Лигдамид Наксосский
| Лигдамид др.-греч. Λύγδαμις | ||
| ||
|---|---|---|
| 546/538 — 525/524 или ок. 515 до н. э. | ||
Лигдамид (др.-греч. Λύγδαμις) — тиран Наксоса во второй половине VI века до н. э.
Принадлежал к наксосской аристократии и при этом был вождем народной партии, противостоявшей олигархии[1]. Около 546 до н. э. присоединился к Писистрату, которому помог деньгами и людьми при установлении третьей тирании[2]. Возможно, как и Писистрат, был в это время изгнанником.
После битвы при Паллениде и установления тирании Писистрат организовал морскую экспедицию, подчинил Наксос и передал власть на нем Лигдамиду, оставив у него сыновей своих афинских противников, взятых в заложники[3].
Около 538 до н. э. Лигдамид содействовал установлению тирании Поликрата на Самосе[4]. Неизвестно, участвовал ли в этом предприятии Писистрат, но исследователи считают это возможным, так как у Афин и Самоса был общий враг — Митилена[5].
Как и его коллеги Писистрат и Поликрат, Лигдамид имел тесные связи со святилищем Аполлона на Делосе[6].
О его правлении известно, что он захватил земли бежавших аристократов, и хотел их продать, однако, покупателей на острове было мало и они предлагали слишком низкую цену, потому тиран продал земли тем, у кого их конфисковал, и эти люди, находившиеся в изгнании, могли, таким образом, владеть землей на Наксосе[7].
На основании одного сообщения Плутарха[8] предполагается, что Лигдамид был свергнут спартанцами и коринфянами во время Самосской экспедиции против Поликрата[7], однако, достоверность слов Плутарха вызывает сомнения[9][10].
По другому предположению, тиран мог быть свергнут около 517—515 до н. э., времени, на которое, согласно хронике Евсевия, приходится талассократия Спарты в Эгеиде[9][10]. Это мнение также оспаривается, поскольку большинство исследователей вообще не верят в спартанскую талассократию[9].
У Плутарха сохранился анекдот, согласно которому
Однажды к тирану Лигдамиду пришли спартанские послы, но тот, многократно перенося свидание, все откладывал встречу. Наконец кто-то сообщил, что он не расположен к свиданию, так как чувствует слабость. «Передай ему, во имя богов, — сказали послы, — что мы пришли не бороться с ним, а разговаривать».— Плутарх. Изречения неизвестных спартанцев, 67 (Моралии, 236c.)
Л. Г. Печатнова предполагает, что этим все и ограничилось, спартанцы на словах подтвердили своё неприятие тирании, а Лигдамид так и остался у власти, и когда и кем он был свергнут, неизвестно[9]. По сообщению Геродота, в начале V века до н. э. на острове снова правили олигархи[11].
Напишите отзыв о статье "Лигдамид Наксосский"
Примечания
- ↑ Аристотель. Политика. 1305a
- ↑ Геродот. I, 61
- ↑ Геродот. I, 64
- ↑ Полиен. I, 23, 2
- ↑ Эндрюс, 2007, с. 488.
- ↑ Форрест, 2007, с. 309, 377.
- ↑ 1 2 Берве, 1997, с. 102.
- ↑ Плутарх. О злокозненности Геродота, 21
- ↑ 1 2 3 4 Печатнова, 2001, с. 180.
- ↑ 1 2 Форрест, 2007, с. 309.
- ↑ Геродот. V, 30
Литература
- Берве Г. Тираны Греции. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — ISBN 5-222-000368-X.
- Печатнова Л. Г. История Спарты (период архаики и классики). — СПб.: Гуманитарная Академия, 2001. — ISBN 5-93762-008-9.
- Форрест У. Дж. Дж. Евбея и острова; Центральная Греция и Фессалия // Кембриджская история древнего мира. Т. III, часть 3. Расширение греческого мира. VIII — VI века до н. э.. — М.: Ладомир, 2007. — ISBN 978-5-86218-467-9.
- Эндрюс А. Рост Афинского государства // Кембриджская история древнего мира. Т. III, часть 3. Расширение греческого мира. VIII — VI века до н. э.. — М.: Ладомир, 2007. — ISBN 978-5-86218-467-9.
Отрывок, характеризующий Лигдамид Наксосский
В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
