Либаков, Михаил Вадимович
Михаил Вадимович Либаков | |
Имя при рождении: |
Моисей Либаков |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: |
Ленинград |
Михаил Вадимович Либаков (11 сентября 1889 — 25 марта 1953) — российский, советский театральный художник, актёр 1-й студии Художественного театра.
Биография
Михаил (Моисей) Либаков родился в семье купца 1-й гильдии Мордуха Лейбова Либакова и был самым младшим ребёнком в семье, где росли пять сыновей. Четверо из пяти братьев Либаковых приняли христианство (трое из них перешли в православие, а один принял евангелическо-лютеранскую религию). Михаил Либаков принял крещение по православному обряду 31 июля 1911 года, в 22-летнем возрасте[1].
В 1900-х годах учился изобразительному искусству в художественной школе витебского живописца Юделя Пэна[2], где входил в круг молодых витебских художников — Марка Шагала, Осипа Цадкина, Ильи (Рувима) Мазеля[1]. Илья Мазель позднее вспоминал о совместной учёбе с Михаилом Либаковым: «Мы часто бродили с альбомами по улицам города и рисовали убогие еврейские лачуги, а когда к Пэну поступил Шагал, то мы втроем занимались зарисовками витебских улиц»[3].
В начале 1910-х годов Михаил Либаков переехал в Москву. С 1913 по 1929 год работал художником-декоратором и актером в 1-й студии Художественного театра (МХАТ 2-й). Как актёр ни в студийных спектаклях, ни в позднейших работах МХАТ 2-го не выделялся, хотя участвовал во многих спектаклях. Гораздо более существенной была работа Либакова как театрального художника[4].
|
Михаил Либаков отметился также работой в книжной графике: в 1918 году он самостоятельно оформил книгу Николая Эфроса «„Сверчок на печи. Инсценированный рассказа Ч. Диккенса“. Студия Московского Художественного театра»[5], а в 1925 году участвовал в совместной работе с Сегеем Чехониным над изданием «Московский Художественный театр второй»[6].
Творческая многогранность и мастеровитость Либакова органично соответствовала духу разносторонней самодостаточности 1-й студии Художественного театра:
|
Внешние изображения | |
---|---|
[img-fotki.yandex.ru/get/16170/159651311.3a/0_145523_de26c50f_orig Эскиз костюма для мистрис Мэри Пирибингль к спектаклю «Сверчок на печи»[8]] | |
[img-fotki.yandex.ru/get/16170/159651311.3a/0_145524_ecf89cdf_orig Эскиз костюма для Тэкльтона к спектаклю «Сверчок на печи»[9]] | |
[img-fotki.yandex.ru/get/65449/159651311.3a/0_145525_aeff4b19_orig «Студия Московского Художественного театра» (иллюстрация в книге Н. Эфроса «Сверчок на печи…»)[10]] |
Когда после сезона 1928/29 г. Либаков готовился к уходу из 2-го МХАТа, Михаил Чехов горячо поддерживал намерения «выписать» художника за рубеж, но Либаков из СССР не выехал[4]. В первой половине 1930-х принимал участие в постановках Московского театра оперетты и Малого театра. В последующие годы работал как театральный художник в Ялте, Одессе, Херсоне, Киеве[11].
В 1920 году Михал Либаков принял участие в создании Ильей Мазелем и Александром Владычуком ашхабадской художественной студии, получившей название «Ударная школа искусств Востока» (УШИВ)[12].
Умер в Ленинградском доме ветеранов сцены, где поселился с января 1952 года вместе с женой, актрисой театра и кино Валентиной Ефимовной Куинджи (01.08.1893 — 06.06.1969)[13].
Сценография
В 1-й студии Художественного театра[14]:
- «Гибель „Надежды“» (1913, постановка Р. В. Болеславского по пьесе Г. Гейерманcа)
- «Праздник мира» (1913, постановка Е. Б. Вахтангова по пьесе Г. Гауптмана) совм. с И. Я. Гремиславским
- «Калики перехожие» (1914, постановка Р. В. Болеславского по пьесе В. М. Волькенштейна) совм. с П. Г. Узуновым
- «Сверчок на печи» (1914, инсценировка и постановка Б. М. Сушкевича по рассказу Ч. Диккенса)
- «Потоп» (1915, постановка Е. Б. Вахтангова по пьесе Ю.-Х. Бергера) совм. с П. Г. Узуновым
- «Росмерсхольм» (1918, постановка Е. Б. Вахтангова по пьесе Г. Ибсена)
- «Герой» (1923, постановка А. Д. Дикого по пьесе Дж. Синга) совм. с А. А. Радаковым
- «Гамлет» (1924, постановка: В. С. Смышляев, В. Н. Татаринов, А. И. Чебан)
- «Петербург» (1925, постановка: С. Г. Бирман, В. Н. Татаринов, А. И. Чебан по роману А. Белого) совм. с Б. А. Матруниным[15]
- «Король квадратной республики» (1925, постановка Б. М. Сушкевича по пьесе Н. Н. Бромлей)
- «Хижина дяди Тома» (1929, постановка В. Н. Татаринова)
В других театрах[16]:
- «Чайхана в горах» (1930, Стрельникова, совм. с И. М. Майзелем — в Московском театре оперетты)
- «Бойцы» Ромашова, 1934, совм. с Б. А. Матруниным — в Малом Театре)
Актерские работы[17]
- «Гибель „Надежды“» (1913—1929; 1-й и 2-й стражник)
- «Двенадцатая ночь, или Как вам угодно» (1917—1929; Валентин, придворный герцога)
- «Эрик XIV» (1921—1928; Нильс Стурэ)
- «Укрощение строптивой» (1924—1927; лорд)
- «Король Лир» (1923—1924; 1-й джентльмен из свиты короля)
- «Блоха» (1925—1929; дворник, царский генерал)
- «Король квадратной республики» (1925, Ментор)
- «Петербург» (1925—1929; 2-й лакей)
- «В 1825 году» (1925—1929; полковник Булгаков)
- «Дело» (1927—1929; камердинер князя)
- «Смерть Иоанна Грозного» (1927—1929; Шереметев)
- «Взятие Бастилии» (1927—1928; нотариус)
- «Закат» (1828; сосед Криков)
- «Митькино царство» (1928—1929; королевский посол)
- «Человек, который смеется» (1929; Лорд Грэсдью, старшина Клуба Безобразных)
Напишите отзыв о статье "Либаков, Михаил Вадимович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Хмельницкая, 2005, с. 55—63.
- ↑ Апчинская Наталья // Бюллетень Музея Марка Шагала. Вып. 15 — Минск: Рифтур, 2008. — С. 55.
- ↑ Мишин В. Заметки о рисунках Шагала из собрания ГМИИ им. А. С. Пушкина // Марк Шагал. Здравствуй, Родина! — М., 2005. — С. 92.
- ↑ 1 2 МХАТ Второй, 2010, с. 433.
- ↑ Эфрос, 1918, с. 86.
- ↑ МХАТ Второй, 2010, с. 337.
- ↑ МХАТ Второй, 2010, с. 86.
- ↑ Эфрос, 1918, с. 53.
- ↑ Эфрос, 1918, с. 55.
- ↑ Эфрос, 1918, с. 4.
- ↑ МХАТ Второй, 2010, с. 434.
- ↑ [www.turkmenistaninfo.ru/?page_id=6&type=article&elem_id=page_6/magazine_121/1070&lang_id=ru ЯРКИЕ КРАСКИ СУДЬБЫ]
- ↑ МХАТ Второй, 2010, с. 422.
- ↑ МХАТ Второй, 2010, с. 86, 433, 578, 580, 581, 591, 611, 633, 648, 755.
- ↑ После просмотра эскизов С. Чехонина М. Чехов приходит к решению отказаться от его услуг и предлагает оформление постановки художникам М. Либакову и Б. Матрунину (МХАТ Второй, 2010, с. 637).
- ↑ [glossword.info/index.php/term/,6ea3ab6f595861ad956a60ac699bac5395545c945468b0556c7154a261a69d5a5c5764ac97a158aeaea6b05ea0a9a4616159569f.xhtml ЛИБАКОВ — Театральная энциклопедия]
- ↑ МХАТ Второй, 2010, с. 846, 849, 850, 851, 853, 858, 859, 861, 863, 867, 868, 870, 874, 876, 877.
Литература
- Эфрос Н. Е. «Сверчок на печи». Инсценированный рассказ Ч. Диккенса. Студия Московского Художественного театра. — Петербург, издание А. Э. Когана, 1918. — 36, 43, 46, 51—59 с.
- Хмельницкая Людмила. Витебское окружение Марка Шагала (Виктор Меклер, Тея Брахман, Оскар Мещанинов, Осип Цадкин, Михаил Либаков, Рувим Мазель) // Бюллетень Музея Марка Шагала. Вып. 13. — 2005. — 55—63 с.
- МХАТ Второй: Опыт восстановления биографии (под ред. И. Н. Соловьевой, А. М. Смелянского, О. В. Егошиной). — М., «Московский Художественный театр», 2010. — 956 с.
Ссылки
- [chagal-vitebsk.com/node/155 Людмила Хмельницкая. Витебское окружение Марка Шагала]
Отрывок, характеризующий Либаков, Михаил Вадимович
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала: