел так называемый гелиакический восход звезды. Длина периодов, построенных на гелиакических восходах, требует каждый раз особого подсчёта в зависимости от данной звезды (то есть от её места относительно небесного экватора и эклиптики), широты данного места наблюдения на земле и величины прецессии.

Историческая хронология

Календарь

Основная статья: Календарь

Лунные и солнечные календари

Первой и естественной единицей счёта времени для древних людей были сутки, разделённые на день и ночь. Впоследствии, при наблюдении за фазами луны, стали выделять лунный месяц, который считали попеременно в 29 и 30 суток. Затем было замечено, что спустя примерно 12 лунных месяцев явления природы повторяются. Так был открыт год. Однако год из 12 лунных месяцев в 354 суток не соответствует астрономическому (солнечному) году, и лунный календарь из 12 лунных месяцев оказался подвижным (календарём этого типа до сих пор пользуются арабы). Для того, чтобы соотнести его с астрономическим годом, по мере накопления ошибки (примерно раз в 3 года) вставлялся добавочный месяц (у римлян, например, он носил название «мерцедоний» и вставлялся между 23-24 февраля). Такого рода лунно-солнечный календарь использовался у большинства древних народов; в наше время он используется евреями (см. еврейский календарь).

Солнечный календарь был изобретён в Египте (см. древнеегипетский календарь). Он состоял из 12 месяцев по 30 дней и 5 добавочных дней. Но поскольку истинный астрономический год превышает 365 суток, то египетский календарь тоже оказался неточным. Впоследствии эллинистические цари Египта, основываясь на расчётах александрийских астрономов, пытались ввести високосные годы; но реформа не прижилась. В 26 году до н. э. Август реформировал египетский календарь по типу юлианского календаря, установив високосные годы и фиксировав начало года (1 тота) на 29 августа, однако счёт «по старому стилю» широко практиковался в Египте до самого конца античности.

Метонов цикл

Там, где греки (см. древнегреческие календари) пользовались при вставке дополнительных месяцев последовательной системой, они использовали систему октаэтерид (восьмилетий), с добавлением месяца каждый 3, 5 и 8 год восьмилетнего цикла. В середине V века до н. э. афинский математик и астроном Метон открыл 19-летний период (Метонов цикл), равный 235 синодическим оборотам Луны, по прошествии которого Луна и Солнце возвращаются почти в то же положение относительно Земли и звёзд. Этот период он предложил всем грекам на Олимпийских играх 432 года до н. э., предложив в течение его вставлять 7 месяцев. Это предложение приживалось медленно, греки долгое время продолжали использовать более грубую, но и более простую и привычную систему октаэтерид; но открытие Метона используется поныне в еврейском календаре и при расчётах Пасхи, причём положение года в Метоновом цикле ещё с античности носит наименование «золотого числа».

Юлианский и григорианский календари

Римский календарь был одним из наименее точных. Сначала он вообще имел 304 дня и включал только 10 месяцев, начиная с первого месяца весны (мартий) и кончая наступлением зимы (декембер — «десятый» месяц); зимой счёт времени просто не вёлся. Царю Нуме Помпилию приписывают введение двух зимних месяцев (януарий и фебруарий). Добавочный месяц — мерцедоний — вставляли понтифики по своему усмотрению, довольно произвольно и в соответствии с различными сиюминутными интересами. В 46 году до н. э. Юлий Цезарь провёл реформу календаря, по разработкам александрийского астронома Созигена, взяв за основу египетский солнечный календарь. Чтобы исправить накопившиеся ошибки, он своей властью великого понтифика вставил в переходном году, кроме мерцедония, два добавочных месяца между ноябрём и декабрём; а с 1 января 45 года до н. э. был установлен юлианский год в 365 дней, с високосными годами каждые 4 года. При этом лишний день вставлялся между 23 и 24 февраля, как ранее мерцедоний; а поскольку по римской системе исчисления день 24 февраля назывался «шестым (sextus) от мартовских календ», то и вставной день именовали «дважды шестым (bis sextus) от мартовских календ» и год соответственно annus bissextus — отсюда, через греческий язык, наше слово «високосный». При этом в честь Цезаря был переименован месяц квинтилий (в Юлий).

После убийства Цезаря жрецы стали ошибочно объявлять високосным каждый третий год. По обнаружении ошибки в 9 году до н. э., императору Августу пришлось на протяжении 16 лет вообще не вводить високосного года. Только с 8 года н. э. юлианский календарь стал функционировать нормально. Именем Августа был наименован следующий за Юлием месяц (секстилий).

В IV—VI веках в большинстве христианских стран утвердились единые пасхальные таблицы, выполненные на основе юлианского календаря; таким образом, юлианский календарь распространился на весь христианский мир. В этих таблицах за день весеннего равноденствия принималось 21 марта.

Однако по мере накопления ошибки (1 день в 128 лет), расхождение между астрономическим весенним равноденствием и календарным становилось всё более явным, и многие в католической Европе считали, что его нельзя более игнорировать. Это отмечал кастильский король XIII века Альфонсо X, в следующем веке византийский учёный Никифор Григора даже предлагал реформу календаря. Реально такую реформу провёл папа Григорий XIII в 1582 году, опираясь на проект математика и врача Алоизия Лилия. Декретом папы от 24 февраля 1582 года устанавливалось, что за 5 октября 1582 года должно последовать 15 октября, и в дальнейшем високосными будут считаться только те вековые годы, число сотен лет которых без остатка делятся на 4 (1600, 2000, 2400), а иные вековые годы будут считаться простыми (1700, 1800, 1900, 2100). В результате был создан григорианский календарь, астрономически более точный, чем юлианский. Из европейских стран католические перешли на новый стиль сразу, протестантские — в большинстве в XVIII веке: Северная Германия, Дания и Норвегия — с 1700 года, Англия — c 1752 года, Швеция — c 1753 года; православные страны перешли на григорианский календарь только в начале ХХ века: Болгария с 1916 года, Россия с 1/14 февраля 1918 года, Сербия и Румыния — с 1919 года, Греция — с 1924 года.

Некоторые календари

Хронография

Счёт лет. Становление исторической хронологии

Необходимость последовательного счёта лет появилась с возникновением письменной культуры и прежде всего исходила из административных потребностей. Как правило, документы датировались годом правления царя; таким образом, список царей с годами их правления давал примитивную хронологическую таблицу. Такие списки дошли от Месопотамии и Древнего Египта, но пользоваться ими следует с осторожностью, так как в них нередко указаны как последовательные правления, в реальности полностью или частично синхронные (например, во времена смут), и допущены тому подобные «упрощения».

В городах-государствах годы датировались по именам избираемых на год должностных лиц, которые, например, в Ашшуре назывались «лимму», в Афинах — «архонты-эпонимы» и т. д. («эпонимический год»). В Месопотамии также нередко обозначали годы по важным событиям — так что список лет представлял собой что-то вроде краткой хроники.

Острая необходимость хронологических вычислений появилась с возникновением исторической науки, то есть примерно в V век до н. э. Самым простым способом датировки было взаимное относительное датирование событий: событие А произошло за Х лет до события B; событие С случилось через Y лет после события В; при этом одни и те же события упоминаются у разных авторов. Из этого, сопоставляя труды историков, относительно нетрудно высчитать взаимное соотношение упоминаемых ими событий. Так, например, Греко-персидские войны являются центральным событием «Истории» Геродота, затрагивающей и более ранние события — образование Персидского царства; Фукидид, описывая Пелопоннесскую войну, упоминает, что между её началом и уходом Ксеркса из Эллады прошло «приблизительно 50 лет», и вкратце говорит о событиях этого «пятидесятилетия»; Ксенофонт непосредственно продолжает Фукидида — то есть, только из сопоставления этих трёх авторов, можно составить подробную хронологическую последовательность событий примерно за 200 лет, с середины VI по середину IV век до н. э.

Для событий, отдалённых во времени (как, например, Троянская война), на основе генеалогических таблиц применялся приблизительный расчёт «по поколениям», принимая 3 поколения в столетие. В то же время предпринимались попытки составления системы абсолютной хронологии. Были составлены первые хронологические таблицы: жречества жриц Геры в Аргосе (их автор, Гелланик Лесбосский, по-видимому был первым взявшимся за хронологические вопросы), списки спартанских эфоров, афинских архонтов-эпонимов; у Геродота можно найти годы царствования персидских и других восточных царей. При сопоставлении таких списков появлялась возможность перевести дату из одной системы в другую (например, сказать при каком персидском царе произошло событие, бывшее при таком-то архонте), а также выяснить хронологическое соотношение событий друг с другом (то есть установить их относительную хронологию) и с моментом, в который пишется труд (то есть выяснить абсолютную хронологию). Поскольку единой хронологической системы в Греции не существовало, историку, говоря о каком-нибудь важном событии, было желательно датировать его сразу по нескольким системам: году царствования персидского царя, спартанским эфорам, афинскому архонту-эпониму. Для примера приведём отрывок из Фукидида, в котором содержится как относительная, так и абсолютная датировка ключевого момента его «Истории» — начала Пелопоннесской войны (431 год до н. э.):

В течение 14 лет продолжал существовать тридцатилетний мир, заключённый после завоевания Евбеи. На пятнадцатый же год, сорок восьмой год жречества Хрисиды в Аргосе, когда Энесий был эфором в Спарте, а Пифодору оставалось 4 месяца архонтства в Афинах, на шестнадцатый месяц после битвы при Потидее, в начале весны отряд вооружённых фиванцев (…) в начале ночного сна вторгся в беотийский город Платею…[2]

Все остальные даты в тексте «Истории» Фукидида так или иначе соотнесены с датой начала войны (в приведённом отрывке это видно на примере даты окончания первой афинско-спартанской войны и битвы при Потидее; в дальнейшем даты обозначаются: «на такой-то год войны»). Из систем датировок, использованных Фукидидом, датировки по афинским архонтам существовали в исторической науке на протяжении многих столетий, и это позволило античным хронологам без труда соотнести данные Фукидида с более поздними хронологическими шкалами (по олимпиадам — через неё с римской хронологией по консулам и «от основания Рима» — а уже через последнюю это событие легко переводится в современную систему летосчисления, которая является прямым продолжением римской). Наконец, дата эта поддаётся и астрономической проверке, так как к лету того же года Фукидид относит солнечное затмение, которое, согласно расчётам (впервые проделанным уже Жозефом Скалигером), состоялось 3 августа 431 года до н. э.

В IV веке до н. э. историк Тимей из Тавромения предлагает ввести единую хронологическую систему, основанную на общегреческих списках олимпийских победителей. Списки этого рода велись с 776 года до н. э. Таким образом, вся греческая история оказалась разбитой на 4-летние промежутки между Олимпийскими играми — «олимпиады», названные именами победителей, так что датировка звучала таким образом: «в 3 год 79-й олимпиады, когда победителем в беге был такой-то». Эта система датировок была принята историками (в официально-административной практике она не употреблялась) и применялась наряду с датировками по афинским архонтам. Первую научную хронологию составил сто лет спустя после Тимея Эратосфен, который в своей работе «Хронография» высчитал ряд опорных дат (например нашествие Ксеркса, начало Пелопоннесской войны), а уже по ним рассчитал и все остальные события. Дошедший до нас хронологический фрагмент Эратосфена имеет следующий вид (при его рассмотрении нужно учитывать, что год начинался в июле):

Летосчисление же Эратосфена такое: со времени взятия Трои до прихода Гераклидов — 80 лет; с прихода Гераклидов до образования Ионии — 60 лет; с образования Ионии до правления Ликурга — 159 лет; от начала его управления до 1-го года 1-й Олимпиады — 108 лет; отсюда до нашествия Ксеркса — 297 лет; с этого нашествия до начала Пелопоннесской войны — 48 лет; с начала этой войны до её окончания поражением афинян — 27 лет; от поражения их до битвы при Левктрах — 34 года; от этой битвы до смерти Филиппа — 35 лет; от смерти Филиппа до смерти Александра — 12 лет.[3]

Тогда же на эллинистическом Востоке входят в употребление официальные датировки привычного нам типа, отсчитываемые от одной даты — «эпохи эры». Эрой служил приход к власти Селевка Никатора, полководца Александра Македонского — 312 год до н. э. Однако «эра Селевкидов» вплоть до поздней античности оставалась административной и не употреблялась историками. Впоследствии она вошла в арамейскую, затем арабскую историографию (под неверным наименованием «эры Александра») и употреблялась сирийскими христианами вплоть до XIX века. Парфянские Аршакиды, в свою очередь, ввели эру от собственного воцарения (248 год до н. э.), также имевшую хождение на Востоке.

Римляне, которые издавна вели свои «фасты» — списки консулов, служившие также краткой официальной летописью, без труда вписались в греческую хронологическую систему, так что, например, в труде греческого автора римской эпохи Диодора Сицилийского (I век до н. э.) мы встречаем датировки разом: по олимпиадам, по афинским архонтам и по римским консулам. Современником Диодора был римский ученый Варрон, который, на основе консульских фастов и сообщаемых легендой лет правления римских царей, вычислил дату основания Рима (по Варрону — 753 год до н. э.) и ввёл её как эру в научный оборот. Эта эра «от основания Рима» официально не использовалась, но в историографии дожила вплоть до XIX века (поскольку речь шла о событиях римской истории).

Большое значение для хронологии имеет так называемый «Царский канон Птолемея»[4] — список царей, сохранившийся в комментарии Феона к астрономическому труду Птолемея. Это список царствований, с точными астрономическими датами, царей Вавилона (собственно вавилонских царей, а также персидских царей и Александра Македонского в качестве вавилонских), царей эллинистического Египта и римских императоров. Он был составлен александрийскими астрономами для нужд собственных вычислений (собственно, для датировок астрономических явлений) по собственным записям и записям вавилонских жрецов и потом продолжался переписчиками, вносившими в него имена византийских императоров (в некоторых рукописях он доведён до падения Константинополя в 1453 году). Начинается он от восшествия на престол вавилонского царя Набонассара 27 февраля 747 года до н. э. (т. н. «эра Набонассара»), при котором впервые стали вестись систематические астрономические наблюдения, и основан на подвижном египетском календаре (без висококсных лет), который тогда использовался астрономами.

В позднеримский период в астрономических и астрологических текстах получает широкое распространение эра от начала царствования императора Диоклетиана — 284 год, в ней составляются пасхальные таблицы (эта эра до сих пор сохраняется коптско-эфиопской церковью под названием «эры мучеников»).

Исчисление от рождества Христова

В 525 году папа Иоанн I поручил монаху Дионисию Малому составить новую пасхальную таблицу. Дионисий использовал таблицы александрийской церкви, в которых использовалась эра Диоклетиана, однако, не желая вести отсчёт по годам правления «нечестивого гонителя», решил «обозначить годы» от «воплощения Христа». В его таблице 532 года ab inscriptione («от воплощения») следовал за 247 годом эры Диоклетиана. Эта пасхальная таблица, будучи одобрена папским престолом и войдя во всеобщее употребление, ввела в оборот и эру «от Рождества Христова», ныне общепринятую. В официальных актах эра от Р. Х. встречается уже в капитулярии Карломана от 21 апреля 742 года. В папских актах она в ходу с Иоанна XIII (X век). Между тем, была допущена ошибка в начале летоисчисления из-за неправильного подсчёта количества пасх, прошедших с распятия Христа.[5][6]. Из-за этого год рождения Христа — не первый нашей эры, а лежит в промежутке от 12 до 4 г. до н. э.

Интерес к вопросам хронологии вновь появляется в эпоху Возрождения. Считается, что основы современной хронологии заложил Жозеф Скалигер (1540—1609); он ввёл датировку по изобретённому им юлианскому периоду с началом в 4713 году до н. э., что позволило перевести все имеющиеся даты в одну систему; также он первым начал (точнее возобновил, ибо спорадически она применялась и в античности) астрономическую проверку встречающихся в исторических источниках дат (например, он первым дал астрономическую датировку солнечного затмения 431 года до н. э., упоминаемого Фукидидом)[7]. Путём перекрёстных проверок синхронных сведений и с помощью астрономических данных, Скалигер и учёный-иезуит Дионисий Петавиус (1583—1652) вычислили основные даты, которые в свою очередь позволили пересчитать по единой системе летосчисления все даты античной истории. Петавиус в 1627 году предложил систему «обратного» отсчёта дат «до Рождества Христова».[8] Эта система, получившая всеобщее признание лишь к концу XVIII века, крайне облегчила изучение хронологии.

Полемика, вызванная трудами Скалигера, стимулировала появление большого количества работ по астрономической и технической хронологии. Обобщающим трудом в этой области явился в XVIII веке труд бенедиктинцев д’Антина, Клеменсе и Дюрана «Искусство проверки дат», последнее издание которого включало 44 тома. К началу XX века научная хронология достигла своей вершины. До сего времени не потерял значения труд немецкого астронома и хронолога Христиана-Людвига Идлера «Справочник по математической и технической хронологии». Из современных специалистов по хронологии особенно известен американский учёный российского происхождения Э. Бикерман, автор труда «Хронология древнего мира» (Лондон, 1969; русский перевод М., 1975).

Вопросы достоверности древней хронологии

Римская хронология, непосредственным продолжением которой, как указывалось, является наша система летосчисления, является вполне достоверной. Характерно, например, что дата прихода к власти Диоклетиана (284 год) была установлена тремя разными учёными с помощью трёх разных способов. Скалигер исходил из коптско-эфиопской традиции, которая приравнивала 1582 год к 1299 году эры Диоклетиана чем руководствовалась коптско-эфиопская традиция, приравнивая 1582 год к 1299 году Диоклетиана[уточнить] Петавий — из того, что Диоклетиан согласно «Пасхальной хронике» пришёл к власти в консульство Карина (второе) и Нумериана, которому, согласно консульским фастам, соответствует 284 год; Идлер вместо этого воспользовался «Каноном Птолемея» и астрономическим наблюдением, позволяющим вывести синхронную датировку: 81 год после правления Диоклетиана = 1112 лет после воцарения Набонассара; это уравнение опять-таки приводит к 284 году.

Греческая история может быть синхронизована с римской, так как многие даты известны и в греческой, и в римской системе исчисления. Достоверны и те восточные хронологические данные, в которых есть прямая или косвенная связь с римской хронологией. Так, списки египетских фараонов Манефона включают в себя персидских царей и Птолемеев, даты правления которых точно известны — это позволяет рассчитать и даты правления предыдущих правителей. Здесь, однако, возникают трудности из-за упомянутых особенностей восточных царских списков. Тем не менее считается, что примерно до 800 года до н. э. египетские царствования датируются абсолютно точно[кем?]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4419 дней], до XVI века до н. э. (то есть до начала Нового царства) — c допуском в несколько десятилетий. Но длительность переходного периода между Средним и Новым царством точно неизвестна — в результате связь с римской хронологией оказывается утраченной. Важную роль в хронологии Среднего царства играет письмо на папирусе, относящееся к концу XII династии; в нём сообщается, что Сириус взойдёт 16-го числа VIII лунного месяца 7 года. Очевидно имеется в виду год правления Сенусерта III, но может быть и его сына Аменемхета III. Во всяком случае дата этого события — около 1800 года, и это позволяет (поскольку число лет правления фараонов династии известно) заключить, что XII династия правила примерно с 2000 до 1800 года до н. э. Длительность Первого переходного периода между Древним и Средним царствами также неизвестна, и потому хронология Древнего царства ещё более гадательна.

У историков Передней Азии опора несколько более твёрдая. Прежде всего сохранился ассирийский список эпонимов (лимму), между 911 и 648 годом до н. э., который проверяется как «Каноном Птолемея», так и указанным в нём солнечным затмением. Для более ранних веков ключевое значение имеет установление даты начала правления царя Хаммурапи. Она основывается на описанном в клинописном документе наблюдении гелиакального восхода (первый восход на утренней заре) Венеры, произошедшего в 6 году правления Амисадуги, одного из последних царей династии Хаммурапи (тогда как известно, что 1 год его правления отстоит от 1 года правления Хаммурапи на 146 лет). Описанные в документе условия гелиакального восхода повторяются через несколько десятилетий, так что в результате появилось несколько вариантов даты 1 года правления Хаммурапи; исходя из совокупности исторических данных, наиболее правдоподобным из них считается дата — 1792 год до н. э. К этой дате, соответственно, и привязываются датировки предыдущих и последующих царствований.

В Китае всегда была развитая историографическая традиция с собственной подробной хронологией, основывающейся на царствованиях с их девизами, а также на 60-летних циклах (см. китайский календарь); в Индии к вопросам хронологии и историографии относились гораздо более беззаботно. Поэтому ключевую дату для синхронизации древней истории Индии с европейской даёт высеченный на камне указ царя Ашоки (III век до н. э.) о посольстве, направленном им в Грецию с миссионерскими целями пропаганды буддизма; в нём упоминаются пять эллинистических правителей (Антигон Гонат и др.), время правления которых точно известно.

Некоторые эры

Однако нужно иметь в виду, что «никто из следовавших византийской эре не считал, что от сотворения мира до воплощения прошло 5508 лет. Если была необходимость указать год рождения Христа, ставили 5500-й. Парадоксальным образом 5508 было числом, но не датой»[9]. Таким образом, в хрониках датой рождения Христа принимался 5500-й (лишь иногда 5505-й), но из-за сбоев в хронологии правления римских императоров последующие события датировались таким образом, что при пересчёте их на современное летоисчисление нужно использовать приведённые выше эры.

Методы датировки

Физические

Химические

Геологические

Археологические

Биологические

Лингвистические

См. также

Хронология


Напишите отзыв о статье "Хронология"

Примечания

  1. ↑ Jean Meeus and Denis Savoie, «The history of the tropical year», Journal of the British Astronomical Association 102 (1992) 40—42
  2. ↑ Фукидид. История, II, 2, 1, пер. Г. А. Стратановского
  3. ↑ Климент Александрийский. Строматы I 138, 1, пер. Е. А. Афонасина
  4. ↑ Бикерман Э. [hbar.phys.msu.ru/gorm/chrono/biktabl.htm#Tabl1 Хронология древнего мира. Табл. 1]
  5. ↑ [www.ufo.obninsk.ru/sdvig8.htm Когда родился Иисус Христос].
  6. ↑ А. М. Эфросман. [hbar.phys.msu.su/gorm/chrono/christ0.htm история календаря и хронология к вопросу о происхождении нашего летосчисления] (1984).
  7. ↑ [hbar.phys.msu.ru/gorm/fomenko/scaltab.htm Скалигер И. Об исправлении хронологии]
  8. ↑ Смирнов М. А. [cats.sao.ru/~satr/DOC/2000.html Когда наступит третье тысячелетие?]
  9. ↑ Водолазкин Е. Г. Всемирная история в литературе Древней Руси: (На материале хронографического и палейного повествования XI—XV вв.) Munchen, 2000. С. 155, курсив в цитате Википедии

Литература

В Викисловаре есть статья «хронология»
  • Бикерман Э. [hbar.phys.msu.ru/gorm/chrono/bikerman.htm Хронология древнего мира. Ближний Восток и античность] / Пер. с англ. И. М. Стеблин-Каменского. М.: Наука, 1975.
  • Дьяконов И. М. [hbar.phys.msu.ru/gorm/fomenko/Nauka_i_Jizn_1986_5.djvu Откуда мы знаем, когда это было] // Наука и жизнь, № 5, 1986, с. 66-74.
  • Ермолаев И. П. Историческая хронология. — Казань: Изд-во Казанского университета, 1980.
  • Климишин И. А. [naturalhistory1.narod.ru/Person/Lib/Kalend_2/Index.htm Календарь и хронология]. — М.: «Наука», 1981.
  • Каменцева Е. И. Хронология: Учеб. пособие для студентов вузов. — Изд. 2-е, исправ. и доп. — М.: Аспект Пресс, 2003. — 160 с. — 4000 экз. — ISBN 5-7567-0293-8. (обл.) (1-е изд. — 1967)
  • Селешников С. И. [naturalhistory1.narod.ru/Person/Lib/Kalend_1/Index.htm История календаря и хронология. М., 1970] (со списком более ранней литературы).
  • Сюзюмов М. Я. Хронология всеобщая. — Свердловск, 1971.
  • Хронологическая таблица. 750—500 гг. до н. э. (Восток. Египет. Греция. Колонии. Архитектура и искусство. Литература) // Кембриджская история древнего мира. Т. III, ч. 3. М., 2007. С. 563—571. ISBN 978-5-86218-467-9
  • Черепнин Л. В. [hbar.phys.msu.ru/gorm/chrono/ruschron.htm Русская хронология], М., 1944.
  • [hbar.phys.msu.ru/gorm/chrono/kirik.pdf Календарно-хронологическая культура и проблемы её изучения: к 870-летию «Учения» Кирика Новгородца: материалы науч. конф. Москва, 11-12 дек. 2006 г.] / сост. Ю. Э. Шустова; редкол.: Р. А. Симонов (отв. ред.) и др.; Рос. гос. гуманитар. ун-т, Ист.-арх. ин-т, Каф. источниковедения и вспомогат. ист. дисциплин, Ин-т всеобщ. истории РАН, Моск. гос. ун-т печати. — М.: РГГУ, 2006.
  • Щепкин Е. Н. Хронология // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:

Отрывок, характеризующий Хронология

Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Хронология&oldid=81498219»