Ле Тхань-тонг
| Ле Тхань-тонг Lê Thánh Tông 黎聖宗<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1460 год — 1497 | ||
| Предшественник: | Ле Нян Тонг | |
| Преемник: | Ле Хьен Тонг | |
| Рождение: | 1442 | |
| Смерть: | 1497 | |
| Отец: | Ле Тхай Тонг | |
| Мать: | Нго Тхи Нгок Зао | |
Ле Тхань-тонг (вьетн. Lê Thánh Tông, тьы-ном 黎聖宗, 1442—1497); личное имя Ле Ты Тхань (вьетн. Lê Tư Thành, тьы-ном 黎思誠) — император Дайвьета с 1460 до 1497[1]. Считается одним из величайших правителей страны[2].
Содержание
Детство
Ле Тхань Тонг — сын императора Ле Тхай Тонга, внук Ле Лоя. Его матерью была Нго Тхи Нгок Зао[vi] (Ngô Thị Ngọc Dao). Единокровный брат Ле Нян Тонга. Вероятно, их матери были двоюродными или родными сёстрами[3]. Тхань Тонга обучали точно так же, как императора, во дворце в Тханглонге. Когда его старший брат, Нги Дан, устроил заговор и убил императора в 1459 году, Тхань Тонга пощадили, а когда дворцовая стража казнила Нги Дана, Тхань Тонгу предложили императорский трон.
Заговор против Нги Дана устроили последние живые соратники Ле Лоя, Нгуен Си[vi] (Nguyễn Xí) и Динь Льет[vi] (Đinh Liệt). Уже пожилые, они не обладали властью с 1440-х годов, но их всё так же уважали в связи с их дружбой с героем-императором Ле Лоем. Ле Тхань Тонг назначил Нгуен Си своим советником, а Динь Льета — генералом дайвьетской армии.
Подъём конфуцианства
Молодой император находился под влиянием конфуцианских учителей, он хотел превратить Дайвьет в подобие неоконфуцианской империи Сун, где управляют мужи благородного нрава, а не из благородных семей. Таким образом, он хотел ослабить семьи провинции Тханьхоа и передать власть хорошо зарекомендовавшим себя на государственных экзаменах. Они были восстановлены, и по результатам проведённых в 1463 соревнований победителями оказались уроженцы дельты Красной реки, а не жители Тханьхоа.
Тхань Тонг поощрял распространение конфуцианства, основывая во всех провинциях храмы литературы[en], где прославляли Конфуция и изучали классические конфуцианские труды. Император отменил строительство новых буддийских и даосских храмов, запретив монахам покупать земли.
Подражая китайцам, Ле Тхань Тонг создал шесть министерств: финансов, церемоний, общественных работ, правосудия, армии и кадровое. Система рангов изменилась, отныне как военные, так и гражданские чиновники стали использовать систему из девяти рангов. Цензурное бюро контролировало дела чиновников и передавало сведения непосредственно императору. В то же время были законодательно закреплены права и обязанности общин, к примеру, в кодексе «Хонгдык» было узаконено право женщин на развод[4]. Деревенские жители имели самоуправление «деревенских советов»[5].
Когда в 1465 году скончался Нгуен Си, семьи Тханьхоа потеряли своего представителя в правительстве, они отошли на вторые роли в новом конфуцианском государстве. Тем не менее, благодаря тому, что Динь Льет всё ещё оставался генералом армии, их влияние распространялось на военных.
В 1469 были созданы карты Дайвьета, параллельно проведена перепись. К тому времени Дайвьет делился на 13 провинций, управляемых администратором, генералом и судьёй. Император постановил, что переписи должны проводиться каждые шесть лет. Военных после наводнений отправляли чинить и перестраивать ирригационные сооружения. В места эпидемий государство отряжало врачей. В 1469 году был выбран девиз правления Ле Тхань Тонга, Хонгдык (вьетн. Hồng Đức, великая добродетель). Императору в тот момент было всего 25 лет, но страна уже вошла в стадию расцвета.
Завоевание Тямпы
Через 4 года после удачного вьетского нападения на Тямпу в 1466 году[2] Тямпа послала 100-тысячную армию во главе с правителем Бан-Ла Ча-Тоаном[vi] на провинцию Хоатяу. Тямы предварительно заручились поддержкой Китая, поэтому и Ле Тхань Тонг вместе с мобилизацией огромного войска выслал делегацию к минскому двору с объяснениями. В ноябре генералы Динь Льет и Ле Ньем с передовым отрядом в 100 000 человек отправились на юг. Неделю спустя император лично повёл ещё один отряд в 150 000 человек.
В феврале следующего года правитель Тямпы Бан-Ла Ча-Тоан приказал своему брату тайно послать шесть генералов и пять тысяч человек с боевыми слонами для разведки. Вьеты узнали об этом, зашли в тыл и атаковали тямские силы с моря. В то же время армия Нгуен Дык Чунга[vi] (Nguyễn Đức Trung) напали на тямское войско из засады, вынудив их отступить, после чего силы тямов были разбиты армией Ле Хи Ката. Тямский монарх был напуган и попытался сдаться, однако вьеты ему в этом отказали.
В конце февраля Ле Тхань Тонг лично командовал войском, напавшим на Тхинай, важнейший тямский порт.
29 февраля вьетская армия осадила тямскую столицу, Виджайю, расположенную рядом с современным Куинёном. Спустя четыре дня город был взят, тямский монарх попал в плен (он умер по дороге в столицу). Тямские потери были невосполнимы, около 60 000 солдат погибло и 30 000 взяты в рабство. Завоёванные тямские земли были включены в состав страны под названием провинция Куангнам.
Армия Ле Тхань Тонга продолжила путь на юг, остановившись у ущелья Ка (Cả), расположенного в 50 километрах от Каутхары. На этом месте император приказал основать поселение, которое бы отмечало границу между Дайвьетом и Тямпой[6].
Завоевание Тямпы начало экспансию на юг. Правительство создало систему распределения земель дондьен (вьетн. đồn điền, тьы-ном 屯田) — вьеты основывали военизированные колонии, в которых солдаты и безземельные крестьяне расчищали место для рисоводства, строили деревню и работали местной милицией. Через три года деревня включалась во вьетнамскую административную систему, строился общественный дом, а работники получали возможность получить долю общественной земли, оставшиеся наделы оставались государственными. После расчистки земли солдаты перемещались на другой участок[7].
Лансангские кампании
В 1479 году, в ответ на восстание подконтрольного княжества Бон Ман, захотевшего войти в состав Лансанга, Ле Тхань Тонг повёл войска на войну против лаосского государства. Вьеты заняли бо́льшую часть Лансанга, в том числе столицу Луангпхабанг[2]. С этих пор Лансанг платил Дайвьету дань[8].
Культура и искусство
Ле Тхань Тонг создал и распространил по стране Кодекс «Хонгдык»[vi] (Luật Hồng Đức) — новое законодательство. Новые законы были основаны на китайских, но включали чисто вьетнамские черты, в частности, более высокое положение женщин. Согласно новому законодательству согласие родителей на брак не требовалось, женщинам было дано право участвовать в наследовании[7].
При Ле Тхань Тонге была создана самая полная историография Вьетнама, Полное собрание исторических записок Дайвьета. Двадцать восемь поэтов организовали общество «Мир поэтов»[vi] (Tao đàn), также называвшееся «Собрание двадцати восьми звёзд»[9], в которое входили такие поэты как Дам Тхан Хюи[vi] (Đàm Thận Huy), Зыонг Чык Нгуен[vi] (Dương Trực Nguyên) и Нго Хоан[vi] (Ngô Hoán)[10]. Стихи «Двадцати восьми звёзд» описывали природу и родную страну, а также воспевали великих людей[11].
Личность Ле Тхань Тонга
Получив лучшее конфуцианское образование, Ле Тхань Тонг стремился к воплощению конфуцианских принципов в управлении. В 1467 году он совершил поездку по стране с целью выявления внутренних проблем, увольняя нерадивых чиновников и перераспределяя незаконно захваченные земли, благодаря чему завоевал любовь народа.
Ле Тхань Тонг сам входил в основанное им же поэтическое общество и сочинял стихи, в том числе нравоучительные:
Чашку и чайник брал каждый из них
и, облачась, как монах,
Прятался в пагоде, чётки свои
перетирая во прах.
Целыми днями, бывало, сидят,
тайную суть постигая,
В кельи бредут, когда длинная тень
в травах скользит и цветах.
Вечно они проявленье добра
судят согласно ученью,
Царство подземное и небеса
часто у них на устах.
Тело и дух очищают они
в Селах начал бестелесных,
Но не постигнут вовек свою суть,
тщетно блуждают впотьмах.— Десять заповедей о неприкаянных душах. Глава 4: Конфуцианцы[12]
Наследие
В большинстве городов Вьетнама есть крупная улица, названная в честь Ле Тхань Тонга[13].
Девизы правления
Ле Тхай-тонг правил под следующими девизами:[1]
- Куанг-тхуан (1460—1470);
- Хонг-дык (1470—1498).
Напишите отзыв о статье "Ле Тхань-тонг"
Примечания
- ↑ 1 2 Концевич, 2010, с. 461.
- ↑ 1 2 3 Берзин Э.О. Юго-Восточная Азия в 13–16 вв. — Москва, 1982.
- ↑ John K. Whitmore «The Development of the Le Government in Fifteenth Century Vietnam» (Cornell University, 1968)
- ↑ История Вьетнама / Мхитарян С. А.. — Москва: Наука, 1983.
- ↑ Vietnam, Trials and Tribulations of a Nation D. R. SarDesai, ppg 35-37, 1988
- ↑ Insight Guide — Vietnam, Scott Rutherford (ed.), p. 275, 2006 ISBN 981-234-984-7
- ↑ 1 2 [countrystudies.us/vietnam/11.htm U.S. Library of Congress Country Studies — Vietnam]
- ↑ Vietnam, Trials and Tribulations of a Nation D. R. SarDesai, pg 35, 1988
- ↑ [feb-web.ru/feb/ivl/vl3/vl3-6732.htm История всемирной литературы] / Г. П. Бердников. — Институт мировой литературы имени А. М. Горького, 1985. — Т. 3. — С. 677.
- ↑ Keith Weller Taylor: The Birth of Vietnam. Revision of thesis (Ph.D.). Appendix O, page 355. University of California Press (1991). ISBN 0-520-07417-3
- ↑ Ковалёва, М. «Классическая культура Вьетнама династии Ле и Мак», 2011
- ↑ Классическая проза Дальнего Востока. — Москва: Художественная литература, 1975. — С. 117.
- ↑ Vietnam Country Map. — Periplus Travel Maps, 2002–03. — ISBN 0-7946-0070-0.
Источники
- Vietnam, Trials and Tribulations of a Nation D. R. SarDesai, ppg 35-37, 1988. ISBN 0-941910-04-0
- [vnopenmarket.com/resource/vn_history.asp?pContent=Middle_Ages History of Vietnam from BVOM.com]
- Концевич Л. Р. [search.rsl.ru/ru/catalog/record/4696545 Хронология стран Восточной и Центральной Азии]. — Москва: Восточная литература РАН, 2010. — 806 с. — ISBN 978-5-02-036350-2.
Отрывок, характеризующий Ле Тхань-тонг
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
