Ливонский крестовый поход

Ливонский крестовый поход
Основной конфликт: Северные крестовые походы
Дата	1198 — 1290
Место	Прибалтика, северо-запад Руси
Итог	захват крестоносцами прибалтийских земель до границ Руси и Литвы. Провал попыток дальнейших захватов.
Противники
Тевтонский орден, Ливонский орден, Орден меченосцев, Королевство Швеция, Королевство Дания народы Прибалтики, Великое княжество Литовское, Новгородская республика, Псковская республика, , • Полоцкое княжество • Смоленское княжество, • Владимиро-Суздальское княжество
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Ливонский крестовый поход — один из северных крестовых походов, который привёл к завоеванию немцами и датчанами территорий современных Эстонии и Латвии в конце XII — начале XIII веков. 2 февраля 1207 года на завоёванных территориях было образовано теократическое княжество Terra Mariana, входящее в состав Священной Римской империи, но в 1215 году папа Иннокентий III провозгласил эти земли владением Святого престола.

В 1226 году Гильом Моденский разделил захваченные немцами и датчанами земли на шесть феодальных владений, что послужило основанием епископско-рыцарского лифляндского государственного организма последующего времени.

Предыстория

К концу XII века восточные берега Балтийского моря оставались последним нехристианизированным уголком Европы. В 1193 году папа Целестин III объявил крестовый поход против прибалтийских язычников.

История завоеваний

Война с ливами и латгалами (1198—1209)

Католический миссионер Майнхард фон Зегеберг обратился за разрешением к полоцкому князю проповедовать в землях ливов, получил согласие, основал и возглавил в 1186 году ливонскую епархию. В 1198 году его преемник Бертольд Шульте был убит ливами. Немецкие крестоносцы из северных земель Священной Римской империи основали укрепление Рига (1200) и образовали Ливонское братство воинов Христа (более известное как «Орден меченосцев», 1202). Епископ Альбрехт фон Буксгевден основал этот орден, чтобы помочь Рижскому епископству обратить в христианство язычников-ливов, живших вдоль древних торговых путей, проходивших по рекам Западная Двина и Гауя.

Стремясь вернуть себе контроль над ливами, в 1203 году Владимир Полоцкий вторгся в Ливонию, где захватил замок Икскюль, заставив платить ему дань. Однако вскоре ему пришлось столкнуться с сопротивлением рыцарей ордена, из-за которого ему не удалось захватить замок Гольм. В 1206 году епископ Риги Альбрехт фон Буксгевден попытался заключить с Владимиром мир, но эта попытка успехом не увенчалась. Летом того же года Владимир осадил Ригу, но взять город так и не смог.

Ливы, платившие дань Полоцкому княжеству и часто страдавшие от набегов живших южнее земгалов, поначалу рассматривали пришедших из Северной Германии крестоносцев как полезных союзников. Племенной вождь Каупо был первым из ливов, про которого известно, что он принял крещение. Когда немецкий гнёт стал усиливаться, ливы восстали против крестоносцев и их духовных вождей, но восстание было подавлено. Каупо оставался союзником крестоносцев вплоть до своей гибели в сражении при Вильянди в 1217 году.

В 1207 году Орденом был захвачен Кокнесе — центр одного из русских удельных княжеств в Ливонии, находившихся в зависимости от полоцкого князя. Князь Вячко, покидая крепость, сжёг её. В 1208 году Орденом также были захвачены такие важные торговые посты на Западной Двине, как Саласпилс и Селпилс. В том же году правители латгальских княжеств Талава, Сатекле и Аутине вошли в военный союз с Орденом. Орден начал строительство Венденского замка; по приказу епископа Альбрехта в месте слияния Западной Двины и Персе, в Кокнесе, началось строительство каменного замка. В 1209 году епископ Альбрехт с помощью Ордена захватил Герсик — столицу второго полоцкого удела в Ливонии — и пленил жену князя Всеволода, после чего тому пришлось изъявить покорность и подарить свою страну Рижскому архиепископству, получив назад лишь небольшую её часть в качестве феода. Необходимо заметить, что значительная часть латгалов к этому времени уже приняла Православие, и притом добровольно. Как упоминается и в Ливонской хронике Генриха Латвийского, в Ерсике существовали православные храмы (почему крестоносцы, по словам хрониста, «из уважения к Христианству», и не стали после захвата слишком бесчинствовать в городе). Княжество Талава ослабло в боях против эстов и русских, в 1214 году стало вассалом Рижского архиепископства, а в 1224 году было поделено между Архиепископством и Орденом.

Между Владимиром Полоцким и ливонцами не раз происходили стычки из-за того, кому должны платить дань ливы, пока в 1210 году не был заключён вечный мир. Согласно договору Владимир выторговал себе право ежегодно получать дань от ливов. Однако в 1212 году снова вспыхнул конфликт между рижским епископом и Владимиром из-за дани. В результате Владимир потерял Ливонию, которая перешла под контроль епископа. Стремясь получить её обратно, Владимир в 1215 году стал готовиться к новой войне против епископа, но во время приготовлений неожиданно умер.

Война с эстами (1208—1227)

Крестоносцы были достаточно сильны, чтобы одновременно начать войну и против эстов, которые в то время были разделены на восемь больших и семь маленьких княжеств, слабо сотрудничающих друг с другом. В 1208 году, при поддержке новообращённых в христианство ливских и латгальских племён, крестоносцы начали набеги на земли Сакала и Уганди в Южной Эстонии. Эсты яростно сопротивлялись атакам из Риги, и при случае сами устраивали набеги.

В 1213—1215 годах эсты и орден заключили трёхлетнее перемирие. Оно оказалось более выгодным для немцев, сумевших консолидировать свои политические позиции, в то время как эсты оказались неспособны трансформировать свои непрочные альянсы в централизованное государство. 21 сентября 1217 года во время сражения при Вильянди пал выступавший на стороне крестоносцев вождь ливов Каупо, но в этой же битве пал и Лембиту, правитель Сакала, который возглавлял союз эстов. Сражение при Вильянди стало сокрушительным поражением эстов, предопределившим дальнейшую судьбу Центральной и Южной Эстонии.

Если в 1212 и 1217 годах новгородцы и псковичи вместе со своими князьями Мстиславом Удатным и его братом Владимиром ещё проводили походы против эстов и эсты прибегали к помощи крестоносцев (1217), то начиная с 1219 года эсты сами стали обращаться к русским князьям за помощью против крестоносцев. В 1219 году 16-тысячное русское войско во главе с Владимиром Псковским и сыном киевского князя Всеволодом Мстиславичем и в 1222 году 12-тысячное во главе со Святославом Всеволодовичем (в союзе с литовцами) осаждало Венден.

Христианские королевства Дания и Швеция также активно устремились на восток Балтики. В 1218 году епископ Альбрехт обратился за помощью к датскому королю Вальдемару II. В 1219 году, после победы в битве при Колывани на территории эстонского княжества Ревала, давшей начало Даннеброгу, он заложил крепость Castrum Danorum, которую эсты безуспешно осаждали в 1220 и 1223 годах. Шведский король Юхан I попытался утвердить шведское присутствие в провинции Вик, но шведские войска были побеждены эзельцами в сражении при Лихула в 1220 году. Ревелла, Харриен, Вирония — вся Северная Эстония попала под контроль датчан.

15 августа 1223 года пал Вильянди, где находился русский гарнизон. Генрих Латвийский пишет: Что касается русских, бывших в замке, пришедших на помощь вероотступникам, то их после взятия замка всех повесили перед замком на страх другим русским...Между тем старейшины из Саккалы посланы были в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян. И послал король суздальский своего брата, а с ним много войска в помощь новгородцам; и шли с ним новгородцы и король псковский со своими горожанами, а было всего в войске около двадцати тысяч человек. Ярослав Всеволодович с 20-тысячным войском вторгся в Эстонию и осадил Ревель. Затем он поставил Вячко князем в город Юрьев. Вячко проявил себя храбрым полководцем, отразил несколько нападений крестоносцев, однако в 1224 году погиб при обороне Юрьева от армии епископа Альберта. В 1224 году имел место конфликт между Юрием Владимирским и новгородцами, и русское войско не успело на помощь своему гарнизону. Оно дошло только до Пскова, когда получило весть о падении крепости.

В 1224 году Орден меченосцев сделал Феллин своей штаб-квартирой. Другими укреплёнными пунктами Ордена стали Венден, Зигвальд и Ашераден. В период между 1225 и 1227 годами Генрих из Леттии составляет «Chronicon Livoniae» («Ливонские хроники»), в которых подробно описывает обращение в христианство куршей, ливов, латгалов и эстов в 1180—1227 годах.

Покорение Сааремаа

Последним эстонским княжеством, продолжавшим сопротивление захватчикам, был остров Сааремаа (Эзель).

В 1206 году датская армия под предводительством короля Вальдемара II и лундского епископа Андерса Сунесена высадилась на острове и предприняла безуспешную попытку основать опорный пункт. В 1216 году Орден меченосцев и епископ Теодорих соединёнными силами вторглись на остров по замёрзшему морю. В ответ следующей весной эзельцы совершили набег на земли Латвии, находившиеся под немецким управлением. В 1220 году шведская армия под управлением короля Юхана I и Линчёпингского епископа Карла Магнуссона захватила замок Лихула в Роталии в Западной Эстонии; в том же году эзельцы атаковали замок, взяли его и вырезали весь шведский гарнизон, включая епископа.

В 1222 году датский король Вальдемар II предпринял вторую попытку покорения Сааремаа; на этот раз была построена каменная крепость, в которую был помещён мощный гарнизон. Эзельцы осадили крепость и через пять дней вынудили её капитулировать. Датский гарнизон вернулся в Ревель, а Теодорих — брат рижского епископа Альбрехта — и ещё несколько человек были оставлены заложниками. Крепость эзельцы сравняли с землёй.

В 1227 году Орден меченосцев, Рига и Рижское епископство предприняли совместные действия по завоеванию Сааремаа. После падения двух основных эзельских укреплений — Муху и Вальяла — эзельцы формально приняли христианство.

В 1236 году, после того, как Орден меченосцев потерпел поражение в битве при Сауле, военные действия на Сааремаа начались вновь.

В 1241 году эзельцы вновь обратились в христианство, подписав договоры с магистром Ливонского ордена Андреасом фон Фельбеном и Эзель-Викским епископством. В 1255 году был подписан новый договор, между магистром Анно фон Зангерсхаузеном и представлявшими эзельцев старейшинами, чьи имена записаны латинскими буквами как Ylle (швед. шерсть), Culle (куль - мешок, торговая мера около 9 пудов), Enu (латыш. ēna - тень), Muntelene (рум. muntele - гора), Tappete (фин. толкатель), Yalde (рус. елда — нечто большое, длинное, громоздкое, торчащее), Melete (дат. мука) и Cake (норв. kake - жмых). Договор 1255 года предоставлял эзельцам дополнительные права; там были статьи, касающиеся собственности на землю, прав наследования, социальной системы и религиозных институтов.

В 1261 году эзельцы вновь отвергли христианство и перебили всех немцев на острове. Мир был заключён после того, как объединённые силы Ливонского ордена, Эзель-Викского епископства и Датской Эстонии, включавшие в себя латышей и эстонцев с материка, разгромили эзельцев и захватили укрепление Каарма. Вскоре после этого Орден основал каменную крепость в Пёйде.

24 июля 1343 года эзельцы перебили всех немцев на острове, изгнали всех священнослужителей, и приступили к осаде орденской крепости в Пёйде; после капитуляции крепости они сравняли её с землёй и убили всех защитников. В феврале 1344 года Бурхард фон Дрейлебен повёл войска на Сааремаа по замёрзшему морю. Был взят опорный пункт эзельцев и повешен их лидер Вессе. Ранней весной 1345 года Орден организовал ещё одну военную кампанию, которая завершилась договором, упомянутым в Новгородской первой летописи. До 1559 года Сааремаа оставался вассалом магистра Ливонского ордена и епископства Эзель-Викского.

Война с куршами и земгалами (1219—1290)

После разгрома эстов крестоносцы обрушились на куршей (1242—1267) и семигаллов (1219—1290), живших к югу и западу от Западной Двины и состоявших в союзе с жемайтами.

После поражения в битве при Сауле в 1236 году от жемайтов и земгалов остатки Ордена меченосцев были реорганизованы в качестве отделения Тевтонского ордена, и стали известны под названием Ливонский орден. В 1260 году в битве при Дурбе литовцы, жемайты и курши вновь разгромили крестоносцев. В 1270 году в битве при Карусе крестоносцы были разбиты литовцами и земгалами. Очередное поражение крестоносцы потерпели в 1279 году под Ашераденом. Окончательно крестоносцы разбили куршей лишь в 1267 году, а земгалов — несмотря на поражение в битве при Гарозе в 1287 году — в 1290 году. Непокорённые южные части их территорий вошли в состав Великого княжества Литовского.

Итоги

После покорения все местные язычники были обращены в христианство, хотя до Реформации в XVI веке у них не было религиозной литературы на национальных языках.

Папский легат Гильом Моденский разделил всю землю Прибалтики на шесть феодальных владений: Рижское архиепископство, Курляндское епископство, Дерптское епископство, Эзель-Викское епископство, территорию под управлением Ливонского ордена, и Dominum directum датского короля — Эстонское герцогство.

В 1227 году меченосцы завоевали все датские владения в Северной Эстонии. После битвы при Сауле оставшиеся в живых члены Ордена меченосцев вошли в состав обосновавшегося в Пруссии Тевтонского ордена, и стали известны как Ливонский орден. 7 июня 1238 года, в соответствии с договором в Стенсби, тевтонские рыцари вернули Эстонское герцогство Вальдемару II. В 1346 году эта территория была продана обратно Ордену, и стала частью Орденского государства.

См. также

• Лехолаская битва
• Битва при Отепя
• Осада Таллина
• Завоевание Муху крестоносцами
• Сражение при Вильянди
• Осада Вильянди (1211)
• Осада Вильянди (1223)
• Осада Юрьева
• Походы русских князей против Ордена меченосцев

Ссылки

• [www.junik.lv/~link/livonia/chronicles/henricus/index.htm Генрих Латвийский. Хроника Ливонии]
• [krotov.info/acts/12/pvl/novg.htm НОВГОРОДСКАЯ ПЕРВАЯ ЛЕТОПИСЬ]
• [www.scribd.com/doc/29958155/The-Invasion-and-Conquest-of-Livonia Tiago João Queimada e Silva. The invasion and conquest of Livonia (late-12th and 13th centuries)]

Отрывок, характеризующий Ливонский крестовый поход

– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.