Ле Шапелье, Исаак Рене Ги
| Исаак Рене Ги Ле Шапелье |
Исаак Рене Ги Ле Шапелье (фр. Isaac-René-Guy Le Chapelier; 12 июня 1754, Ренн — 22 апреля 1794, Париж) — французский политический деятель, адвокат.
Биография
Третье сословие реннского сенешальства выбрало его депутатом в Генеральные штаты. В Версале он был одним из основателей Бретонского клуба, который позже превратился в Якобинский клуб. 3 августа 1789 года был выбран президентом Учредительного собрания, прениями которого руководил в знаменитую ночь 4 августа. 8 января 1790 года он произнёс блестящую речь против реннского парламента, который требовал отдельного собрания сословий Бретани и противопоставлял таким образом Бретань всей Франции. Будучи членом комитета для выработки конституции, Шапелье принимал деятельное участие в организации новой Франции, чем навлёк на себя ненависть и сарказм приверженцев старого порядка.
Один из наиболее известных его докладов касался вопроса о литературной собственности и свободы театра. После бегства короля он пытался приблизиться к партии роялистов и переговаривался с ними о совместных действиях (июнь-июль 1791 года). В это время Собрание приняло известный закон Ле Шапелье, запрещавший рабочие объединения и стачки.
Ле Шапелье выступал против предложения Робеспьера о том, чтобы члены Учредительного собрания не могли быть избраны в собрание Законодательное. Занявшись опять адвокатской практикой, он по делам своих клиентов должен был посетить Англию (1792 год), что было сочтено за эмиграцию; когда он вернулся, то должен был скрываться как подозрительный.
Ле Шапелье представил Комитету общественного спасения докладную записку, в которой предлагал свои услуги в качестве тайного агента в Англии, о чём отдельно писал и Робеспьеру (26 плювиоза II года). Арестованный вместе с д’Эпременилем и Type, он был предан суду и гильотинирован. Он был сотрудником в «Bibliothèque de l’homme public», которую издавал Кондорсе.
Напишите отзыв о статье "Ле Шапелье, Исаак Рене Ги"
Примечания
Отрывок, характеризующий Ле Шапелье, Исаак Рене Ги
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
