Ле-Дантек, Феликс

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ле-Дантек, Феликс Александр»)
Перейти к: навигация, поиск
Феликс Александр Ле-Дантек
Félix Alexandre Le Dantec
Дата рождения:

16 января 1869(1869-01-16)

Место рождения:

Плугастель, Франция

Дата смерти:

7 июня 1917(1917-06-07) (48 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Страна:

Франция Франция

Научная сфера:

биология, паразитология, философия науки

Место работы:

Институт Пастера
Сорбонна

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Высшая нормальная школа

Известен как:

биолог, паразитолог и философ науки

Награды и премии:

Фе́ликс Алекса́ндр Ле-Данте́к (фр. Félix Alexandre Le Dantec) (16 января 1869 года, Плугастель , Франция — 7 июня 1917 года, Париж, Франция) — французский биолог, паразитолог и философ науки.





Биография

Родился 16 января 1869 года в Плугастеле в семье отставного врача Военно-морского флота Жан-Мари Ле-Дантека, занимавшегося частной медицинской практикой.[1][2][3]

В 18751883 год ах семья переезжает в Ланьон, где Феликс учится в коллеже. Затем продолжает образование в Брестском лицее[fr]. А во время каникул гостит у Эрнеста Ренана в загородном доме в Перро-Гирек.[2]

В 1884 году, получив бакалавра, Ле-Дантек изучает математические дисциплины в Лицее Жансон-де-Сайи.[2]

Будучи слишком юным для поступления в Политехническую школу и поэтому в 18851888 годах учился в Высшей нормальной школе (Высшем педагогическом институте), которую окончил с лиценциатом по естественным наукам. Затем слушал курс лекций Альфреда Жиара.[1][2][3]

В 18891890 годах Ле-Дантек работает агреже в Институте Пастера и Высшей нормальной школе, а также исследовалем под руководством Пьера Эмиля Дюкло в лаборатории физической химии Школы прикладных и высших наук (англ.). Он завязывает дружеские отношения с Александром Йерсеном. Также проходит службу на Военно-морском флоте в Тонкине. Здесь он встретился с французским колонизатором Огюстом Жан-Мари Павье (англ.), который предложил Ле-Дандтеку совершить экспедицию по Лаосу.[1][2][3]

В промежуток 15 февраля — 17 апреля 1890 года исследовав реки Хонгха и Да Ле-Дантек Ле-Дантек получает сообщение из дома с просьбой о скорейшем возвращении. В то же время он сам заболел гемоглобинурийной лихорадкой и собирался уехать во Францию.[2]

Поправившись он продолжил работу с Луи Пастером и Пьером Эмилем Дюкло. В ноябре—декабре 1890 год а становится слушателем курса по микробиологии в Институте Пастера.[2][3]

14 марта 1891 года получает учёную степень доктора наук за диссертацию «Исследование внутриклеточного пищеварения у простейших» (фр. Recherches sur la digestion intracellulaire chez les protozoaires), которую написал под впечатлением от открытий И. И. Мечникова.[2][3]

В 18911892 год ах по заданию Института Пастера находился в командировке в Бразилии в Сан-Паулу, где сосредотачивается на изучении эндемической жёлтой и жёлтой лихорадке. Однако, опасаясь повторного заболевания возвращается во Францию.[2]

В 1893 году становится преподавателем зоологии на факультете естественных наук в Лионском университете.[2][3]

В 1895 году принимает участие в океанологической экспедиции профессора Августа Келера (англ.) к берегам Бискайского залива на судне Le Caudan.[2]

Вернувшись в 1896 год у в Париж Ле-Дантек продолжает заниматься лабораторными исследованиями с Альфредом Жиаром и в Высшей нормальной школе, также читает лекции в Свободной школе общественных наук[fr][2]

С 1899 года — профессор общей эмбриологии в Сорбонне.[1][2]

В 18991902 годах читает дополнительный курс по эмбриологии в Сорбонне.[2][3]

В 19001901 годах происходит первый приступ туберкулёза из-за которого Ле-Дантек вынужден провести время в санатории Отвиля[fr] Здесь он встречает священника, с которым ведёт продолжительные беседы о религии и атеизме. Итогом этих бесед становится книга «Столкновение» (фр. Le conflit).[2]

В 19021917 годах читает курс общей эмбриологии. С 1908 года также курс общей биологии.[2]

В 1905 году новый приступ туберкулёза заставляет вернуться Ле-Дантека в санаторий Отвиля.[2]

12 октября 1909 года Ле-Дантек становится Кавалером Ордена Почётного легиона.[2]

В августе 1914 года, с началом Первой мировой войны служил санитаром-добровольцем в военном госпитале в Ланьоне. Затем работает Валь-де-Грасе в лаборатории серотерапии брюшного тифа профессора Жана Гиацинта Винсента (англ.), где отслеживает чистоту и качество изготовления иммунных сывороток. Здесь же он знакомится с Казимиром Сепедом.[2]

В 1915 году собирается идти на фронт, но получает отказ призывной комиссии.[2]

В 1916 году усиливаются приступы туберкулёза.[2]

Умер 7 июня 1917 года в Париже.[1][2]

В 1918 год у в Анналах Бретани[fr] вышел некролог посвящённый Феликсу Александру Ле-Дантеку.[4].

Философские и естественнонаучные взгляды

Исходя из позитивистских идей Огюста Конта Ле-Дантек был сторонником натуралистического монизма, считая, что между живой и неживой природой нет существенных различий. Отсюда он полагал, что мир целиком подчинён детерминизму, а значит в нём нет места целесообрзности и свободе. При этом он был убеждён в невозможности предвидения будущего.[1][2]

Будучи сторонником учения Жана-Батиста Ламарка о наследовании приобретенных свойств, Ле-Дантек критиковал Августа Вейсмана и Хуго де Фриза.[1][2]

Рассматривая природу психики Ле-Дантек пришёл в выводу, что она не отличается качественным образом от физиологии, а отсюда считал, что сознание не является самостоятельной реальностью, а есть лишь эпифеномен.[1][2]

Являясь убеждённым сциентистом Ле-Дантек считал, что философия может существовать лишь в той мере, в какой её концепции и суждения совпадают с данными естественных наук. Философские системы им уподоблялись произведениям искусства, каждое из которых создана по вкусу и предпочтению определённого мастера, а значит не лишено субъективизма. Подобным образом Ле-Дантек выступал с критикой философской доктрины (интуитивизм, философия жизни) Анри Бергсона, считая, что сочинения последнего для научного изучения мира полезны в той же мере, как и произведения Фидия или Людвига ван Бетховена.[1][2]

В вопросах этики Ле-Дантек высказал мысль об эгоистичности человеческой природы и делал вывод о том, что социальная жизнь, как и сознание, может быть объяснена биологией.[1][2]

Научные труды

  • Новая теория жизни (Théorie nouvelle de la vie, 1896)
  • Биологический детерминизм и сознательная личность (Le déterminisme biologique et la personnalité consciente, 1897);
  • Эволюция личностная и наследственная: теория количественных изменений (Evolution individuelle et hérédité : théorie de la variation quantitative, 1898);
  • Ламаркизм и дарвинизм (Lamarckiens et darwiniens, 1899);
  • Трактат о биологии (Traité de biologie, 1903);
  • Пределы познаваемого (Les limites du connaissable, 1903)
  • Естественные законы (Les lois naturelles, 1904);
  • Атеизм (L’athéisme, 1906);
  • От человека к науке (De l’homme à la science, 1907);
  • Кризис трансформизма (La crise du transformisme, 1909);
  • Элементы философии биологии (Elements de philosophie biologique, 1911);
  • Эгоизм, единственная основа всякого общества (L'égoisme, seule base de toute société, 1911)
  • Против метафизики (Contre la métaphysique, 1912)
  • Проблема смерти и универсальное познание (Le problème de la mort et la connaissance universelle, 1917).

Монографии изданные на русском языке

  • Ле-Дантек Ф. А. Живое вещество = (La matière vivante) / Ф. Ле-Дантек; С двумя доп. его ст. «Жизнь и смерть» и предисл. проф. А. Жиара; Пер. с фр. В. К. Агафонова. — М. : маг. «Книжное дело», 1898. — 220 с.
  • Ле-Дантек Ф. А. Индивидуальная эволюция, наследственность и неодарвинисты / Ф. Ле-Дантек; Пер. с фр. под ред. В. Н. Линда. — М.: маг. «Книжное дело», 1899. — XVI, 303 с.
  • Ле-Дантек Ф. А. Ламаркизм и дарвинизм : Обзор некоторых теорий образования видов / Ф. Ле-Дантек, доц. общ. эмбриологии в Сорбонне; Пер. с франц. Г. А. Котляра под ред. Н. Н. Яковлева, проф. СПб. Горн. ин-та. — СПб: О. Н. Попова, 1900. — [2], II, 207 с.; 18. — (Образовательная библиотека. Сер. 3; № 10).
  • Ле-Дантек Ф. А. Что такое наука и её методы? : Философ. беседы / Ф. Ле-Дантек; Пер. с фр. Н. Г.; Под ред. В. В. Битнера. —СПб : Вестн. знания (В. В. Битнера), 1908. — 72 с. : ил. — (Библиотека для саморазвития).
  • Ле-Дантек Ф. А. Основные начала биологии / Феликс Ле-Дантек; Пер. с 2-го фр. изд. Э. Стиглис, под ред. В. А. Базарова. — СПб.: Знание, 1910. — VIII, 171 с.
  • Ле-Дантек Ф. А. Познание и сознание : Философия XX века / Феликс Ле-Дантек; Пер. с фр. В. А. Базарова. — СПб.: Н. П. Карбасников, 1911. — VI, 234 с.
  • Ле-Дантек Ф. А. Хаос и мировая гармония / Феликс Ле-Дантек, проф. общ. биологии в Сорбонне; Пер. с фр. В. Кривской. — 2-е изд. — М. : Звезда, [1912?]. — 144 с. — (Наука, искусство, литература; № 7).
  • Ле-Дантек Ф. Атеизм. / Пер. с фр. Прим. и вступ ст. А. Л. Рубинштейна, пред. В. С. Рожицына. — М.:Безбожник,1930.
  • Ле-Дантек Ф. А. Познание и сознание: Философия ХХ века. / Пер. с фр. — 2-е изд. — М.: Эдиториал УРСС, 2010. — 240 с. ISBN 978-5-397-01020-7 — (Из наследия мировой философской мысли: теория познания)

Напишите отзыв о статье "Ле-Дантек, Феликс"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Блауберг.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 [www.pasteur.fr/infosci/archives/ldt0.html Félix Le Dantec (1869—1917) ] //Institut Pasteur
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Antoine Brébion [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5848754g/f248.image.r=Plougastel-Daoulas.langFR Dictionnaire de bio-bibliographie générale, ancienne et moderne de l’Indochine française], 1935. — P. 227.
  4. Houlber, C. " [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k1153272/f6.image.r=Plougastel-Daoulas.langFR Félix Le Dantec] " // Annales de Bretagne, année 1918, tome XXXIII.

Литература

  • Блауберг И. И. [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/biologiya/LE_DANTEK_FELIKS.html Ле Дантек, Феликс] // Энциклопедия Кругосвет.
  • Кожевников В. А. Исповедь атеиста : (По поводу кн. Ле-Дантека «Атеизм») / В. Кожевников. — 3-е изд. — М. : Религ.-филос. б-ка, 1915 (Сергиев Посад). — 28 с.
  • Митрополит Вениамин (Федченков) [www.sobesednik.orthodoxy.ru/html/arhiv/4_2001/v_svete_istiny_4_01.html В. А. Кожевников (1852—1917)] // «Духовный Собеседник» — № 4 (28). — 2001 г.
  • Pérez (Charles), Félix Le Dantec (1869—1917), Librairie Félix Alcan, Paris, 28 p, 1918.
  • Bouyssi (François), «Félix Alexandre Le Dantec» in Alfred Giard (1846—1908) et ses élèves : un cénacle de " philosophes biologiste, t. 2, pp 146–163, PU du Septentrion, Paris, 1998.
  • Moreau (Jacques), L’oeuvre de Félix Le Dantec 1869—1917, La méthode Scientifique, les lois biologiques, les horizons philosophiques, 125 p., Paris, Larousse, 1917.

Отрывок, характеризующий Ле-Дантек, Феликс

– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.