Лидеры эскадренных миноносцев типа «Скотт»
Лидеры типа «Скотт»(лидеры Адмиралтейского типа). Британские лидеры эскадренных миноносцев, разработанные и построенные для ВМС к концу Первой мировой войны были названы в честь шотландских исторических деятелей. На лидере размещался штаб миноносной флотилии, поэтому они были увеличены для размещения дополнительного экипажа, штаба и сигнального оборудования. Эти корабли были очень похожи на лидеры типа Шекспир, но те имели широкие трубы конструкций Thornycroft, а Адмиралтейский тип имел две узкие трубы одинаковой высоты. На «Монтроузе» и «Стюарте» были применены паровые турбины Brown-Curtis, мощностью 43 000 л. с. (32 000 кВт), поэтому их максимальный ход больше на ½ узла.
До окончания войны в строй вошли первые три. «Скотт» был торпедирован германской ПЛ.
Два последних заказа — «Баррингтон» и «Хьюз» — были отменены в связи с окончанием войны. «Стюарт» был переведен в Австралию. В 1933 году все остальные корабли, кроме «Брюса» (разрушен в качестве корабля-цели в 1939 году), превращены в сторожевые корабли. Все уцелевшие корабли поле Второй мировой сданы на слом.
Содержание
Предыстория
В начале 1916 года Адмиралтейство потребовало лидер с лучшей мореходностью, чем у лидеров типа «Лайтфут». Проект был готов, и фирме «Кэммел Лэрд» в апреле выдали предварительный заказ на постройку лидера, получившего наименование «Скотт»[2].
Проектирование
Проект потребовал доработки, внесены изменения в расположение внутренних помещений, в частности, потребовалось найти пространство под кладовую для хранения хлебопродуктов и для арсенала, для этого пришлось отказаться от постоянного лазарета, поскольку в экстренной ситуации под него можно было оборудовать другие помещения[2].
Новый лидер — адмиралтейский «Скотт» строился в рамках 9-го заказа Чрезвычайной военной программы.
Конструкция
Корпус — клепаный. На адмиралтейских лидерах обводы в оконечностях были чуть более полными, чем на кораблях Торникрофта с коэффициентами общей полноты около 0,5. На корабле была всего одна непрерывная палуба, идущая от кормы до носа — верхняя, она же главная. От форштевня до переборки первого котельного отделения и от переборки машинного отделения до ахтерштевня шла жилая палуба (две независимые платформы), выполненные водонепроницаемыми. Согласно проекту возвышение над ватерлинией жилой палубы — не менее 6 дюймов (152 мм), в полном грузу.
Непотопляемость обеспечивалась разделением корпуса на 12 отсеков главными водонепроницаемыми поперечными переборками, доходящими до верхней палубы. Кроме них имелись локальные водонепроницаемые переборки, подразделявшие пространство ниже жилой палубы.
Из-за большого относительного удлинения корпуса (L/B более 10) особое внимание уделялось обеспечению продольной прочности. Для ответственных связей, включая набор, использовали специальную сталь с повышенным сопротивлением марок HHT (High Tensile Steel, destroyer quality, с сопротивлением 57 кг/мм²) и HT (High Tensile Steel, с сопротивлением 51 кг/мм²), для остальных конструкций — мягкую судостроительную сталь.
Первоначально лидеры планировалось вооружить двухтрубными 533-мм торпедными аппаратами, такими же что были на «Лайтфуте», но ещё до закладки кораблей последовало решение заменить их новейшими трёхтрубными.
Архитектурный облик
Эсминцы имели две трубы. Около трети корпуса занимал полубак. Корма традиционной для англичан формы полукруглая с образованием короткого подзора.
Энергетическая установка
Главная энергетическая установка
Главная энергетическая установка установка имела линейное расположение и состояла из двух турбозубчатых агрегатов и четырёх Адмиралтейских паровых котлов. Каждый ТЗА, работающий на свою линию, включал две турбины «Парсонс» высокого и низкого давления в собственных корпусах, соединенных посредством редуктора с гребным валом. В корпусе турбины низкого давления имелась ступень заднего хода.
«Монтроуз» и «Стюарт» имели четыре паровых котла Yarrow, два паротурбинных агрегата фирмы Brown-Curtis общей мощностью 43 000 л. с., с прямым приводом, две линии вала, два винта. Рабочее давление пара — 18,5 кгс/см² (18 атм.).
Дальность плавания и скорость хода
Проектная мощность составляла 40 000 л. с. при частоте вращения винтов 350 об/мин. Максимальная проектная скорость 36 узлов. Запас нефти 500 дл. тонн[1]. Дальность плавания 5000 миль на ходу 15 узлов[1].
Вооружение
Пять 120-мм орудий BL Mk.I.(120 снарядов на орудие) на станке P.X. VI с углом возвышения 30°. Начальная скорость полёта снаряда составляла 814 м/с при массе снаряда 22,5 кг. Дальность стрельбы до 14 450 метров. Подача боеприпасов ко всем орудиям, кроме расположенного между трубами, осуществлялась механическими элеваторами, приводимыми в действие электромоторами. На случай повреждения основной, предусматривалась резервная ручная подача. Казенная часть пушки и прицелы прикрывались небольшим щитом из 6,3-мм стали.
Одно зенитное 76-мм орудие (100 выстрелов), могло стрелять осветительными снарядами. Пулемёт Максима[1].
Торпедное вооружение
Торпедное вооружение включало в себя два 533-мм трёхтрубных торпедных аппарата (боезапас шесть торпед Mk.II)[1]. Торпедные аппараты располагались между платформой 76-мм орудия и кормовой надстройкой. Сектор обстрела каждого из них составлял 50° на борт (по 25° от траверза).
Стоимость
Стоимость лидера «Скотт» вместе с артиллерийским, торпедным вооружением и полным боезапасом составила 342 570 £[3].
Модернизации
Через год после ввода в строй — замена зенитного 76-мм орудия на два «Пом-пома». Увеличение боекомплекта ГК до 190 снарядов на орудие[1].
Вскоре после окончания Первой мировой войны с кораблей сняли 2-фунтовые «пом-помы».
В 1924 году установили «асдик». Водоизмещение возросло на 80 т.
В январе 1941 года «Кэмпбелл» нёс радиолокационную станцию обнаружения надводных целей тип 271, станцию обнаружения воздушных целей тип 290, универсальную станцию тип 286 с антенным постом. В трюмах было уложено 60 т твёрдого балласта. Корабль был вооружён тремя 120-мм орудиями (№ 1, № 2, № 5), одной 76-мм зениткой, двумя «Пом-помами» и двумя «эрликонами». Оба трёхтрубных торпедных аппарата остались на месте. Кроме того корабль нёс пять шточных бомбомётов с запасом 50 глубинных бомб[4].
Список эсминцев
- «Скотт» (Скотт)(Кмл 18.10.1917 — погиб 15.8.1918),
- «Брюс» (Брюс)(Кмл 26.2.1918 — искл. 1939),
- «Дуглас» (Кмл 8.5.1918 — искл. 1945),
- «Кэмпбелл» (Кмл 29.5.1919 — искл. 1945),
- «Малкольм» (Кмл 29.5.1919 — искл. 1945),
- «Маккей» (Кмл 21.12.1918-искл. 1947),
- «Стюарт» (ХЛ 22.8.1918-искл. 1947),
- «Монтроуз» (Монтроз) (ХЛ 10.6.1918 — искл. 1946).
Напишите отзыв о статье "Лидеры эскадренных миноносцев типа «Скотт»"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Марч, 2013, с. 64.
- ↑ 1 2 Марч, 2013, с. 65.
- ↑ Марч, 2013, с. 69.
- ↑ Марч, 2013, с. 74.
Литература
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
- Эдгар Дж. Марч. Британские Эсминцы. История Эволюции. 1892-1953. Часть 3. — СПб.: Галея Принт, 2013. — 167 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-8172-01321.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Лидеры эскадренных миноносцев типа «Скотт»
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
