Ливингстон, Эдвард
Эдвард Ливингстон (англ. Edward Livingston; 28 мая 1764 — 23 мая 1836) — американский политик и 11-й Госсекретарь США и 47-й мэр Нью-Йорка. Был влиятельной фигурой при разработке Гражданского кодекса Луизианы в 1825 году[1][2].
Содержание
Биография
Ливингстон родился в Клермонте, округ Колумбия, штат Нью-Йорк, в семье Роберта Ливингстона. В 1781 году он окончил Принстонский университет, а в 1785 году был принят в коллегию адвокатов[3]. Юридическую практику Ливингстон начал в Нью-Йорке. С 1795 по 1801 год он был представителем Демократическо-республиканской партии в Палате представителей[4]. В Конгрессе Ливингстон был одним из лидеров оппозиции по «Договору Джея», призывая президента США Джорджа Вашингтона предоставить Конгрессу детали переговоров по мирному договору с королевством Великобритания, на что президент ответил отказом[2]. К концу президентства Вашингтона он голосовал с Эндрю Джексоном и другими радикалами против обращения к президенту[3].
Ливингстон был противником «Закона о иностранных мятежниках»[4], введённого от имени американских моряков, и раскритиковал в 1800 году президента за то, что он разрешил выдачу британскому правительству Джонатана Роббинса, который совершил убийство на английском фрегате, а затем бежал в Южную Каролину и лгал, что был американским гражданином[2]. В дебатах по этому поводу против Ливингстона выступил Джон Маршалл. В 1801 году Эдвард был назначен прокурорм по районам Нью-Йорка и, сохранив этот пост, в том же году избран мэром Нью-Йорка[4]. Когда летом 1803 года город охватила жёлтая лихорадка Ливингстон проявил мужество и энергичность в усилиях по предотвращению распространению болезни и помощи нуждающимся. В 1804 году он переезжает в Луизиану[3].
С 1823 по 1829 год Ливингстон был членом Палаты представителей от Луизианы, а с 1831 по 1833 госсекретарём США. В последней должности он стал одним из самых доверенных советников президента Джексона. С 1833 по 1835 год Эдвард Ливингстон занимал пост посла США во Франции[2].
Смерть
Эдвард Ливингстон умер 23 мая 1836 года в Рейнбеке, округ Датчесс, штат Нью-Йорк[3].
Напишите отзыв о статье "Ливингстон, Эдвард"
Примечания
- ↑ Lawrence Friedman, A History of American Law (New York: Simon & Schuster, 2005), p. 118.
- ↑ 1 2 3 4 [www.nationmaster.com/encyclopedia/Edward-Livingston NationMaster - Encyclopedia: Edward Livingston]
- ↑ 1 2 3 4 [www.answers.com/topic/edward-livingston Edward Livingston: Biography from Answers.com]
- ↑ 1 2 3 [www.search.com/reference/Edward_Livingston Reference for Edward Livingston - Search.com]
Ссылки
- [www.britannica.com/EBchecked/topic/344856/Edward-Livingston Эдвард Ливингстон на сайте Britannica.com]
| ||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ливингстон, Эдвард
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
