Леуварден
Город
Показать/скрыть карты
|
Ле́уварден (Лёут; нидерл. Leeuwarden [ˈleˑˌwɑrdə(n)] , з.-фриз. Ljouwert [ˈʎɔːw(ə)t] , нидерл. н.-сакс. Liwwadden) — город в Нидерландах, столица провинции Фрисландия, центр одноименной общины.
Содержание
История
Местность, где расположен нынешний Леуварден, была заселена с X века (хотя недавно обнаружены остатки построек, датированных II веком). Грамота, дающая Леувардену привилегии города, была пожалована в 1435 году. Расположенный на Мидделзе (устье реки, впадающей в море), город превратился в крупный центр торговли, но после того, как река пересохла в XV веке, Леуварден пришёл в упадок. В 1901 году в городе насчитывалось 32 203 жителя. Во время Второй мировой войны Леуварден был оккупирован немецкими войсками, 16 апреля 1945 года освобождён отрядом канадских драгун, в нарушение приказа [www.visitleeuwarden.com/] ворвавшихся в город и изгнавших оттуда оккупантов.
Спорт
В городе базируется профессиональный футбольный клуб «Камбюр», выступающий в высшем и первом дивизионах чемпионата Нидерландов.
Самоуправление
В Леувардене, столице Фрисландии, располагаются органы провинциального самоуправления.
Достопримечательности
К числу самых знаменитых зданий города относятся бывшая канцелярия (Kanselarij), бывшая Весовая палата (Waag), церковь святого Бонифация и падающая башня Олдехове.
В 1954 году был установлен памятник корове. На постаменте лаконичная надпись: «Ус мэм» — «Наша мама».
День домино
Ежегодно в городе для демонстрации принципа домино проводится День домино, на котором устанавливаются мировые рекорды по количеству упавших костяшек домино.
Знаменитые горожане
- Саския ван Эйленбург — жена Рембрандта.
- Мата Хари — известная танцовщица и шпионка.
- Ян Якоб Слауэрхоф — один из крупнейших нидерландских поэтов XX века.
- Питер Йеллес Трульстра (1860—1930) — нидерландский политический деятель, писатель.
- Мауриц Корнелис Эшер — нидерландский художник-график.
Напишите отзыв о статье "Леуварден"
Ссылки
- [www.leeuwarden.nl uwarden.nl] — официальный сайт Леуварден (нид.)
Отрывок, характеризующий Леуварден
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
