Лещинский, Рафаил (подскарбий великий коронный)

Рафаил Лещинский польск. Rafał Leszczyński <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Венява</td></tr>
Воевода калишский
1685 — 1687
Предшественник:	Станислав Малаховский
Преемник:	Ян Франтишек Липский
Воевода познанский
1687 — 1692
Предшественник:	Кшиштоф Гжимултовский
Преемник:	Франтишек Зигмунд Галецкий
Воевода ленчицкий
1692 — 1702
Предшественник:	Стефан Гембицкий
Преемник:	Криштоф Дорповский
Подскарбий великий коронный
1702 — 1703
Предшественник:	Иероним Августин Любомирский
Преемник:	Ян Ежи Пржебендовский
Рождение:	1650(1650)
Смерть:	31 января 1703(1703-01-31) Олесница
Род:	Лещинские
Отец:	Богуслав Лещинский
Мать:	Анна Денгофф
Супруга:	Анна Яблоновская
Дети:	Станислав Лещинский

Рафаил (Рафал) Анджей Лещинский (польск. Rafał Leszczyński; 1650 — 31 января 1703, Олесница) — польский государственный деятель и магнат, подстолий великий коронный (1676—1677), стольник великий коронный (1677—1678), кравчий великий коронный (1678—1683), хорунжий великий коронный (1683—1685), воевода калишский (1685—1687) и познанский (1687—1692), староста генеральный великопольский и воевода ленчицкий (1692—1702), подскарбий великий коронный (1702—1703). Староста всховский (1671), мостиский, одолянувский, дубенский и новодворский. Отец польского короля Станислава Лещинского, поэт и оратор.

Биография

Представитель знатного магнатского рода Лещинских герба Венява. Младший (третий) сын подканцлера великого коронного Богуслава Лещинского (1612—1659) и Анны Денгоф (1620/1622-1651/1657). Старшие братья — епископ луцкий Богуслав Лещинский (1645—1691) и староста варшавский Ян Преслав Лещинский (ум. 1668). Внук воеводы белзского Рафаила Лещинского (1579—1636).

В молодости Рафаил Лещинский много лет провёл за границей, главным образом, во Франции. В 1670 году воевода дерптский Преслав Лещинский уступил Рафаил староство всховское, которое он принял во владение в 1671 и занимал до 1688 года. В 1676 году при поддержке своего тестя, воеводы русского Станислава Яна Яблоновского, Рафаил Лещинский получил должность подстолия великого коронного. В следующем году он стал стольником великим коронным, а в 1678 году кравчим великим коронным. В 1683 году Рафаэль Лещинский был назначен хорунжим великим коронным.

Рафаил Лещинский критиковал проавстрийскую политику польского короля Яна III Собеского и был сторонником профранцузской партии. В 1683 году участвовал в знаменитой битве с турками под Веной, где командовал гусарской хоругвью и пехотным полком. В 1685 году получил должность воевода калишского, а в 1687 году стал воеводой познанским.

На сейме 1690 года Рафаил Лещинский возглавил великопольскую оппозицию, которая выступала против дальнейшего продолжения войны с Османской империей. В 1692 году стал генеральным старостой великопольским и воеводой ленчицким. В 1697 году во время избирательной кампании Рафаил Лещинский вначале поддерживал кандидатуру королевича Якуба Собеского, но затем перешел на сторону саксонского курфюрста Августа Сильного. В том же 1697 году подписал элекцию Августа Сильного. В 1700 году после начала Северной войны и вступления шведских войск на территорию Речи Посполитой Рафаил Лещинский принял участие в переговорах с Карлом XII. В 1702 году получил должность подскарбия великого коронного.

Семья

В 1676 году Рафаил Лещинский женился на Анне Яблоновской (1660—1727), дочери гетмана великого коронного Станислава Яна Яблоновского (1634—1702) и Марианны Казановской (1643—1687). Дети:

• Станислав Лещинский (1677—1766) — подчаший великий коронный (1697—1699), воевода познанский (1699—1704), староста одолянувский, дубенский и новодворский, король Речи Посполитой (1704—1709, 1733—1735), герцог Лотарингии и Бара (1738—1766)

Литература

• Bibliografia Literatury Polskiej — Nowy Korbut, t. 2 Piśmiennictwo Staropolskie, Państwowy Instytut Wydawniczy, Warszawa 1964

Ссылки

• [www.genealogy.euweb.cz/poland/leszczyn2.html Генеалогия магнатского рода Лещинских]

Отрывок, характеризующий Лещинский, Рафаил (подскарбий великий коронный)

Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.