Лидеры эскадренных миноносцев типа «Могадор»
Лидеры эскадренных миноносцев типа «Могадор» — тип лидеров французского флота времён Второй мировой войны. Проектировались как океанские разведчики, предназначались для совместных операций с линейными крейсерами типа «Дюнкерк». Всего построено две единицы в серии: «Могадор» (фр. Mogador) и «Вольта» (фр. Volta)[4]. Последняя серия реально построенных французских лидеров. Официально классифицировались как контр-миноносцы (фр. contre-torpilleurs). Дальнейшим развитием класса во французских ВМС должны были стать лидеры типа «Клебер».
Содержание
История создания
С 1922 по 1930 годы во Франции были построены 30 контр-миноносцев пяти серий. Хотя в советской/российской военно-морской литературе их принято причислять к лидерам, фактически они для лидирования эсминцев не предназначались и должны были действовать однородными соединениями, являясь скорее «истребителями эсминцев» или «супер-эсминцами»[5]. Последней крупной серией контр-миноносцев стали корабли типа «Ле Террибль», также известные как тип «Ле Фантаск», оценивавшиеся тогдашними военно-морскими экспертами как превосходные боевые единицы. Удовлетворённое их качествами, командование военно-морских сил Франции планировало заказать в начале 1930-х годов ещё три единицы типа «Ле Террибль», для формирования очередного дивизиона из трёх единиц. Однако Лондонское морское соглашение 1930 года ограничило общий тоннаж лёгких сил флота, поэтому от намеченных планов пришлось отказаться. Основные средства были теперь вложены в строительство линейного крейсера «Дюнкерк» и легких крейсеров типа «Ла Галиссоньер»[5].
В результате, в судостроительную программу 1932 года был включен лишь один контр-миноносец, формально предназначенный для замены полученного по репарациям от Германии «Амираль Сенэ». Однако назначение новой боевой единицы, получившей номер Da-22, было существенно иным. Он должен был стать разведчиком в составе поисково-ударной группы, во главе с линейным крейсером «Дюнкерк» и иметь для этого увеличенный в сравнении с предшественниками радиус действия, высокую скорость и более мощное вооружение. Предполагалось создать его на базе проекта «Ле Террибль», но с увеличением числа 138,6-мм пушек до шести, которые размещались бы в трёх спаренных установках[6].
После заключения в 1931 году итало-французского морского договора, планы строительства дальнего разведчика были отложены, но проектирование продолжалось. Было предложено вооружить корабль 130-мм орудиями с автоматическим заряжанием, в четырёх спаренных установках[7]. Считалось, что уменьшение калибра будет компенсировано повышенной скорострельностью, стандартное водоизмещение этого варианта определялось в 2670 тонн. Однако флот настаивал на сохранении прежнего калибра, но в спаренных башенноподобных установках с высоким уровнем автоматизации. При этом размещение на корабле полноценных башен считалось невозможным из-за опасного возрастания верхнего веса[8].
Компания «Сен-Шамон» предложила использовать модифицированные под новый калибр спаренные установки 130-мм орудий, предназначенные для новых эсминцев типа «Ле Арди». Считалось, что эта разработка не вызовет больших проблем и обеспечит скорострельность до 14 выстрелов на ствол[9]. Выдвигалось также предложение защитить броней боевую рубку, но оно было отвергнуто по соображениям сохранения остойчивости при водоизмещении не более 3000 тонн. В противном случае контр-миноносец попал бы уже в класс крейсеров по международной классификации. В конечном счёте командование флота настояло на усилении вооружения за счёт размещения четвёртой спаренной установки главного калибра. Огневая мощь проекта обещала быть рекордной в своём классе[10].
«Могадор» был заказан по программе 1932 года, «Вольта» по программе 1934 года[11]. «Могадор» был назван в честь сражения французской армии за крепость Могадор в Марокко в 1844 году. Ранее, во французском флоте такое название носил фрегат, построенный в 1848 году[10]. «Вольта» был назван в честь известного итальянского физика Алессандро Вольта. Столь необычный выбор объяснялся двумя обстоятельствами. Во-первых, это имя носили три корабля: корвет, построенный в 1855 году, авизо, вошедший в строй в 1867 году и подводная лодка, пополнившая флот в 1911 году. Во-вторых, корвет «Вольта» был флагманом адмирала Курбэ в сражении при Фучжоу в 1884 году и морской министр Ф. Пьетри счёл возможным отметить таким образом его пятидесятилетнюю годовщину[12].
Конструкция
Корпус и архитектура
По конструкции корпуса корабли типа «Могадор» стали дальнейшим развитием типа «Ле Террибль», но с увеличением размеров[13]. Единственным существенным отличием стало упрочнение корпуса, поскольку «могадоры» предназначались, прежде всего, для действий в Атлантике, в отличие от типа «Ле Террибль», ориентированных на операции в бассейне Средиземного моря. Поэтому наиболее важные элементы корпуса — обшивка, переборки и главная палуба, были выполнены из стали повышенного сопротивления[14]. Возрастание веса компенсировали применением лёгких сплавов, в частности, дюралюминия, в ненагруженных конструкциях. Корпус набирался по продольной системе, в оконечностях набор был усилен. Обводы корпуса были простыми, с практически прямыми бортами. Полубак занимал около трети длины корпуса, борта в его районе имели развал, постепенно увеличивавшийся к носу. Подъём форштевня практически отсутствовал, что приводило к сильному забрызгиванию нижней носовой башни на большой скорости[14].
Надстройки и трубы были подобны типу «Ле Террибль», но и общий объём и площадь надстроек заметно сократились. Это привело к снижению парусности кораблей[15]. Также изменилось внутреннее расположение помещений, что объяснялось необходимостью размещения погребов боезапаса непосредственно под артиллерийскими установками. «Могадоры» оснащались единственной мачтой, установленной на передней надстройке. Её высота от уровня ватерлинии составляла 24,4 м[16].
Распределение весовых нагрузок выглядело следующим образом:
| масса, т | |
|---|---|
| Корпус | 1214,9 |
| Машинная установка | 1042,4 |
| Артиллерия | 234,3 |
| Торпедное и противолодочное вооружение | 55,4 |
| Прочее оборудование | 273 |
| Боезапас, снабжение | 452[17] |
Энергетическая установка
Энергетическая установка контр-миноносцев типа «Могадор» размещалась по эшелонной схеме, что должно было предотвратить её выход их строя в результате одного попадания[18]. Общая мощность двух турбозубчатых агрегатов составляла 92 000 л. с.[19] Для сравнения, мощность энергетической установки типа «Ле Террибль» составляла 74 000 л. с[20]. Турбины производства компании «Рато-Бретань» питались четырьмя тонкотрубными котлами «Индрэ». В сравнении с котлами «Ярроу-Торникрофт» у «Ле Террибль», параметры нагрева и давления были повышены — 385° С и 35 атмосфер против 325° С и 27 атмосфер[18]. Благодаря этому, энергетическая установка получилась сравнительно компактной. Предполагалось, что новые котлы позволят поднимать пары для ускорения с 14 до 35 узлов за 5—7 минут, против 20 минут у предшественников[21]. В мирное время такая возможность на кораблях не реализовывалась и «могадоры» даже подвергались критике за медленный выход на полную мощность, но проблема была скорее в недостаточной выучке команд и дефиците мотивации. В бою у Мерс-эль-Кебира «Вольта» разогнался до 40 узлов за 4,5 минуты[19].
Экономический ход 15 узлов обеспечивался крейсерскими турбинами. При скорости свыше 26 узлов требовалось переключать специальную муфту, отключавшую крейсерские турбины. Этот агрегат работал не вполне надёжно и вызывал у командиров кораблей опасение лишиться хода в критический момент[18]. В целом же, энергетическая установка контр-миноносцев типа «Могадор» оценивалась как очень хорошая[21].
Контр-миноносцы типа «Могадор» проектировались в расчёте на достижение скорости 39 узлов[19]. Как и прочие французские контр-миноносцы, они значительно превысили этот показатель на испытаниях. Хотя последние проводились по сокращённой программе, показатели были близки к рекордному результату «Ле Террибль». При водоизмещение 3050 тонн «Могадор» разогнался на часовом пробеге до 43,54 узла, «Вольта» — до 43,78 узла. На восьмичасовом пробеге при водоизмещении 3730 тонн и форсировании турбин до 108 424 л. с., «Могадор» показал среднюю скорость 41,67 узла[19], «Вольта» в аналогичном пробеге — 42,09 узла[21]. По мнению специалистов, и эти показатели не являлись предельными[21].
Мореходность и маневренность
Мореходность «могадоров» оценивалась как хорошая. Они уверенно держались даже в шторм, при волнении до 4 баллов легко развивали скорость 34 узла. На умеренном волнении скорость могла достигать 40 узлов без угрозы для прочности корпуса и заливания палубы[22]. Отмечалась тенденции зарываться носом в волну, но с ней справились за счёт первоочередного расхода топлива из носовых цистерн. Благодаря малой площади надстроек, влияние ветра сводилось к минимуму и даже при сильном ветре корабли кренились не более чем на 2°-3°. При полной перекладке руля крен не превышал 7°-8°, что было очень хорошим показателем для кораблей такого класса. Качка «могадоров» была плавной и корабли считались достаточно хорошими артиллерийскими платформами. Вместе с тем, остойчивость была весьма умеренной, вследствие солидного верхнего веса[15].
Значительно хуже обстояло с управляемостью. Это обуславливалось недостаточной мощностью паровой машины, поворачивавшей руль. Если на малых и средних скоростях «могадоры» имели умеренный радиус циркуляции — 800—850 м, то на больших ходах он возрастал вдвое и достигал 1600—1700 м. На учениях выявилось, что линейный крейсер «Страсбург» является более маневренным кораблем, нежели «Вольта», что создавало проблемы при совместных действиях[15].
Вооружение
Главный калибр
Главным калибром новых контр-миноносцев стали восемь 138,6-мм орудий Model 1934 в четырёх двухорудийных башенноподобных установках. Орудия были развитием Model 1929 и отличались лишь механизмами заряжания[23]. С формальной точки зрения огневая мощь «Могадоров» должна была резко вырасти в сравнении с типом «Ле Террибль», которые несли лишь по пять 138,6-мм орудий в одиночных установках. Однако на практике артиллеристы «Могадора» и «Вольты» столкнулись с множеством проблем, резко снижавших боевой потенциал новых кораблей[24].
Башенноподобные установки модели 1934 года были закрыты 10-мм листами неброневой стали спереди, с боков и сверху. Задняя стенка отсутствовала. Таки образом, обеспечивалась защита расчётов лишь от непогоды. Масса установок составляла 34,6 тонны[25]. Орудия располагалась в отдельных, но жестко связанных между собой люльках. Каждое орудие имело собственный механизм вертикального наведения, но поскольку их обслуживал лишь один электромотор, стволы наводились синхронно. Углы вертикального наведения колебались от −10° до +30°. Угол возвышения не позволял использовать орудия для зенитной стрельбы, к тому же, они не имели соответствующих снарядов в боекомплекте. Расстояния между осями стволов составляло 1,33 м, что позволяло исключить взаимное влияние снарядов на кучность стрельбы[25].
Механизм горизонтальной наводки приводил в действие второй электромотор. Его мощность, как и у первого, составляла 2 л.с., что было явно недостаточно. Углы горизонтального обстрела уменьшились, в сравнении с предшествующими контр-миноносцами. Для носовых установок они составили по 135° на каждый борт. Кормовая возвышенная установка имела углы обстрела по 160° на борт, нижняя — 135° на борт, но на малых углах возвышения стрельба прямо на корму запрещалась из-за риска повреждения палубных конструкций. Скорость вертикального наведения достигала 14° в секунду, горизонтального — 10° в секунду[25]. Сами установки оказались очень тесными, что вынудило разместить электромоторы наведения орудий вне установок. Живучесть этой конструкции оценивалась как весьма низкая.
Экипаж и обитаемость
Согласно проекту экипаж контр-миноносцев типа «Могадор» должен был состоять из 240 человек. 12 из них были офицерами. Командир корабля по штату должен был быть капитаном 2-го ранга (фр. capitane de fregate), заместителем командира — капитан 3-го ранга (фр. capitane de corvette). Другими строевыми офицерами были четыре старших лейтенанта и два мичмана. За энергетическую установку отвечали три инженера-механика, кроме того, офицерский чин имел судовой врач. Численность офицерского состава для столь крупного и сложного корабля признавалась недостаточной[16].
Младший командный состав был представлен 36 унтер-офицерами — 9 старшими и 27 младшими[16]. Унтер-офицеры традиционно играли важную роль во французском флоте и оказывали значительную помощь офицерам. Остальной личный состав должны были составлять 185 квартирмейстеров и матросов. Фактически же на кораблях служило 245 человек — 12 офицеров, 40 унтер-офицеров, 193 квартирмейстера и матроса[18]. Кроме того, предусматривалось размещение в случае необходимости штаба эскадры во главе с контр-адмиралом, включавшего кроме того, 5 офицеров и 15 других чинов[16].
Служба
| заложен | спущен | вступил в строй | судьба | |
|---|---|---|---|---|
| «Могадор» | 28 декабря 1934 года | 9 июня 1937 года | 8 апреля 1939 года | Затоплен в Тулоне 27 ноября 1942 года |
| «Вольта» | 24 декабря 1934 года | 26 ноября 1936 года | 6 марта 1939 года | Затоплен в Тулоне 27 ноября 1942 года |
«Могадор»
«Могадор» прибыл в Брест 6 ноября 1938 года и 7 ноября того же года стал флагманским кораблем контр-адмирала Лакруа, командующего 2-й легкой эскадры[26]. При этом «Могадор» официально числился «вооружённым кораблем, не находящимся на службе»[27]. Проблемы с артиллерией главного калибра и холодильниками не позволяли признать корабль боеготовым[26]. Тем не менее, в ноябре 1938 года и в феврале 1939 года «Могадор» участвовал в манёврах. В марте 1939 года 2-я лёгкая эскадра эскортировала паром «Кот д’Азур», на котором президент Франции А. Лебрен посетил Великобританию, при этом «Могадор» побывал в Портсмуте[27].
3 июля 1940 года, в день начала британцами операции «Катапульта», «Могадор» находился вместе с основными силами французского флота в Мерс-эль-Кебире в 6-часовой готовности к выходу. После появления перед портом британского соединения «H» и предъявления ультиматума французам, вице-адмирал Жансуль отдал в 9:55 приказ готовиться к бою. В числе других приступил к подготовке и экипаж «Могадора». Уже к 12:00 6-й дивизион контр-миноносцев был готов дать ход, но приказа не поступало. Приказ о выходе в море 6-го дивизиона поступил в 14:15. В 15:00 «Могадор» снялся с бочки и малым ходом двинулся к выходу из гавани. В 17:30, после окончательного британского ультиматума, командир «Могадора» приказал дать полный ход и корабль пошёл в море[28].
В 17:55 британские линкоры открыли огонь. В этот момент «Могадор» имел ход 24 узла и быстро увеличивал его. При выходе из гавани с борта контр-миноносца был замечен британский эсминец «Рестлер» и по нему был открыт безрезультатный огонь, хотя и давший накрытие. Во время прохода сетевого заграждения базы «Могадор» замедлил ход и в этот момент оказался под огнём британских линкоров. В корму корабля попал 381-мм бронебойный снаряд, пробил её насквозь и взорвался уже в воде. Однако снаряд прошёл через стеллажи для глубинных бомб и вызвал их детонацию. Взрывом 16 глубинных бомб вся кормовая часть «Могадора» была разрушена до орудийных башен, погибло 34 члена экипажа. «Могадор» потерял ход, началась борьба с пожаром и частичная эвакуация экипажа.
Благодаря дыму от многочисленных пожаров на французских корабля, скрывшим рейд от англичан, поврежденный контр-миноносец удалось взять на буксир лихтеру. Первоначально он бросил якорь на глубине, но затем его отвели к концу мола, так как существовал риск взрыва боезапаса. Окончательно с пожаром удалось справится лишь 4 июля 1940 года. 16 июля 1940 года «Могадор» перевели в Оран и 17 июля поставили в сухой док. Возможностей предприятий Орана не хватало для полноценного ремонта, поэтому ограничились герметизацией и подкреплением корпуса. Ремонт завершился 24 августа 1940 года, при этом корабль мог двигаться только на одном валу.
«Вольта»
«Вольта», ещё будучи не боеготовым, поступил в распоряжение флота 21 марта 1939 года. Уже в апреле 1939 года он действовал у берегов Испании, в составе так называемых «международных наблюдательных сил». 20 апреля 1939 года он случайно потопил в результате столкновения испанский траулер «Сан-Висенте».
3 июля 1940 года во время проведения англичанами операции «Катапульта», «Вольта», как и «Могадор», находился в Мерс-эль-Кебире. В этот день «Вольта» был дежурным кораблем, находившимся в 90-минутной готовности в выходу в море. «Вольта» начал движение в 15:30, а в 17:40 направился к выходу их гавани, следуя за «Могадором»[28]. После попадания тяжёлого снаряда в «Могадор», «Вольта» с трудом избежал столкновения, переложив руль. При прохождении вдоль набережной корабль получил множество мелких повреждений от очередного залпа британских линкоров, попавшего в набережную. Тем не менее, «Вольта» быстро развил скорость 30 узлов, а зтем и 40 узлов и вышел в открытое море[29]. За ним следовал контр-миноносец «Ле Террибль».
В 18:20 «Вольта» обстрелял британский эсминец, а затем получил приказ со «Страсбура» присоединиться к линейному крейсеру. В 19:33 «Вольта» и «Ле Террибль» повернули на север, желая прикрыть торпедной атакой прорыв «Страсбура». Контр-миноносцы были обстреляны линейным крейсером «Худ» и легкими крейсерами «Аретьюза» и «Энтерпрайз», но попаданий не получили. Хотя торпедная атака не удалась, действия двух контр-миноносцев вынудили «Худ» уклониться на север[29].
В дальнейшем французское соединение успешно отразило атаки торпедоносцев «Суордфиш» с авианосца «Арк Ройял». В 20:00 британские корабли прекратили преследование. Сделав петлю в направлении Сардинии, французские корабли, включая «Вольта», прибыли в Тулон вечером 4 июля 1940 года[29]. 6 июля 1940 года на «Вольта» поднял свой флаг контр-адмирал Лакруа. 13 июля 1940 года командование флота изменило организацию лёгких сил. 6-й дивизион контр-миноносцев, в котором остался один лишь «Вольта», был расформирован, а сам корабль вошёл в состав 8-го дивизиона, вместе с контр-миноносцами «Л’Эмдомтабль» и «Ле Малэн». Вместе с 10-м дивизионом они составили 2-ю лёгкую эскадру. Командование опасалось дальнейших нападений англичан, поэтому в июле—августе 1940 года «Вольта» и другие боеспособные корабли находились в состоянии шестичасовой готовности[29].
В дальнейшем, «Вольта», как и другие боеспособные корабли французского флота, вошёл в состав Соединения Открытого Моря (фр. Forces de Haute Mer)[29]. При этом «Вольта» большую часть времени являлся флагманом вновь сформированной 3-й легкой эскадры. Нехватка топлива резко ограничила активность остатков французского флота и выходы в море совершались очень редко и ненадолго. При этом «Вольта» вновь продемонстрировал ненадежность своей артиллерии и командование Соединения Открытого Моря предлагало вывести его в резерв, как «бесполезный в бою». Однако по личному приказу адмирала Дарлана контр-миноносец был оставлен в строю[30].
Оценка проекта
Лидеры типа «Могадор» создавались под вполне конкретную тактическую задачу — действия в качестве разведчика в составе ударно-разведывательной группы во главе с линейными крейсерами типа «Дюнкерк». Следует признать, что идея оказалась неудачной. Не имея на борту гидросамолёта, «могадоры» обладали весьма скромными возможностями по поиску противника. «Дюнкерки», имевшие на борту собственные гидросамолёты, справились бы с этой задачей сами и гораздо лучше. В предполагаемом же бою с «карманными» линкорами контр-миноносцы были бы малополезны, так как их артиллерия была слишком слаба для нанесения серьёзных повреждений сравнительно хорошо бронированным «дойчландам». Что касается задачи поддержания контакта с противником, то для этого хватило бы любого быстроходного корабля, необязательно столь дорогого, как «Могадор». Уже после постройки командование французских ВМС осознало свою ошибку и намеревалось построить третий корабль этого типа для формирования полноценного дивизиона контр-миноносцев[31].
Если сравнить «могадоры» с аналогичными кораблями иностранных флотов, то таковых наберется немного. Фактически, это советский лидер «Ташкент», итальянские крейсера-разведчики типа «Капитани Романи» и, с определенной долей условности, голландские лёгкие крейсера типа «Тромп». Все они представляли собой попытку создания некоего «промежуточного» корабля, между классами эсминцев и крейсеров[32].
Лидер «Ташкент» был построен для советского ВМФ итальянской компанией «Орландо-Одеро-Терни». Для своих солидных размеров он выглядел недовооруженным, хотя его артиллерия размещалась в полноценных башнях Б-2ЛМ. Зенитное вооружение также было очень слабым, несмотря на замену перед началом Великой Отечественной войны совершенно неадекватных воздушной угрозе 45-мм орудий на зенитные автоматы 70-К. По скоростным характеристикам «Ташкент» не уступал «Могадору», мореходность, по крайней мере, для Черного моря, была хорошей, дальность плавания солидной.
Итальянские крейсера типа «Капитани Романи» изначально разрабатывались в ответ на французские проекты «Ле Террибль» и «Могадор». Первоначально предполагалось на базе эсминца типа «Маэстрале» создать скаут водоизмещением 2800 тонн. В дальнейшем от проекта отказались в силу его недостаточной дальности для новых задач итальянского флота, который теперь должен был действовать и в Индийском океане[33]. Наработки по 2800-тонному скауту был использованы при проектировании «Ташкента»[34], а для своих ВМС был разработан заметно более крупный «океанский разведчик», классифицированный, в итоге, как лёгкий крейсер[35].
Итальянские крейсера имели высокую скорость, солидный радиус действия, достаточно хорошую мореходность. Восемь 135-мм орудий размещались в полноценных башнях, но стреляли более лёгким, чем у французов, снарядом и не превосходили «могадоры» по практической скорострельности[36]. При этом «вожди Рима» имели систему управления огнём крейсерского типа. Зенитное вооружение было усилено в сравнении с эсминцами, но все равно оставалось посредственным[37].
| Сравнительные ТТХ «Могадора» и других кораблей «промежуточного» класса | |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Основные элементы |  «Могадор»
|
 «Ташкент»
|
 «Капитани Романи»[38]
|
 «Тромп»[39]
| |||
| Водоизмещение, стандартное/полное, т | 2997/4018 | 2800/4110 | 3686/5334 | 3787/4800 | |||
| Энергетическая установка, л.с. | 92 000 | 110 000 | 110 000 | 54 000 | |||
| Максимальная скорость, узлов | 42 | 43,5 | 40 | 33,5 | |||
| Дальность плавания, миль на скорости, узлов | 3000 (20) 2650 (24) |
5030 (20) | 4411 (18) 3000 (25) |
6000 (12) | |||
| Артиллерия главного калибра | 4×2 — 138,6-мм/50 | 3×2 — 130-мм/50 | 4×2 — 135-мм/45 | 3×2 — 150-мм/50 | |||
| Лёгкая зенитная артиллерия | 2×2 — 37-мм 2×2 — 13,2-мм |
6×1 — 37-мм 6×1 — 12,7-мм |
8×1 — 37-мм 4×2 — 20-мм |
4×2 — 40-мм 2×2 — 12,7-мм | |||
| Торпедное вооружение | 2×3 и 2×2 — 550-мм ТА | 3×3 — 533-мм ТА | 2×4 — 533-мм ТА | 2×3 — 533-мм ТА | |||
| Бронирование, мм | — | — | башни — 20, рубка — 15 | Борт — 15+30, палуба — 25, башни — 15, рубка — 12 | |||
| Экипаж, чел. | 245 | 250 | 418 | 308 | |||
Напишите отзыв о статье "Лидеры эскадренных миноносцев типа «Могадор»"
Примечания
- ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1945. — London: Conway Maritime Press, 1980. — P. 269. — ISBN 0-85177-146-7.
- ↑ Couhat J.L. French warships of the World War II. — London: Ian Allan, 1971. — P. 60. — ISBN 0-7110-0153-7.
- ↑ Le Masson H. Navies of the Second World War. The French navy. V.1. — London: Macdonald, 1969. — P. 119. — ISBN 0-356-02834-2.
- ↑ Дашьян А. В., Патянин С. В., и др. Флоты Второй мировой. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2009. — С. 358. — ISBN 978-5-699-33872-6.
- ↑ 1 2 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор» // Морская коллекция. — 2008. — № 8. — С. 2.
- ↑ Lassaque J. Les C.T. de 2880 tonnes du type Mogador (1936-1945). — Nantes: Marines edition, 1996. — P. 9. — ISBN 2-909675-21-1.
- ↑ Lassaque J. Les C.T. de 2880 tonnes du type Mogador (1936-1945). — P. 10.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 3.
- ↑ Lassaque J. Les C.T. de 2880 tonnes du type Mogador (1936-1945). — P. 11.
- ↑ 1 2 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 5.
- ↑ Патянин С. В. Лидеры, эскадренные миноносцы и миноносцы Франции во Второй мировой войне. — СпБ, 2003. — С. 41.
- ↑ Lassaque J. Les C.T. de 2880 tonnes du type Mogador (1936-1945). — P. 13.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 4.
- ↑ 1 2 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 6.
- ↑ 1 2 3 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 11.
- ↑ 1 2 3 4 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 7.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 16.
- ↑ 1 2 3 4 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 8.
- ↑ 1 2 3 4 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 9.
- ↑ Патянин С. В. Лидеры, эскадренные миноносцы и миноносцы Франции во Второй мировой войне. — С. 32.
- ↑ 1 2 3 4 Патянин С. В. Лидеры, эскадренные миноносцы и миноносцы Франции во Второй мировой войне. — С. 42.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 10.
- ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — P. 296. — ISBN 0-87021-459-4.
- ↑ Патянин С. В. Лидеры, эскадренные миноносцы и миноносцы Франции во Второй мировой войне. — С. 43.
- ↑ 1 2 3 Campbell J. Naval weapons of World War Two. — P. 297.
- ↑ 1 2 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 22.
- ↑ 1 2 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 23.
- ↑ 1 2 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 26.
- ↑ 1 2 3 4 5 Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 29.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 30.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 31.
- ↑ Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор». — С. 31-32.
- ↑ Малов А.А., Патянин С.В. Крейсера типа «Капитани Романи» // Морская кампания. — 2010. — № 4. — С. 15-16.
- ↑ Трубицын С. Б. Сверхлёгкие крейсера. 1930-1975гг. — СпБ: Р.Р. Муниров, 2008. — С. 19. — ISBN 978-5-98830-028-1.
- ↑ Малов А.А., Патянин С.В. Крейсера типа «Капитани Романи». — С. 16.
- ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — P. 333.
- ↑ Трубицын С. Б. Сверхлёгкие крейсера. 1930-1975гг. — С. 20.
- ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946. — P. 297.
- ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1946. — P. 390.
Ссылки
- [www.navycollection.narod.ru/library/Garros/contents.htm Гаррос Л. Военно-морской флот Франции во Второй мировой войне]
Литература
- Кофман В.Л. Лидеры типа «Могадор» // Морская коллекция. — 2008. — № 8.
- Патянин С. В. Лидеры, эскадренные миноносцы и миноносцы Франции во Второй мировой войне. — СпБ, 2003.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1945. — London: Conway Maritime Press, 1980. — ISBN 0-85177-146-7.
- Lassaque J. Les C.T. de 2880 tonnes du type Mogador (1936-1945). — Nantes: Marines edition, 1996. — ISBN 2-909675-21-1.
- Le Masson H. Navies of the Second World War. The French navy. V.1. — London: Macdonald, 1969. — ISBN 0-356-02834-2.
- Couhat J. French warships of the World War II. — London: Ian Allan, 1971. — ISBN 0-7110-0153-7.
- Jordan J., Dumas R. French Destroyers. Torpilleurs d'Escadre & Contre-Torpilleurs. 1922—1956. — Barnsley: Seaforth Publishing, 2015. — ISBN 978-1-84832-198-4.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лидеры эскадренных миноносцев типа «Могадор»
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
