Лехитские языки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лехитская
Таксон:

подгруппа

Ареал:

Польша, Германия, Франция, Литва, Чехия, Россия, Белоруссия, Украина, Словакия, Казахстан, Латвия, США, Бразилия, Канада

Число носителей:

около 40 млн[1]

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья

Славянская ветвь
Западнославянская группа
Состав

польский, силезский, кашубский, словинский, полабский

Коды языковой группы
ISO 639-2:

—

ISO 639-5:

—

См. также: Проект:Лингвистика

Лехи́тские языки́ (польск. języki lechickie, кашубск. lechicczé jãzëczi) — подгруппа западнославянских языков[2], исторически распространённых на территории, соответствующей современным Польше и восточной Германии (Бранденбург, Мекленбург, Померания).

В настоящее время в состав лехитской подгруппы входят один из самых крупных в Восточной Европе по числу носителей польский язык[3], сильно раздробленный диалектно, а также распространённый в северо-западной Польше кашубский язык[4][5], употребление которого в основном ограничено бытовой сферой. В последнее время нередко выделяется силезский язык, традиционно относимый к польским диалектам. Два лехитских языка вымерли: в XVIII веке полабский язык на территории Германии[6] и в XX веке словинский язык, ареал распространения которого соседствовал с ареалом кашубского языка (многие исследователи считают словинский диалектом кашубского)[7].

Общее число говорящих на лехитских языках составляет около 40 млн чел[1].





Этимология названия и история изучения подгруппы

«Лехитские» не является самоназванием данной подгруппы языков, так как не было зафиксировано существования как этнической общности, объединявшей всех носителей этих языков, на протяжении всей истории их существования, так и единого языка у них, название искусственно образовано от латинизированного этнонима Lęch. В языках соседей этноним поляков звучит как Lenkai в литовском, Lengyelek в венгерском, Ляхи у восточных славян[8], возможно, название племени лендзян (лендзицев или ленхов) было перенесено соседними народами на всех поляков. Существует также версия происхождения названия от эпонима (имени) легендарного основателя Польши Леха[9].

Впервые выделение лехитской лингвистической общности из западнославянской было предложено в середине XIX века чешским учёным П. Й. Шафариком, который разделил западнославянские языки на три подгруппы: ляшскую (языки поляков, силезцев и поморян), чехословацкую (языки чехов, мораван и словаков) и полабскую (языки лютичей, ободритов, лужичан, мильчан и других племён)[10]. А. Гильфердинг в своей работе 1862 года «Остатки славян на южном берегу Балтийского моря» также выделял ляшскую подгруппу языков, включая в неё польский язык и наречия надбалтийских славян (единственное сохранившееся из которых — кашубское)[11]. Первым, кто поставил вопрос о родстве польского и кашубского языков с полабским, был немецкий лингвист А. Шлейхер, он объединил эти языки в северную (лехитскую) подгруппу по наличию у них таких общих признаков, как переход праславянских *g и *dj в ʒ и сохранение носовых гласных (отмечая также общее у полабского с кашубским разноместное ударение и мазурение, сближающее полабский с некоторыми польскими диалектами). В этой подгруппе А. Шлейхер выделял западнолехитские (полабский) и восточнолехитские (польский с кашубским) языки. В западнославянском ареале по наличию или отсутствию носовых он противопоставил северную подгруппу южной (чешской), в которую включил чешский, словацкий и лужицкие языки[12].

На рубеже XIX и XX вв. появились работы, в которых отмечался особый взгляд на внутреннее членение лехитских языков, полабский и кашубский выделялись в отдельную поморскую группу (И. Бодуэн де Куртене) или рассматривались как наречия одного языка (С. Рамулт (Stefan Ramułt)); а также высказывалось сомнение некоторыми учёными в отношении существования лехитского языкового единства (Ф. Лоренц (Friedrich Lorentz))[13]. Дальнейшее изучение лехитских языков, и в частности истории их формирования, отражено в исследованиях К. Нича, Я. Розвадовского и Т. Лер-Сплавинского, убедительно доказавших родство языков лехитской подгруппы[14].

Ряд учёных по-особому рассматривали проблему отношений в западнославянской группе лехитских и лужицких языков. В. Ташицкий, З. Штибер, Е. Налепа высказывали мнение об особенно близком родстве лужицких и лехитских языков[15]. В. Ташицкий предполагал, что в древности могла существовать лехитско-лужицкая языковая общность, противопоставленная чешско-словацкой, а нижнелужицкий он называл «сильно лехизирующим языком». З. Штибер считал, что нижнелужицкий идентичен лехитским языкам[16]. Мнения о большей близости полабского с нижнелужицким языком, чем с польским, придерживается В. Манчак (W. Mańczak), сближающий полабский и нижнелужицкий на основе лексического сходства[17].

Классификация лехитских языков

Лехитские языки делятся на западные и восточные:

Силезский язык, считающийся, по мнению многих славистов, диалектом польского языка, не имеет значительных языковых особенностей, выделяющих его среди других польских диалектов. Тем не менее его отличают наличие письменности[21] и особое этническое самосознание носителей этого диалекта. Существует движение за придание диалекту статуса самостоятельного языка, предпринимаются попытки его кодификации[22].

Кашубский язык, сохранивший определённую генетическую самостоятельность[2] и обладающий собственной литературной традицией, вследствие экстралингвистических причин вместе со словинским языком также рассматривается как одна из основных диалектных групп польского языка[3][23][19]. Словинский (язык славян-протестантов Поморья до середины XX века) включают в состав кашубского языка (языка католического населения Поморья) как его диалект (или как говоры его севернокашубского диалекта), в XIX — начале XX вв. для языка кашубов и словинцев использовалось название поморский язык (в работах С. Рамулта (1893, Słownik języka pomorskiego czyli kaszubskiego), Ф. Лоренца (1925, Geschichte der Pomoranischen (Kaschubischen) Sprache) и других учёных).

Кашубские, словинские и другие говоры Поморья генетически восходят к диалекту племенного союза поморян. По наличию в диалекте поморян древних языковых черт, сходных с чертами диалектов полабских славян, Т. Лер-Сплавинский относил племена поморян к западнолехитским, разделяя их на две группы племён: западнопоморскую и восточнопоморскую[24][25]. В развившихся на основе древнего поморского диалекта кашубском и словинском языках западнолехитские языковые черты (подвижное ударение, сохранение мягкости перед -ar-, случаи сохранения неметатизированных сочетаний *tort и др.)[6][26][~ 1], сближающие их с полабским, сохранились, но в то же время в современном кашубском доминируют восточнолехитские черты (наибольшее число которых представлено в его южнокашубском диалекте), что явилось результатом длительного процесса междиалектных контактов на севере Польши, сближения с диалектами польского языка[23]. Исходя из этого, диалекты Поморья могут рассматриваться как восточнолехитские или переходные от западнолехитских к восточнолехитским[27]. К. Дейна разделял диалекты польского языка на центральнолехитские (поморские) и восточнолехитские (континентальные). Считая кашубский диалектом польского, он относил его к центральнолехитским, отмечая переходный характер кашубского от польского к полабскому, выделяя при этом широкое распространение в нём восточнолехитских языковых явлений[28].

Большая часть славянских говоров Поморья (или племенных языков)[2], как западнолехитских, так и восточнолехитских, не сохранилась до настоящего времени, они известны только по данным топонимии и славянским заимствованиям в говорах нижненемецкого языка.

Ареал

Лехитские языки распространены в северной части западнославянского ареала; вместе с чешским, словацким и лужицкими лехитские языки исторически представляли западнославянский диалектный континуум, который был нарушен распространением немецкого языка в Силезии и пастушеской колонизацией, проходившей в XIV—XVI вв. по территории Карпат и сопровождавшейся миграциями валахов, возможно, восточных славян[29], а также польского населения из района Кракова в Подгалье (сформировавшее субэтнические группы гуралей)[30]. В настоящее время лехитские языки связаны переходными говорами (известными как ляшские говоры) с другими западнославянскими языками только в районе польско-чешско-словацкого пограничья в Карпатах[31]. Говоры на границе Польши и Чехии к западу от этого района являются смешанными переселенческими говорами, образованными после Второй мировой войны в результате смены немецкого населения в Силезии польским и чешским[32].

Лехитские языки граничат в северо-восточной части своего ареала с областями распространения русского[~ 2][33] и литовского языков, на востоке граничат с белорусским и украинским (включая лемковские говоры на юго-востоке), на западе — с немецким и лужицкими языками. Продолжением лехитского ареала на юге являются говоры жителей приграничных с Польшей районов Словакии (малопольские гуральские говоры Спиша и Оравы) и Чехии (говоры Тешинской Силезии)[34].

Многочисленные островные польские говоры, известные как периферийные диалекты польского языка, распространены в Белоруссии и Литве, в меньшей степени они сохраняются на Украине и в Латвии, а также в Румынии, Молдавии и Венгрии[34].

Помимо Польши (основной области распространения современных лехитских языков) и соседних с ней государств (где носители польского языка живут длительное время), польский язык (и его диалекты), а также кашубский язык, распространены среди иммигрантов и их потомков во многих странах мира: в Германии, США (включая говорящих на силезском диалекте в Техасе[35]), Канаде (включая говорящих на кашубском языке[36]), Бразилии, Аргентине, Австралии и во многих других странах. В крупных польских диаспорах в двуязычной среде формируются своеобразные варианты польского языка: польско-бразильский вариант под влиянием португальского языка, язык американской Полонии под влиянием английского языка и другие[34].

Численность и современное положение

Подавляющее большинство носителей современных лехитских языков — носители польского языка. Их численность согласно переписи 2002 года в Польше составила 37 405 тыс. чел. (из них 36 965 тыс. — поляки)[37]. Польский язык употребляется в польской диаспоре в среде лиц польского происхождения, оказавшихся вне Польши в результате эмиграции, переселений, изменений государственных границ: в Литве — 235 тыс. чел. (2001), Белоруссии — 18 тыс. чел. (1999), России — 94 тыс. чел. (2002)[38], Казахстане — 47 тыс. чел. (1999), Украине — 19 тыс. чел. (2001), Латвии — 12 тыс. чел. (2000), Чехии — 52 тыс. чел. (2001), Германии — 300 тыс. чел. (2002), США — 667 тыс. чел. (2000), Канаде — 164 тыс. чел. (2001) и др. Всего численность носителей польского языка, живущих вне Польши, по разным данным, превышает 1,7 млн чел.[1]
На кашубском языке согласно переписи 2002 года в Польше дома говорят 52 665 чел. (из них 49 855 назвали себя поляками, 2690 — кашубами, 34 — немцами), на силезском языке говорят 56 643 чел. (из них 29 345 назвали себя силезцами, 19 991 — поляком, 7213 — немцами)[37].

Польский язык — один из крупнейших по числу говорящих и ареалу распространения славянский язык, он является одним из официальных языков Европейского Союза и официальным языком Республики Польша, используемым во всех сферах жизни польского государства. В отличие от польского употребление кашубского и силезского языков ограничено, как правило, устным общением в быту. Большинство носителей кашубского и силезского в Польше двуязычны, второй язык, на котором они говорят, — польский. В сравнении с силезским (у которого нет общепринятой нормы) у кашубского языка существует относительно устойчивая норма, на кашубском с XIX века создаются литературные произведения (с влиянием того или иного диалекта), в настоящее время издаются газеты, транслируются радиопередачи[39], кашубский язык преподаётся в школах[40].

История формирования лехитских языков

Начало формирования лехитской языковой общности относится по времени к эпохе праславянского языка, когда в пределах территории распространения его западного диалекта (диалекта предков носителей всех современных западнославянских языков) стали обособляться северный (пралехитский) и южный (прачешско-словацкий) поддиалекты. Результатом развития северного поддиалекта после распада праславянской языковой общности во 2-й половине I тыс. н. э. стало формирование современных лехитских языков[44][45].

В ранний период развития пралехитского диалекта отмечают его контакты с другими диалектными объединениями праславян, в их числе с предком современных восточных южнославянских языков, о чём свидетельствуют древние болгаро-лехитские изоглоссы, выделенные С. Б. Бернштейном (делабиализация носового заднего ряда, сохранение смычки в ʒ, ʒ’ и др.)[46], позднее, около середины I тыс. и несколько ранее у пралехитского диалекта сформировались некоторые общие черты с прасеверно-восточнославянским диалектом (позднее развившимся в древненовгородский диалект)[44].

Предки носителей современных лехитских языков (поляков и кашубов), а также предки носителей славянских диалектов лехитской подгруппы в области между Одером и Эльбой (Лабой), исчезнувших в VIII—XIV вв. (из которых до XVIII века сохранился только небольшой остров полабского населения в Люнебурге), расселяясь на запад из Прикарпатья и бассейна Вислы, к VI—VII вв. занимали значительные территории центральной и восточной Европы от Западного Буга и Вислы на востоке до Эльбы (включая и её левый берег) на западе и от южного побережья Балтийского моря на севере до Судетов и Карпатских гор на юге. В западной части лехитского ареала славяне занимали земли, оставленные германскими племенами в период переселения народов в V—VI вв.[47], или селились чересполосно с германцами[2], при этом часть германского населения была славянами ассимилирована, а некоторые славянские племенные этнонимы, возможно, имеющие германское происхождение, перешли от германцев к славянам (руяне — ругии, слензане — силинги, варны — варины)[45][48].

Западнолехитские языки и диалекты

Диалекты четырёх крупных племенных союзов — ободритов (бодричей) (включая собственно ободритов, древан, вагров, варнов и др.), лютичей (велетов) (включая хижан, черезпенян, гаволян и др.), руян (живших на острове Рюген — по-славянски Руян) и поморян (включая волинян, кашубов и др.)[~ 3][25], расселившихся на южном побережье Балтийского моря от Вислы до Эльбы, — стали основой для формирования западнолехитской языковой общности, просуществовавшей относительно недолгое время[24][47]. В результате средневековой экспансии немецкого языка бо́льшая часть западнолехитских диалектов в течение нескольких веков была вытеснена немецким и исчезла. Сохранились сведения о двух говорах полабского (древяно-полабского) языка (вымерших к XVII—XVIII вв.), происходивших от диалекта племени древан из союза племён ободритов. Они размещались на западной периферии западнолехитского ареала в княжестве Люнебург в районе Люхов-Данненберг, один из этих говоров известен по записям полабского крестьянина Яна Парума Шульце, другой — по словарю пастора Христиана Хеннига[6][26]. Существует предположение о том, что полабский язык имел распространение на широкой территории вплоть до нижнего Одера и включал в свой состав помимо древанской ободритскую и велетскую диалектные группы, но такое членение не подкрепляется надёжными лингвистическими материалами. Археологические данные дают возможность предполагать, что говоры лютичей (велетские говоры) могли развиваться независимо от ободритских и эволюционировали в самостоятельный славянский язык (формирование которого не было завершено)[47]. Помимо полабского известен ещё один вымерший западнолехитский язык на северо-восточной периферии западнолехитского ареала в районе озёр Лебско и Гардно — словинский язык (или архаичный диалект кашубского языка, или, вместе с кашубским, диалект поморского языка), подробно описанный Ф. Лоренцем и М. Рудницким, употреблявшийся до середины XX века[46][50]. Остальные славянские говоры между Одером и Эльбой, а также в западном Поморье оставили следы лишь в топономастике и субстратной лексике.

До настоящего времени сохранился только кашубский язык (или, по другим классификациям, генетически обособленный, но по экстралингвистическим причинам, диалект польского языка)[51]. Кашубский язык со словинско-поморскими говорами (словинским языком) сформировались на основе диалекта восточных поморян с влиянием на их лексику немецкого литературного языка и нижненемецких диалектов. В настоящее время кашубский язык вместе со словинско-поморскими говорами (хотя и сохранившими некоторые западнолехитские черты) рассматриваются как восточнолехитские или переходные от западнолехитских к восточнолехитским[27], что является следствием исторической конвергенции поморских диалектов с польским языком[23].

Восточнолехитские языки и диалекты

Восточнолехитские диалекты четырёх крупных племенных союзов — полян, вислян, слензан (сленжан) и мазовшан[~ 4] — в процессе своего развития и сближения образовали современный польский язык с большим разнообразием диалектов и говоров[~ 5][52] как на территории расселения древних восточнолехитских племён (территории этнического формирования поляков), так и за её пределами, сформировавшихся в результате распространения польского языка на землях балтов (пруссов и ятвягов) и восточных славян.

Диалекты восточнолехитских племён не были однородными в языковом отношении, среди основных польских племенных союзов относительное языковое единство было характерно для диалектов полян, вислян и слензан, диалект мазовшан был наиболее обособлен от них[52]. Различной была роль у польских диалектов, сформировавшихся на основе диалектов племён, в образовании общепольского языка, его основой был прежде всего великопольский (полянский) диалект (с последующим усилением влияния на литературный язык малопольского диалекта)[~ 6][53]. Образованию единого польского языка способствовала консолидация носителей племенных восточнолехитских диалектов в одном государстве с X века. Защищённые в некоторой степени с запада от немецкого нашествия тем сопротивлением, которое ему оказывали западнолехитские племена, восточнолехитские имели время организоваться в сильное государственное объединение, способное противостоять мощной немецкой экспансии на восток. Центром этого государства стало племя полян, их правители, Пясты, объединили в своих руках власть над своими племенными землями, захватили соседние Куявы и овладели территориями племён, наиболее родственных полянам: Мазовией, Силезией, Малой Польшей, Восточным Поморьем[54]. В дальнейшем часть польских территорий попала под власть немцев в Мазурии, западной Великопольше, Нижней Силезии, польские говоры этих земель подверглись германизации[55] — после 1945 года эти территории были заселены поляками, где сформировались новые смешанные диалекты польского языка.

Среди современных польских диалектов иногда в качестве самостоятельного языка выделяют силезскую диалектную группу, чему способствуют больше процессы формирования этнического самосознания у силезцев (в Польше силезцами назвали себя 173 тыс. чел. в 2002 году[56], а в Чехии — 10,8 тыс. чел. в 2001 году[57]), движение за силезскую автономию[58], чем собственно лингвистические причины. Силезский диалект выделяется среди других польских не наличием своеобразных, присущих только ему, языковых явлений, а главным образом сочетанием (наличием или отсутствием в нём) великопольских или малопольских черт, а также своеобразной лексикой, сформированной во времена господства немецкого языка в Силезии под властью Австро-Венгрии, в дальнейшем — Пруссии и единой Германии.

Основные языковые особенности

Лехитские языки разделяют языковые черты, общие для всех языков западнославянской группы (сохранение архаичных сочетаний согласных tl, dl (польск. plótł, mydło); результаты второй (польск. mucha — musze) и третьей палатализации (польск. wszystek из *vьхъ) для задненёбного х; сохранение сочетаний kv’, gv’ (польск. kwiat, gwiazda); отсутствие l эпентетического (польск. ziemia); переход *tj, *dj в c, ʒ (z) (польск. świeca, miedza); переход *ktj, *gtj в c (польск. noc, piec); наличие в родительном и дательном пад. ед. числа сложных прилагательных флексий -ego, -emu в отличие от -ogo, -omu; стяжение гласных при выпадении интервокального j и ассимиляции гласных во флексиях и в корнях (польск. prosty, prosta, proste) и др.)[2]. Кроме этого, языки лехитской подгруппы характеризуют общие для них и обособленные от других западнославянских языков явления.

В пределах западнославянского ареала лехитские языки отличаются от близкородственных чешского, словацкого и лужицких следующими присущими только им языковыми особенностями:

  • Переход праславянских ě, ę, ŕ̥ перед твёрдыми переднеязычными в a, ą, ar: польск. lato из *lĕto и т. п.[59]
  • Делабиализованный характер носового заднего ряда ąо (как и у предка современного болгарского языка — ąъ), у остальных славян лабиализованные ų или ǫ (впоследствии утраченные)[46].
  • Сохранение праславянских носовых гласных: польск. pięć, полаб. pąt, но чеш. pět[60]. Отсутствуют в келецко-сандомерских говорах малопольского диалекта, в которых произошёл процесс деназализации[61].
  • Особенности изменений в группах *tort, *tolt, общие с восточнославянскими языками: польск. krowa, złoto, król (с редукцией гласного перед сонантом) и рус. коро́ва, зо́лото, коро́ль, но чеш. kráva, zlato, král при наличии случаев отсутствия перегласовки в tort в западнолехитском ареале: кашубск. warna (ворона) и полаб. korvo (корова)[62].
  • Утрата слоговости сонантов (вокализация сонантов) r̥, ŕ̥ и l̥, l̥’, развитие на их месте сочетаний с гласными: польск. twardy, sierp, żółty, сил. mołwić, кашубск. wolk, но чеш. tvrdé, srp, mluvit, словацк. žltá, vlk. Вокализация сонантов распространена также в лужицких языках[59].
  • Наличие смычки в ʒ, ʒ’ (польск. noga – nodze) в результатах второй и третьей палатализаций на месте *g, не сохранившейся в языках чешско-словацкой подгруппы (чеш. noha – noze), частично и в кашубском: кашубск. saza при польск. sadza (сажа), в современном кашубском языке отсутствие смычки представлено в редких случаях. Также смычка в ʒ, ʒ’ известна некоторым западноболгарским говорам. Звук ʒ в лехитских языках представлен также на месте праславянского *dj[46].
  • Отсутствие перехода g в h (гортанный, фрикативный): польск. noga, но чеш. noha.
  • Инициальному ударению (на первом слоге) в чешском, словацком и лужицких языках противопоставляется парокситоническое ударение (на предпоследнем слоге) в польском языке и разноместное в кашубском и полабском языках[2].

Для лехитских языков характерны лексические заимствования (особенно в полабском, словинском, кашубском языках и в говорах великопольского и силезского диалектов польского языка) из немецкого, а также влияние латинского как языка церкви, науки и литературы на кашубский и польский.

Отличия западнолехитских языковых явлений от восточнолехитских:

  • Единообразная замена сонантов l’ и l: кашубск. wolk, dolgi, pålni при польск. wilk, długi, pełny.
  • Сохранение мягкости перед -ar-: кашубск. cv’ardi, m’artvi при польск. twardy, martwy.
  • Случаи сохранения неметатизированных сочетаний *tort[59].

Часть лехитских языковых особенностей характерна и для лужицких языков, занимающих переходное положение от лехитской к чешско-словацкой подгруппе[24] (вокализация сонантов r̥, ŕ̥ и l̥, l̥’, наличие звука g в нижнелужицком и др.), часть языковых явлений противопоставляет лехитские и чешско-словацкие лужицким (сохранение в последних формы двойственного числа).

См. также

Напишите отзыв о статье "Лехитские языки"

Примечания

Комментарии
  1. ↑ Часть западнолехитских языковых черт (таких как случаи сохранения неметатизированных сочетаний *tort и др.) является в настоящее время в современных кашубских говорах лексикализованными реликтами.
  2. ↑ После 1945 года на территории Восточной Пруссии русский язык сменил нижненемецкие диалекты, которые, в свою очередь, к началу XVIII века полностью вытеснили прусский (древнепрусский) язык.
  3. ↑ Состав западнолехитских племён, от языка которых осталось очень мало сведений, был выявлен согласно историческим данным и изучению топонимии.
  4. ↑ Помимо племенных союзов полян, вислян, слензан и мазовшан существовали и иные восточнолехитские племенные объединения: куявы, лендзяне, серадзяне и другие.
  5. ↑ Языковые различия между древними племенными польскими диалектами отражают современное диалектное членение польского языка: основные диалектные группы (великопольская, малопольская, силезская и мазовецкая) ведут своё происхождение от диалектов полян, вислян, слензан (сленжан) и мазовшан.
  6. ↑ На развитие польского литературного языка оказали влияние, в меньшей степени, чем великопольский и малопольский диалекты, также мазовецкий диалект и периферийные диалекты польского языка Литвы, Белоруссии и Украины.
Источники
  1. ↑ 1 2 3 Тихомирова, 2005, с. 1.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Широкова А. Г. [tapemark.narod.ru/les/164a.html Западнославянские языки] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  3. ↑ 1 2 3 Тихомирова Т. С. [tapemark.narod.ru/les/383d.html Польский язык] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  4. ↑ [www.sil.org/iso639-3/documentation.asp?id=csb SIL International] (англ.). — Documentation for ISO 639 identifier: csb. [www.webcitation.org/65cwjUWfW Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  5. ↑ [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=csb Ethnologue: Languages of the World] (англ.). — Kashubian. A language of Poland. [www.webcitation.org/65cwjz6lD Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  6. ↑ 1 2 3 Супрун А. Е. [tapemark.narod.ru/les/380b.html Полабский язык] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  7. ↑ [books.google.com/books?id=29BAeKHwvuoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Encyclopedia of the languages of Europe] / edited by Glanville Price. — Blackwell Publishers, 2000. — С. 49—50. — ISBN 0-631-22039-9. (Проверено 10 марта 2012)
  8. ↑ Ананьева, 2009, с. 19.
  9. ↑ Янин В. Л., Попова Л. М., Щавелева Н. И. [www.vostlit.narod.ru/Texts/rus/Chron_Pol_majoris/pred.htm Великая польская хроника (предисловие) (Библиотека сайта XIII век)] // Великая хроника о Польше, Руси и их соседях. — М., 1987. (Проверено 10 марта 2012)
  10. ↑ Szafarzyk P. J. Słowiańskie starożytności. — Poznań, 1844. — С. 63—64.
  11. ↑ Lehr-Spławiński, 1929, с. 5.
  12. ↑ Lehr-Spławiński, 1929, с. 5—6.
  13. ↑ Lehr-Spławiński, 1929, с. 6—7.
  14. ↑ Lehr-Spławiński, 1929, с. 6—9.
  15. ↑ Taszycki W. Stanowisko języka łużyckiego // Symbolae grammaticae in honorem J. Rozwadowski. — 1928. — Т. II. — С. 128—135.
  16. ↑ Шустер-Шевц, 1976, с. 70—71.
  17. ↑ Polański K. [www.sbc.org.pl/dlibra/doccontent?id=18899&dirids=1 Gramatyka języka połabskiego] / pod redakcją J. Okuniewskiego. — 2010. — С. 18. (Проверено 10 марта 2012)
  18. ↑ [www.gwarypolskie.uw.edu.pl/index.php?option=com_wrapper&Itemid=53 Gwary polskie. Przewodnik multimedialny pod redakcją Haliny Karaś] (польск.). — Mapa dialektów. [www.webcitation.org/65cwixtxk Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  19. ↑ 1 2 3 Топоров В. Н. [tapemark.narod.ru/les/186a.html Индоевропейские языки] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  20. ↑ Дуличенко А. Д. Западнославянские языки. Кашубский язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: «Academia», 2005. — С. 383. — ISBN 5-874444-216-2.
  21. ↑ Handke, 2001, с. 211.
  22. ↑ Тихомирова, 2005, с. 37.
  23. ↑ 1 2 3 Тихомирова, 2005, с. 1—2.
  24. ↑ 1 2 3 4 Ананьева, 2009, с. 19—20.
  25. ↑ 1 2 3 Lehr-Spławiński T. Język polski. Pochodzenie, powstanie, rozwój. — Warszawa, 1978.
  26. ↑ 1 2 Супрун А. Е. [www.philology.ru/linguistics3/suprun-89a.htm Полабский язык] // Введение в славянскую филологию. — Минск, 1989. — С. 93—99. (Проверено 10 марта 2012)
  27. ↑ 1 2 Handke, 2001, с. 206.
  28. ↑ 1 2 Dejna K. Dialekty polskie. — Wrocław, 1973.
  29. ↑ Ананьева, 2009, с. 83.
  30. ↑ Ананьева, 2009, с. 81.
  31. ↑ Stieber Z. Sposoby powstawania słowiańskich gwar przejściowych // Prace Kom. Jęz. PAU, № 27. — Kraków, 1938.
  32. ↑ Ананьева, 2009, с. 66.
  33. ↑ Топоров В. Н. [tapemark.narod.ru/les/404a.html Прусский язык] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  34. ↑ 1 2 3 Тихомирова, 2005, с. 2.
  35. ↑ [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/hlp04 Texas State Historical Association] (англ.). — Panna Maria, TX. [www.webcitation.org/67oPD9BE9 Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  36. ↑ [www.kashub.com/canada/language.html Wiёdno Kaszёbё] (англ.). — Canada. [www.webcitation.org/67oPDsxFs Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  37. ↑ 1 2 [www.stat.gov.pl/gus/5840_4520_PLK_HTML.htm Główny Urząd Statystyczny] (польск.). — Ludność według języka używanego w kontaktach domowych i deklaracji narodowościowej w 2002 r. [www.webcitation.org/65cwkYZDW Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  38. ↑ [www.perepis2002.ru/index.html?id=17 Федеральная служба государственной статистики]. — Всероссийская перепись населения 2002 года. Распространенность владения языками (кроме русского). [www.webcitation.org/659qDdnhX Архивировано из первоисточника 2 февраля 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  39. ↑ [radiogdansk.pl/index.php/po-kaszubsku.html Radio Gdańsk] (кашубск.). — Po kaszubsku. [www.webcitation.org/67oPEPBGM Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  40. ↑ [www.kuratorium.gda.pl/index.php?c=347&d=6064 Kuratorium Oświaty w Gdańsku] (польск.). — Język kaszubski. [www.webcitation.org/67oPFB7hg Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  41. ↑ [piastowie.kei.pl/piast/mapy/1.htm Piastowie.kei.pl] (польск.). — Słowiańszczyzna zachodnia (Карта размещения племенных диалектов западных славян в 800—950 гг.). [www.webcitation.org/67oPGPBMT Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  42. ↑ [www.gwarypolskie.uw.edu.pl/mambots/content/smoothgallery/cache/images/stories/pic/549x480-M801.jpg Gwary polskie. Przewodnik multimedialny pod redakcją Haliny Karaś] (польск.). — Terytoria formowania się dialektów polskich (Карта размещения польских племён в допястовскую эпоху). [www.webcitation.org/67oPH4wAE Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  43. ↑ [www.gwarypolskie.uw.edu.pl/index.php?option=com_content&task=view&id=806&Itemid=82 Gwary polskie. Przewodnik multimedialny pod redakcją Haliny Karaś] (польск.). — Dialekty polskie — historia. [www.webcitation.org/67oPHZyET Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  44. ↑ 1 2 Иванов В. В. [tapemark.narod.ru/les/093d.html Генеалогическая классификация языков] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  45. ↑ 1 2 Мыльников А. С., Чистов К. В. Статья Славяне // Народы и религии мира: Энциклопедия / Гл. редактор В. А. Тишков; Редкол.: О. Ю. Артемова, С. А. Арутюнов, А. Н. Кожановский, В. М. Макаревич (зам. гл. ред.), В. А. Попов, П. И. Пучков (зам. гл. ред.), Г. Ю. Ситнянский. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. — С. 486—488. — ISBN 5-85270-155-6.
  46. ↑ 1 2 3 4 Ананьева, 2009, с. 20.
  47. ↑ 1 2 3 Седов В. В. [sbiblio.com/biblio/archive/sedov_stu/10.aspx Славяне: Историко-археологическое исследование]. — М.: Языки славянской культуры, 2002. — ISBN 5-94457-065-2. (Проверено 10 марта 2012)
  48. ↑ Ананьева, 2009, с. 13.
  49. ↑ [www.info-poland.buffalo.edu/classroom/maps/ostsiedlung.jpg Info Poland] (англ.). — Walter Kuhn. Die bäuerliche deutsche Ostsiedlung. [www.webcitation.org/67oPIAY6b Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  50. ↑ Ананьева, 2009, с. 93.
  51. ↑ Бернштейн С. Б. [tapemark.narod.ru/les/460a.html Славянские языки] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2.
  52. ↑ 1 2 Ананьева, 2009, с. 24—25.
  53. ↑ Ананьева, 2009, с. 35—36.
  54. ↑ Лер-Сплавинский Т. [danefae.org/lib/vvv/lehr.htm Польский язык / Пер. со 2-го польск. изд. И. Х. Дворецкого] / Под ред. С. С. Высотского. — М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1954. (Проверено 10 марта 2012)
  55. ↑ Ганцкая О. А. Статья Поляки // Народы и религии мира: Энциклопедия / Гл. редактор В. А. Тишков; Редкол.: О. Ю. Артемова, С. А. Арутюнов, А. Н. Кожановский, В. М. Макаревич (зам. гл. ред.), В. А. Попов, П. И. Пучков (зам. гл. ред.), Г. Ю. Ситнянский. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. — С. 421—426. — ISBN 5-85270-155-6.
  56. ↑ [www.stat.gov.pl/gus/5840_4520_PLK_HTML.htm Główny Urząd Statystyczny] (польск.). — Ludność według deklarowanej narodowości oraz województw w 2002 r. [www.webcitation.org/65cwkYZDW Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  57. ↑ [pop-stat.mashke.org/czechia-ethnic2001.htm Pop-stat.mashke.org] (чешск.). — Ethnic composition of Czech Republic. 2001. [www.webcitation.org/67oPIwduk Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  58. ↑ Тихомирова, 2005, с. 35.
  59. ↑ 1 2 3 Ананьева, 2009, с. 23.
  60. ↑ Ананьева, 2009, с. 22—23.
  61. ↑ [www.gwarypolskie.uw.edu.pl/index.php?option=com_content&task=view&id=594&Itemid=40 Gwary polskie. Przewodnik multimedialny pod redakcją Haliny Karaś] (польск.). — Dialekt małopolski — Kieleckie. [www.webcitation.org/67oPJoSqp Архивировано из первоисточника 21 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  62. ↑ Ананьева, 2009, с. 20—22.

Литература

  1. Lehr-Spławiński T. Gramatyka połabska. — Lwów: Nakład i własność K. S. Jakubowskiego, 1929.
  2. Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. — М., 1961.
  3. Шустер-Шевц Г. [files.istorichka.ru/FTP/Periodika/Voprosy_Jazykoznanija/1976/1976_6.pdf Язык лужицких сербов и его место в семье славянских языков] // Вопросы языкознания. — М.: Наука, 1976. — С. 70—86. (Проверено 10 марта 2012)
  4. Handke K. [www.staff.amu.edu.pl/~kilarski/courses/download/handke.pdf Terytorialne odmiany polszczyzny] // Współczesny język polski / pod redakcją J. Bartmińskiego. — Lublin: Uniwersytet Marii Curie-Skłodowskiej, 2001. (Проверено 10 марта 2012)
  5. Тихомирова Т. С. [www.slavcenteur.ru/Proba/ucheba/kursy/Tihomirova_PolskijJazyk.pdf Польский язык] // Языки мира: Славянские языки. — М., 2005. (Проверено 10 марта 2012)
  6. Ананьева Н. Е. [danefae.org/djvu/#A История и диалектология польского языка]. — 3-е изд., испр. — М.: Книжный дом «Либроком», 2009. — ISBN 978-5-397-00628-6.

Ссылки

  • [www.ethnologue.com/show_family.asp?subid=2654-16 Ethnologue: Languages of the World] (англ.). — Language Family Trees. Indo-European, Slavic, West, Lechitic. [www.webcitation.org/67YovUcYM Архивировано из первоисточника 10 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/335581/Lekhitic-languages The Encyclopædia Britannica] (англ.). — Article Lekhitic languages. [www.webcitation.org/67Yow20ps Архивировано из первоисточника 10 мая 2012]. (Проверено 10 марта 2012)
 
Восточные
Западные
Лехитские
Лужицкие
Чешско-словацкие
Южные
Западные
Восточные
Другие
Смешанные
Пиджины
† — мёртвые, разделившиеся или изменившиеся языки


Отрывок, характеризующий Лехитские языки

– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Лехитские_языки&oldid=77896220»