Лигово (рабочий посёлок)

Рабочий посёлок Лигово Страна СССРСССР Регион Ленинградская областьЛенинградская область Координаты 59°50′25″ с. ш. 30°12′21″ в. д.59.84028° с. ш. 30.20583° в. д. / 59.84028; 30.20583    Рабочий посёлок с 1938 Показать/скрыть карты

Лигово — рабочий посёлок с 1938 года в Ленинградской области, примыкавший с юго-запада к границе Кировского района Ленинграда у Автова. Название посёлка происходит от исторической местности Ли́гово.

История

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 27 ноября 1938 года в Ленинградской области селение Лигово было отнесено к категории рабочих посёлков. В состав посёлка были включены дачные посёлки Красненькое, Княжево, III Интернационала, населённые пункты Дачное, Ульянка, Новознаменка, Кировский жилгородок, 3-й жилгородок Экспортлеса, улица Стачек от границы Кировского района Ленинграда, деревня Лигово, территория завода «Пишмаш».

В годы Великой Отечественной войны территория рабочего посёлка Лигово оказалась по обе стороны линии фронта, прошедшей вдоль реки Дудергофки.

Численность населения Лигова в 1939—1959 годах

	1939	1945	1949	1959
Лигово	25 451	81	3462	21 566

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 июня 1950 года Лигово вместе с городом Урицком был передан в подчинение Кировскому райсовету Ленинграда. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 января 1963 года посёлок Лигово вместе с городом Урицком и прилегающей к ним территорией общей площадью 4744 га были лишены административного статуса и включены в увеличенный Кировский район Ленинграда. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 13 апреля 1973 года в составе Ленинграда образован Красносельский район, куда была включена в том числе и территория бывшего рабочего посёлка Лигово.

Ссылки

• [ligovo-spb.ru/ История Лигово под Петербургом]

Отрывок, характеризующий Лигово (рабочий посёлок)

Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.