Ливингстон, Дуг

Дуг Ливингстон
Общая информация
Полное имя	Дугальд Ливингстон
Родился	Александрия, Шотландия
Гражданство	Шотландия
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
	Ашфилд
Клубная карьера*
1917—1921	Селтик	47 (?)
	→  Дамбартон Харп
1921—1926	Эвертон)	95 (?)
1926	Плимут Аргайл	22 (0)
1927—1930	Абердин	75 (0)
1930—1933	Транмир Роверс	88 (0)
Тренерская карьера
1949—19??	Спарта (Роттердам)
1951—1953	Ирландия
1953—1954	Бельгия
1954—1956	Ньюкасл Юнайтед
1956—1958	Фулхэм
1958—1962	Честерфилд
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Дугальд Ливингстон (англ. Dugald Livingstone; 25 февраля 1898, Александрия — 15 января 1981, Марлоу), более известный как Дуг Ливингстон (англ. Doug Livingstone) — шотландский футболист и тренер.

Карьера

Он играл на позиции защитника за «Ашфилд», «Селтик», «Дамбартон Харп» (аренда), «Эвертон», «Плимут Аргайл», «Абердин» и «Транмир Роверс», после чего начал карьеру тренрера.

Во время своей тренерской карьеры Ливингстон возглавлял сборную Ирландию с 1951 по 1953 года, до управления Бельгией, управляя её на Чемпионате мира 1954 в Швейцариии, когда „три колор“ получили только одно очко, сыграв в результативную ничью с Англией (4-4).

После опыта с Бельгией он стал тренером английского клуба «Ньюкасл Юнайтед» в 1954 году некоторые сторонники и сотрудники были сначала обеспокоены тем, что его тактика была схожа с его предшественника Джорджа Мартина, но эти сомнения были похоронены, когда он привел команду к победе в Кубке Англии в 1955 году, в котором „сороки“ обыграли «Манчестер Сити» со счётом 3-1 и Джеки Милберн забил первый гол на 1-ой минуте матча.

Он покинул «Ньюкасл» в 1956 году и продолжал управлять Фулхэм между 1956 и 1958 годов и затем Честерфилд до 1962 года.

Ссылки

• [www.greensonscreen.co.uk/gosdb-players2.asp?pid=494&scp=1,2,3,4,5,6,7 Профиль Плимут Аргайл]
• [www.evertonfc.com/stats/?mode=player_details&player_id=442 Профиль Эвертон]

Отрывок, характеризующий Ливингстон, Дуг

Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.