Либенайнер, Вольфганг
| Вольфганг Либенайнер | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Годы активности: |
1928— |
| Театр: | |
| IMDb: | |
Вольфганг Георг Луи Либенайнер (нем. Wolfgang Georg Louis Liebeneiner; 6 октября 1905, Либау[1] — 28 ноября 1987, Вена) — немецкий актёр и режиссёр.
Биография
Вольфганг Либенайнер родился 6 октября 1905 года в Либау (Нижняя Силезия, ныне Любавка, Польша) в семье офицера и фабриканта льняных тканей. Посещал начальную школу в Либау, кадетские училища в Вальштатте и Берлине-Лихтерфельде, а также реальную гимназию в Берлине-Целендорфе, которую он закончил в 1923 году. С 1924 года изучал философию, германистику и историю в Иннсбруке и Берлине, а с 1926 года — в Мюнхене, где он также руководил театральным кружком. В 1928 году его заметил директор Мюнхенского камерного театра Отто Фалькенберг[de] и пригласил в свою труппу. В том же году Либенайнер дебютировал на сцене в роли Мельхиора Габора в спектакле по пьесе Ведекинда «Пробуждение весны» и бросил учёбу в университете. С 1929 года работал также ассистентом режиссёра. В 1931 году в качестве режиссёра поставил спектакль по роману «Вчера и сегодня» Кристы Винсло (по которому в том же году был поставлен фильм «Девушки в форме»).
В 1930 году Либенайнер впервые выступил на сцене Немецкого театра в Берлине, в труппе которого он работал с 1932 по 1934 год. В 1931 году в военном фильме «Другая сторона» он сыграл свою первую роль в кино. В 1932 году исполнил роль австрийского офицера в фильме «Флирт» Макса Офюльса. До 1936 года он снялся в 19 полнометражных и 2 короткометражных фильмах.
В 1936 году Густаф Грюндгенс пригласил Либенайнера в Государственный театр, в котором он работал актером и режиссёром вплоть до его закрытия в 1944 году.
В 1937 году Либенайнер дебютировал в качестве кинорежиссёра, сняв комедию «Ничего не обещай мне». В том же году он стал членом наблюдательного совета студии Терра. С 1938 по 1944 год он был также заведующим художественным факультетом Киноакадемии в Бабельсберге, с 1939 года на общественных началах руководил кинообъединением имперской кинопалаты, с 1942 по 1945 год был начальником производства студии УФА, с 1942 года членом президиума имперской театральной палаты. В 1943 году Геббельс присвоил ему звание профессора.
В годы Второй мировой войны Либенайнер снял три пропагандистских картины. Биографические фильмы «Бисмарк» (1940) и «Отставка» (1942) были посвящены «железному канцлеру», который изображался в качестве предтечи Гитлера. Мелодрама «Я обвиняю» (1941) была призвана оправдать акции эвтаназии.
Конец войны застал Либенайнера в Гамбурге. Осенью 1945 года он получил разрешение на работу, которое в 1947 году было ещё раз подтверждено комиссией по денацификации. До 1954 года Либенайнер работал в Камерном театре, где в 1947 году поставил спектакль по пьесе Вольфганга Борхерта «Там, за дверью». Спустя год он экранизировал её под названием «Любовь 47».
В 1954 году Либенайнер переехал в Вену и до 1958 года был членом труппы Театра в Йозефштадте. Затем он работал свободным режиссёром театра, оперы, кино и телевидения.
Напишите отзыв о статье "Либенайнер, Вольфганг"
Примечания
- ↑ 1 2 Ныне — Любавка, Нижнесилезское воеводство, Польша.
Литература
Hans-Michael Bock (Hrsg.): CINEGRAPH. Lexikon zum deutschsprachigen Film. edition text + kritik, München 1984
Отрывок, характеризующий Либенайнер, Вольфганг
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
