Ливийская операция
| Ливийская операция | |||
| Основной конфликт: Вторая мировая война | |||
 Итальянские военнопленные, захваченные в ходе Ливийской операции | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
| ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Ливийская операция, кодовое название — Операция «Компас» (англ. Operation Compass, итал. Operazione Compass) (9 декабря 1940 — 9 февраля 1941) — стратегическая военная операция вооружённых сил Великобритании и союзников против итальянских войск с целью отвоевания Египта и разгрома 10-й итальянской армии в ходе Североафриканской кампании Второй мировой войны.
Несмотря на то, что британские войска значительно уступали в численности итальянским, они смогли удачно провести операцию, полностью разгромить 10-ю армию и взять большое количество пленных. Итальянцы были выбиты из Египта и потеряли значительную часть Киренаики.
Содержание
Предпосылки
10 июня 1940 года Италия объявила войну Великобритании и Франции, тем самым вступив во Вторую мировую войну. 13 сентября итальянские войска 10-й армии под командованием маршала Родольфо Грациани из восточной Киренаики начали наступление в Египет. Перед лицом превосходящих сил противника британские войска, не оказывая сильного сопротивления и ограничившись лишь налётами подвижных соединений, отошли к Мерса-Матруху. Итальянцы остановили наступление 16 сентября у Сиди-Баррани и расположились в нескольких больших лагерях.
В течение трёх месяцев итальянцы не предпринимали никаких попыток к тому, чтобы продолжить наступление. Вместо того чтобы развивать успех, они ждали, пока тыловые части проложат к их новой позиции дорогу и подведут водопровод.
Весь этот период боевые действия в Северной Африке были ограничены лишь действиями авиации. Шесть итальянских дивизий расположились широкой дугой, выгибавшейся на юго-восток. Один её конец упирался в море близ Сиди-Баррани, другой находился у Бир-Софари. На фронте протяженностью примерно 70 км итальянцы не оборудовали ни одной позиции или хотя бы цепи опорных пунктов. Они разместились в больших лагерях, которые находились друг от друга в десятке километров и не имели между собой никакой тактической связи.
Тем временем командующий английскими войсками в Египте А. П. Уэйвелл, пользуясь бездеятельностью противника, решил перейти в контрнаступление.
Расстановка сил
Великобритания и союзники
Ближневосточное командование (командующий фельдмаршал Арчибальд Уэйвелл) осуществляло общее командование британскими войсками на Ближнем Востоке. В операции участвовали части, подчинённые командованию и расположенные в Египте:
- Армия «Нил» (командующий генерал-майор Ричард О’Коннор). С 1 января преобразована в 13-й армейский корпус.
- 7-я бронетанковая дивизия
- 4-я пехотная дивизия (Британская Индия) (до 12 декабря, отправлена в Судан)
- 6-я пехотная дивизия (Австралия) (с 12 декабря)
- 7-й танковый полк
- ряд отдельных артиллерийских и танковых частей армейского подчинения[1].
В общем британские сухопутные силы насчитывали 36 тыс. человек, 120 орудий, 275 танков.
Танковые части британцев состояли из крейсерских танков (Mk I, Mk II и Mk III). 7-й отдельный танковый полк представлял собой наиболее грозную силу, имея на вооружении 50 танков «Матильда», против которых были бессильны как итальянские танки, так и средства противо-танковой обороны. Двухфунтовые (40 мм) же пушки «Матильд» пробивали броню любого итальянского танка.
Авиационную поддержку оказывала 202-я группа королевских ВВС (командующий Рэймонд Колишау), имевшая 142 самолёта.
Италия
Общее командование войсками в Северной Африке осуществлял маршал Родольфо Грациани
- 10-я армия (командующий генерал И. Гарибольди, с 23 декабря Джузеппе Теллера).
- 20-й корпус (командующий генерал-лейтенант Фердинандо Кона)
- 21-й корпус (командующий генерал-лейтенант Лоренцо Далмаццо)
- 22-й корпус (командующий генерал-лейтенант Петасси Манела)
- 23-й корпус (командующий генерал-лейтенант Аннибале Бергонзоли)
- Ливийский корпус (командующий генерал-лейтенант Себастьяно Галлина)
- 4-я дивизия чернорубашечников «3 января»
- 1-я Ливийская дивизия «Сибелле»
- 2-я Ливийская дивизия «Пескатори»
- Механизированная группа Малетти
- ряд отдельных артиллерийских и танковых частей армейского подчинения[1]
В общем итальянские сухопутные силы насчитывали 150 тыс. человек, 1600 орудий и 600 танков.
Среди танков у итальянцев имелись лёгкие танки L3/35 и средние танки M11/39. M11/39 имел слабую броню и малоэффективную пушку (к тому же расположенную в корпусе) и значительно уступал в эффективности британским танкам.
Авиационную поддержку оказывала 5-я эскадра (командующий генерал Филипп Порро), имевшая 331 самолёт.
План операции
Британский план наступления предусматривал нанесение рассекающего удара между наиболее удалёнными друг от друга лагерями в Нибейва и Бир-Софари, обеспечение своего южного фланга и последующий разворот на север в тыл основной группировке итальянских войск.
Изначально операция планировалась как короткое 5-дневное наступление, с целью выбить итальянцев с территории Египта, однако в связи с достигнутым первоначальным успехом, наступление было продолжено на территории Ливии[2].
В ночь с 7 на 8 декабря 1940 передовые английские части выступили из Мерса-Матруха и совершили первый марш-бросок на 45 км. Днём 8 декабря они отдохнули, оставшись незамеченными итальянцами, и ночью вышли на исходные позиции для наступления.
Ход операции
1-й этап (9 — 12 декабря)
Рано утром 9 декабря британская артиллерия начала усиленный обстрел лагеря «Нибейва», где располагалась Механизированная группа Малетти. Одновременно 7-й отдельный танковый полк и 11-я индийская пехотная бригада атаковали лагерь с северо-запада, где, по мнению британской разведки, оборона лагеря была наименее укреплена. После короткой ожесточённой битвы к 8:30 утра итальянский лагерь был взят, генерал Малетти убит, около 2 тыс. итальянцев попало в плен.
В это же время британский флот обстрелял Мактилу, Сиди-Баррани и дорогу, идущую вдоль побережья, а авиация атаковала итальянские аэродромы.
После этого английские танки повернули на север и к исходу дня захватили ещё 2 итальянских лагеря. 9 декабря английские войска двинулись к группе итальянских лагерей вокруг Сиди-Баррани. К исходу дня англичанам удалось захватить большую часть позиций противника.
Остатки 10-й итальянской армии укрылись в крепости Бардия, которая вскоре была осаждена англичанами. Здесь наступление остановилось, так как единственная пехотная дивизия была отправлена в Судан. После прибытия войск из Палестины наступление продолжилось.
2-й этап (3 — 22 января)
1 января 1941 Армия «Нил» была преобразована в 13-й армейский корпус. 3 января британо-австралийские войска начали штурм Бардии. 6 января, не оказав серьёзного сопротивления, гарнизон Бардии капитулировал. 36 тысяч итальянских солдат попало в плен.
После взятия Бардии 7-я бронетанковая дивизия и 19-я австралийская бригада продолжили наступление на Тобрук и к 9 января город был окружён. Двенадцать дней итальянские силы в Тобруке находились в осаде. 21 января под покровом ночи О’Коннор перешёл в наступление силами трёх австралийских бригад и на следующий день город был взят. Союзники захватили 25 тысяч пленных, 236 орудий, 23 танка и более 200 прочих транспортных средств
Здесь наступление опять остановилось, так как британское правительство решало вопрос о высадке десанта в Греции, атакованной Италией. Однако греческое правительство считало, что высадка британских войск в Греции повлечёт за собой вмешательство Германии в итало-греческую войну. Поэтому оно посоветовало Великобритании продолжить наступление в Северной Африке.
3-й этап
Английская оперативная группировка под командованием генерала О’Коннора двинулась на Бенгази, узнав, что итальянские войска готовятся оставить город и отойти к Эль-Агейле. О’Коннор решил воспрепятствовать отходу. 4 февраля английские танки и бронеавтомобили начали стремительный бросок. 5 февраля англичане заняли позиции у Беда-Фоммы, на путях отхода противника. Было разгромлено несколько отступающих колонн итальянцев.
Утром 6 февраля к позиции англичанам подошли основные силы итальянцев. В результате развернувшихся танковых сражений англичанам удалось уничтожить и повредить до 100 итальянских танков. После этого пехота противника начала сдаваться. Было пленено около 20 тысяч человек, захвачено более 200 орудий и 120 танков.
Итальянские войска в Северной Африке были разгромлены, был открыт путь на Триполи, однако британское правительство 12 февраля вновь потребовало остановить наступление.
Итоги
Решение остановить наступление было принято в связи с тем, что новый премьер-министр Греции согласился на высадку английских войск. Как и предвидело предыдущее греческое правительство, за этим последовало немецкое вторжение в Грецию.
Напишите отзыв о статье "Ливийская операция"
Литература
- Лубченков Ю. Н. 100 великих сражений Второй мировой. М.:Вече, 2008
Примечания
- ↑ 1 2 [www.historyofwar.org/articles/battles_compass3.html Operation Compass: The First Campaign of the Desert War December 1940 — February 1941 (Part 3): Orders of Battle] (англ.)
- ↑ Mead, Richard (2007). Churchill’s Lions: A biographical guide to the key British generals of World War II. Stroud (UK): Spellmount. — 331 p. — ISBN 978-1-86227-431-0.
Ссылки
- [www.historyanimated.com/wwiianimated.com/index.php/operation-compass-dec-1940-feb-1941 Схема Ливийской операции] (англ.)
Отрывок, характеризующий Ливийская операция
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
