Летучий голландец

«Лету́чий голла́ндец» (нидерл. De Vliegende Hollander, англ. The Flying Dutchman) — легендарный парусный корабль-призрак, который не может пристать к берегу и обречён вечно бороздить моря. Обычно люди наблюдают такой корабль издалека, иногда в окружении светящегося ореола. Согласно легенде, когда «Летучий голландец» встречается с другим судном, его команда пытается передать на берег послания людям, которых давно уже нет в живых. В морских поверьях встреча с «Летучим голландцем» считалась плохим предзнаменованием.

Происхождение

Легенда гласит, что в 1700-е годы голландский капитан Филипп Ван дер Деккен (или по некоторым версиям Ван Страатен) возвращался из Ост-Индии и вёз на борту молодую пару. Капитану приглянулась девушка; он убил её суженого, а ей сделал предложение стать его женой, но девушка выбросилась за борт.

При попытке обогнуть мыс Доброй Надежды корабль попал в сильный шторм. Среди суеверных матросов началось недовольство, и штурман предложил переждать непогоду в какой-нибудь бухте, но капитан застрелил его и нескольких недовольных, а затем поклялся костями своей матери, что никто из команды не сойдёт на берег до тех пор, пока они не обогнут мыс, даже если на это уйдёт вечность. Этим Ван дер Деккен, слывший страшным сквернословом и богохульником, навлёк на свой корабль проклятие. Теперь он, бессмертный, неуязвимый, но неспособный сойти на берег, обречён бороздить волны мирового океана до второго пришествия. Хотя, по некоторым версиям, у него есть шанс обрести покой: раз в десять лет Ван дер Деккен может вернуться на землю и попытаться найти ту, что добровольно согласится стать его женой. По другой версии, есть некое магическое слово, которое может снять проклятие и упокоить «Летучего голландца» и его экипаж.

Первое печатное упоминание о «Летучем голландце» появилось в 1795 году в книге «Путешествие к Ботаническому заливу» (англ. A Voyage to Botany Bay), приписываемое известному в то время лондонскому вору-карманнику и проходимцу Джорджу Баррингтону.

Другие версии легенды

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Ван дер Декен поклялся продать душу дьяволу, если сможет невредимым миновать мыс и не наскочить на скалы. Однако, в договоре он не уточнил, что сделать это нужно только один раз, и потому он был обречён на вечные скитания.
• Из-за сильных штормов корабль долго не мог обогнуть мыс Горн (по другой версии — мыс Доброй Надежды). Команда взбунтовалась, прося шкипера повернуть назад. Но обозлённый Ван Страатен в ответ начал богохульствовать и заявил, что будет штурмовать мыс Горн, даже если ему придётся плыть до второго пришествия. В ответ на такое богохульство раздался страшный голос с неба: «Да будет так — плыви!».
• Команда голландского торгового судна заболела страшной болезнью. Из страха, что болезнь может быть занесена на берег, ни один порт не принимал судно. Корабль с умершими от болезни, отсутствия воды и пищи моряками до сих пор бродит по морям и океанам.
• Одна из версий рассказывает о капитане Фалькенбурге, который был обречён скитаться по Северному морю до дня Страшного суда, играя в кости с дьяволом на собственную душу.
• Команда «Летучего голландца» так торопилась домой, что не пришла на помощь другому тонущему кораблю, за что была проклята.

Возможное объяснение

Одно из возможных объяснений, а также возникновение названия, связывают с явлением фата-морганы, так как мираж всегда виден над поверхностью воды.

Также возможно, что светящийся ореол — это огни святого Эльма. Морякам их появление сулило надежду на успех, а во время опасности — и на спасение.

• Fata morgana of the ships.jpg

  На этом изображении видно, как под действием фата-морганы изменяются очертания двух кораблей. Четыре фотографии в правой колонке изображают первый корабль, а четыре фотографии в левой — второй.

• Fata Morgana of a boat.jpg

  Цепь изменяющихся миражей.

Существует также версия, что в возникновении легенды сыграла свою роль жёлтая лихорадка. Передаваемая комарами, размножавшимися в ёмкостях с пищевой водой, эта болезнь была вполне способна истребить целый корабль. Встреча с таким кораблем-призраком была действительно опасна для жизни: изголодавшиеся комары тут же нападали на живых моряков и передавали им заразу.

В искусстве

В художественной литературе легенда была представлена во множестве вариаций. В 1839 году вышел роман английского писателя Фредерика Марриета «Корабль-призрак», рассказывающий о скитаниях Филиппа Ван дер Деккена, сына капитана проклятого корабля. Летучему Голландцу посвящено стихотворение Николая Гумилёва «Но в мире есть иные области…» из цикла «Капитаны», IV, опубликованное в 1909 году. Летучий Голландец упоминается в рассказе Александра Грина «Капитан Дюк».

В фильме Пираты Карибского Моря: Сундук Мертвеца используется образ "Летучего Голландца".

Одна из версий легенды в литературной обработке приведена в романе Леонида Платова «Секретный фарватер», в котором «Летучим голландцем» называют засекреченную подводную лодку, выполняющую задания особой важности для нужд Третьего Рейха. Анатолий Кудрявицкий в романе «Летучий Голландец» (2012) представил собственную версию легенды, по которой капитан проигрывает спор Смерти и Смерти При Жизни, и достаётся последней, на чём и основано последующее повествование о российской жизни в 70-х годах XX века. Английский писатель Брайан Джейкс написал серию детективно-приключенческих книг про мальчика Бена и его собаку, спасшихся с Летучего Голландца.

К этой теме не раз обращались и музыканты. Уже в январе 1827 года в театре Адельфи состоялась премьера оперы Джорджа Родуэлла «Летучий Голландец, или Корабль-призрак» (англ. The Flying Dutchman, or The Phantom Ship), а в 1843 году в Дрездене увидела свет одна из первых опер Рихарда Вагнера — «Летучий голландец», на написание которой композитора вдохновил шторм, в который они с женой попали во время поездки в Англию.

В конце XX — начале XXI века тема Летучего Голландца неоднократно использовалась в массовой музыкальной культуре. Она звучала в композициях:

• рок-группы «Машина времени» («Летучий голландец», 1976; альбом «Неизданное I»)
• группы «Карнавал»
• рок-группы «Наутилус Помпилиус» («Летучий фрегат»; альбом «Переезд»)
• рок-группы «Отражение» («На борту „Летучего Голландца“», магнитоальбом «Чёрная тень»)
• группы Carach Angren (альбом Death Came Through A Phantom Ship — «Кораблём-призраком прибыла смерть»)
• хоррор-панк-группы Король и Шут - "Хороший пират - мертвый пират"
• рок-барда Вени Д'ркина - "Летучий голландец"

Аллюзии

Широкая известность легенды привела к тому, что имя «летучий голландец» стало нарицательным. Во время американской гражданской войны «летучим голландцем» прозвали XI корпус Потомакской армии за его бегство в сражении при Чанселорсвилле. «Летучим голландцем» называли выдающегося нападающего футбольной сборной Голландии Йохана Кройфа за его скорость, другой же голландский футболист Деннис Бергкамп получил прозвище «Нелетучий голландец» из-за своей аэрофобии.

В качестве аллюзии выражение не раз использовалось в кинематографе. Название «Летучий голландец» носили такие ленты, как фильм Владимира Вардунаса, снятый на ялтинской киностудии «Фора-фильм» в 1990 году, и картина голландского режиссёра Йоса Стеллинга, вышедшая в 1995 году.

См. также

• Корабль-призрак
• «Мария Целеста» — другое нарицательное имя для обозначения кораблей-призраков.
• «Корсары: Город потерянных кораблей» — компьютерная ролевая игра, в которой игроку предоставляется возможность снять проклятие с «Летучего голландца».

Отрывок, характеризующий Летучий голландец

Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!