Лжедмитрий III

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лжедимитрий III»)
Перейти к: навигация, поиск
Лжедмитрий III
Претендент на российский престол
1611 — 1612
Коронация: Не коронован
Предшественник: Лжедмитрий II (выдавал себя за то же лицо)
 
Вероисповедание: Православие
Род: претендовал на принадлежность к Рюриковичам
Имя при рождении: Сидорка (Исидор)[1][2] или, возможно, Матюшка (Матвей)[3]

Лжедми́трий III (известен под полуименем Сидо́рка (полная форма Иси́дор), по одному псковскому сказанию, также Матю́шка (полная форма Матве́й); умер в июле 1612) — самозванец и авантюрист, выдававший себя за сына Ивана Грозного царевича Дмитрия Ивановича и, соответственно, за якобы спасшегося в окрестностях Калуги Лжедмитрия II. В российской историографии известен также как «псковский вор».





Обстоятельства появления

Смерть Лжедмитрия II оказала огромное влияние на дальнейшие события Смуты. Анархические элементы потеряли свою главную опору; лишившись идеи поддержки «законного царя», они превратились в обыкновенных разбойников. Сын Марины Мнишек, Иван, получивший в Москве прозвище Ворёнок, был слишком мал, чтобы стать вождем движения. В среде казаков и чёрных людей, не преследовавших цели восстановления правопорядка, продолжалось брожение. Призраку было суждено воскреснуть в третий раз.

Биография

По одним данным, Лжедмитрий III был «вор Сидорка», по другим — московский дьякон Матвей «из церкви за Яузой». И. О Тюменцев проследив начальный путь самозванца и пользуясь данными современников пришел к заключению, что самозванцем являлся дьякон Матюша, который не захотел идти по стопам отца и, связавшись с казаками, бежал из Москвы в Новгородскую землю. Казаки дали ему новое имя Сидорка и вероятно чуть позже и был ими провозглашен «чудом спасшимся царем Дмитрием».

11 марта 1611 года в Новгороде на рынке самозванец попытался объявить своё царское имя, но был опознан и с позором изгнан из города. Оттуда новый «Дмитрий» с казаками бежал в Ивангород и там 23 марта 1611 года вновь объявил себя государем. Самозванец рассказывал горожанам, что он не был убит в Калуге, а «чудесно спасся» от смерти. Ивангородцы изнемогали в неравной борьбе. Несколько месяцев крепость осаждали шведы. В честь долгожданного «спасителя» на радостях три дня звонили в колокола и палили из пушек. Со всех сторон, главным образом из Пскова, стекались к самозванцу казаки. Под власть ивангородского «вора» перешли также Ям, Копорье и Гдов.

Тогда же, весной 1611 года, самозванец вступал в переговоры со шведским комендантом Нарвы Филиппом Шедингом. Шведский король Карл IX послал к Лжедмитрию Петра Петрея, хорошо знавшего Лжедмитрия I по переговорам в Москве. Петрей доложил, что это самозванец, после чего король Карл IX приказал прекратить все контакты с ним[4].

Собрав войско из казаков и стрельцов, самозванец двинулся на Псков. По данным Псковской летописи, 8 июля 1611 года его отряд расположился в окрестностях Пскова, сам он начал переговоры с жителями об условиях признания его государем[4]. Псковичи уже готовы были признать «вора». В стан Лжедмитрия стали перебегать некоторые псковские жители[5] Узнавшие о самозванце Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский в своих грамотах призывали народ не верить «ни Маринке с сыном, ни тому вору, что стоит под Псковом»[6].

К этому времени самозванец со своим воинством совершил уже много грабежей, разоряя окрестности Пскова. Узнав о приближении к Пскову крупного отряда шведов и новгородцев, которых возглавлял шведский генерал Эверт Горн, он прекратил переговоры с псковичами и 23 августа в панике отступил к Гдову, бросив свои пушки[4].

Положение Лжедмитрия III постепенно укрепляется, его признали многие города, а Псков оказался для шведов неприступной крепостью, все попытки штурмов в сентябре-октябре 1611 года были отбиты. Это побудило Эверта Горна переманить Лжедмитрия на шведскую сторону, предложив ему стать наместником на Псковской земле[4], но отказаться от притязаний на русский трон в пользу шведского принца. Играя в «законного царя», Лжедмитрий III отверг это предложение и принял бой[5]. Под его предводительством казаки сделали удачную вылазку и прорвались через шведское окружение, пытаясь отступить к Ивангороду. Шведы организовали преследование и настигли «вора». В бою самозванец был ранен, но всё-таки смог прорваться в Ивангород и отогнать шведов.

Не видя для себя ниоткуда помощи, псковичи, земля которых опустошалась и шведами, и поляками, призвали Лжедмитрия III к себе[4]. 4 декабря 1611 года самозванец въехал в Псков, где был «оглашен» царём[5]. Казаки «царька» начали совершать набеги из Пскова и Гдова на Дерпт и в шведскую Ливонию.

К тому же времени относится известие, что в Астрахани объявился ещё один претендент на имя царя Дмитрия, то есть Лжедмитрий IV, которого царём признало всё Нижнее Поволжье. Таким образом, в России одновременно действовало два «царя Дмитрия» — Лжедмитрий III на северо-западе и Лжедмитрий IV на юге. Однако в начале 1612 года Лжедмитрий IV бесследно исчез[7].

Желая привлечь на свою сторону подмосковное временное правительство первого ополчения, Лжедмитрий III послал к столице одного из своих атаманов. После долгих совещаний ополченцы послали в Псков своих представителей — Казарина Бегичева и Нехорошку Лопухина, которые при большом стечении псковичей заявили, что перед ними «истинной государь наш»[5]. 2 марта 1612 года правительство первого ополчения присягнуло Лжедмитрию III, а также «псковскому вору» (называемому так потому, что он утвердился во Пскове) «целовали крест» дворяне, дети боярские, московские жилецкие люди, стрельцы и боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой[8]. Присягу самозванцу принесли южные и северские города. На востоке власть Лжедмитрия III поспешили признать небольшие города Алатырь и Арзамас.

Присяга открыла Лжедмитрию III путь в Москву. Псковский «вор» готовился прибыть в столицу и предъявить права на Марину Мнишек в качестве её супруга и отца её ребёнка. В Псков было отправлено казачье посольство во главе с Иваном Плещеевым для безопасного проезда «царька» в Москву. При этом Плещеев, лично знавший Лжедмитрия II, вновь публично признал в новом самозванце царя Дмитрия Ивановича.

Начало неудач и смерть

Однако уже весной 1612 года началось падение Лжедмитрия III. Добравшись до власти, «псковский вор» начал распутную жизнь, совершал насилия над горожанами и обложил население тяжёлыми поборами[5]. В Пскове возник заговор против самозванца. Против него объединились и Дмитрий Пожарский, и шведы. Московские казаки, разочаровавшись в «царе», ушли из Пскова, сами псковичи также были готовы его свергнуть[4]. В мае шведы осадили псковский пригород Порхов. Заговорщики использовали момент, чтобы удалить из Пскова казачьи отряды, преданные «царьку». Лжедмитрий, почувствовав что-то неладное, в ночь на 18 мая 1612 года попытался бежать из Пскова к Гдову, но вслед за ним был выслан отряд псковичей. Через два дня он был пойман и в цепях доставлен в Псков. Его посадили в клетку и выставили на всеобщее обозрение. 1 июля 1612 года его повезли в Москву, по дороге на обоз напал отряд поляков под командованием Лисовского[9]. Псковичи убили «вора» и кинулись бежать. По другим данным, Лжедмитрия III всё-таки доставили в Москву и там казнили[5].

Напишите отзыв о статье "Лжедмитрий III"

Примечания

  1. Карамзин, 1816—1829Т. XII — Глава I
  2. Соловьёв С. М. Книга IV // [www.erlib.com/Сергей_Соловьев/История_России_с_древнейших_времен._Книга_IV._1584-1613/38 История России с древнейших времён].
  3. [statehistory.ru/1272/Smutnoe-vremya--Dnevnik-YAna-Velevitskogo Смутное время. Дневник Яна Велевицкого.]
  4. 1 2 3 4 5 6 [www.sgu.ru/files/nodes/41089/04.pdf Я. Н. Рабинович. Гдов в смутное время. 1610—1621 гг.]
  5. 1 2 3 4 5 6 [www.xepcoh.info/referats/view/2862 Самозванцы в истории России]
  6. [www.sedmitza.ru/text/435639.html Козьма Захарыч Минин-Сухорук и князь Димитрий Михайлович Пожарский]
  7. Соловьёв С. М. «Заметки о самозванцах в России»
  8. Исидор, самозванец // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  9. [secretudachi.ru/?p=16 Наталья Пушкарёва Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв.]

Литература

Отрывок, характеризующий Лжедмитрий III

– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.