Ливия Друзилла

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ливия Друзилла
LIVIA DRVSILLA<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Супруга римского императора
 
Рождение: 30 января 58 до н. э.(-058-01-30)
Рим, Римская республика
Смерть: 29(0029)
Рим, Римская империя
Род: Юлии-Клавдии
Отец: Марк Ливий Друз Клавдиан
Мать: Авфида
Супруг: 1. Тиберий Клавдий Нерон
2. Октавиан Август
Дети: 1. Тиберий
2. Друз
(оба от первого брака)

Ли́вия Друзи́лла, после 14 годаЮ́лия Авгу́ста или Ли́вия Авгу́ста (лат. Livia Drusilla, Julia Augusta, Livia Augusta.) (30 января 58 до н. э., Рим — 29, Рим) — жена Октавиана Августа (38 до н. э. — 14), мать императора Тиберия, прабабка императора Калигулы, бабка императора Клавдия, и прапрабабка императора Нерона. Была обожествлена императором Клавдием.





Жизнеописание

До Августа

Ливия родилась 30 января 58 года до н. э. в семье Марка Ливия Друза Клавдиана, восходящего корнями к Аппию Клавдию Цеку и его жены Авфиды, дочери Авфидия Луркона из плебейского сословия, трибуна 61 года до н. э. Скорее всего она была второй дочерью в семье.

В 42 году до н. э. её выдают замуж за Тиберия Клавдия Нерона, её двоюродного брата по отцу, которому к тому моменту исполнилось 43 года. Её отец и муж поддерживали сторону убийц Цезаря, Брута и Кассия, и воевали против Октавиана во время Филиппийской войны. После битвы при Филиппах её отец был вынужден покончить с собой.

Её муж продолжает выступать против Октавиана, сначала на стороне Секста Помпея, потом Марка Антония и его брата Луция Антония. В 40 году до н. э. семья вынуждена бежать из Рима, опасаясь проскрипций и преследования со стороны Октавиана. Сначала Тиберий и Ливия устремились на Сицилию, а потом вынуждены были искать спасения в Греции, причём на руках у них уже был маленький Тиберий. В 39 году до н. э. Октавиан провозгласил амнистию, и Ливия с мужем смогли вернуться в Рим. В то время Ливия была беременна вторым сыном, Друзом, который родился в самом начале 38 года до н. э. Ходили слухи, что он был сыном Октавиана, а не Тиберия Клавдия.

В браке с Августом

Легенда гласит, что Октавиан влюбился в Ливию с первого же взгляда, когда она была ему представлена в 39 году до н. э. Так или иначе, но он развёлся со своей второй женой Скрибонией в тот самый день, когда она родила ему дочь, Юлию Старшую. Тогда же Тиберий Клавдий был вынужден развестись с Ливией, которая была на шестом месяце беременности. 14 января у Ливии родился сын, а 17 января, презрев все традиционные условности (римляне не могли жениться менее, чем через определённый срок после развода) Октавиан и Ливия сыграли свадьбу. На свадьбе присутствовал и её бывший муж, как отец её детей. На момент свадьбы Ливии было 19 лет, Октавиану — 24 года.

После самоубийства Марка Антония Октавиан, взяв имя Цезарь Август, стал единоличным правителем государства. Ливия всегда принимала большое участие в делах государства и выступала советником и помощником Августа. С 35 года до н. э., когда Август дал ей право самостоятельно распоряжаться финансами и иметь своих клиентов, она ещё активнее занялась политикой, вводя в высшие государственные круги достойных по её мнению людей. Политической карьерой ей были обязаны многие, в том числе будущий император Гальба, а также отец Отона.

Поскольку в браке с Августом детей у них не было, а единственным родным ребёнком императора была Юлия Старшая, Ливия также стремилась обеспечить властью своих детей. Тиберий стал третьим мужем своей сводной сестры Юлии (в 11 году до н. э.), а за Друза выдали любимую племянницу императора Антонию Младшую. В 4 году Август признал Тиберия как своего наследника.

Добившись высших государственных постов и блестящего будущего для своих детей, Ливия старалась всеми силами обеспечить непоколебимость их позиций. Она ограждала позиции Тиберия от любого колебания. Так, начиная с 23 года до н. э. один за другим скончались или были казнены все, кто мог претендовать на престол:

Тацит прямо говорит, что эти смерти были на совести Ливии, которая расчищала таким образом место своим детям (Анналы, 1.3, 1.6). То же можно найти у Диона (53.33.4, 55.10A, 55.32; 57.3.6). Однако Светоний не говорит о причастности Ливии к их гибели ни слова, но и он утверждает, что Август избрал своим преемником Тиберия лишь потому, что более достойных кандидатур не осталось.

Дион же в своих подозрениях идёт ещё далее, и утверждает что Ливия отравила самого Августа в 14 году при помощи пропитанных ядом фиг. Однако этого не подтверждают ни Светоний, ни Тацит.

В семейной жизни брак Ливии и Августа можно считать счастливым. Она была его любимым советником, к словам её он прислушивался, а к советам относился с большим почтением. Практически все своё время она находилась рядом с ним, до самых часов его смерти. Он умер 19 августа 14 года в Ноле, на руках у неё и Тиберия. На момент смерти ему было 77 лет, а ей 72 года. Вместе они прожили 52 года.

Жизнь после Августа

После смерти Август был обожествлён сенатом. По его завещанию треть своего состояния он оставил Ливии, а две трети — Тиберию. Также своим завещанием он причислял Ливию к патрицианскому роду Юлиев и давал ей имя Юлия Августа, закреплявшее за ней её высокий статус.

Тиберий, теперь император, поначалу очень часто появлялся с ней в обществе. С 20 года высказывания против неё считались государственным преступлением. В 24 году она удостоилась чести сидеть на играх или в театре вместе с весталками. По сути, она являлась скрытым правителем государства.

Однако очень скоро Тиберий охладел к матери и её неограниченной власти. Он накладывает вето на попытку сената присвоить ей титул Mater Patriae («Мать отечества»), аналогичный титулу императоров Pater PatriaeОтец отечества») . Тацит утверждает, что даже отъезд Тиберия на Капри был вызван тем, что он не мог выносить более свою мать.

За все время, что Тиберий отсутствовал в Риме, они виделись всего лишь один раз. Августа продолжала пользоваться почти неограниченной властью, вплоть до того, что заступалась перед судьями за своих доверенных лиц (Ургулания, говорившая, что дружба с Августой поставила её над законом; Планцина, подозреваемая в убийстве и оправданная по заступничеству Августы). В довершение всего она воздвигла в Риме статую Августа, посвящённую Юлиям, на которой своё имя написала выше имени Тиберия.

В 29 году она умерла. Тиберий не поехал на похороны, послав распоряжаться погребальными церемониями Калигулу. Её завещание он объявил недействительным, а сенату запретил воздавать ей какие бы то ни было почести.

Лишь в 42 году Клавдий восстановил её память, воздал ей причитающиеся почести и обожествил её, присвоив ей титул «Божественная Августа». В её честь проводились игры, на которых её статую везли в колеснице, запряженной слонами, её статуи воздвигались рядом со статуями Августа, а женщины приносили обеты в её имя.

Образ в искусстве

См. также

Напишите отзыв о статье "Ливия Друзилла"

Литература

Ссылки

  • [ancientrome.ru/art/artwork/result.htm?alt=%CB%E8%E2%E8%FF Портреты Ливии]
  • [www.e-reading.link/chapter.php/1004890/4/Kravchuk_Aleksandr_-_Galereya_rimskih_imperatric.html Интереснейшие факты из жизни Ливии. Из книги «Галерея римских императриц» А.Кравчука]
  • [ancientrome.ru/genealogy/person.htm?p=132 Ливия Друзилла] (рус.). — биография на сайте [ancientrome.ru ancientrome.ru].
  • Документальный минисериал «Императрицы Древнего Рима» / [filmix.net/dokumentalenye/86852-imperatricy-drevnego-rima-mothers-murderers-and-mistresses-empresses-of-ancient-rome-2013.html «Mothers, Murderers and Mistresses: Empresses of Ancient Rome»]

Отрывок, характеризующий Ливия Друзилла

– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.